Римма Сергеевна Крутасова, в девичестве Рогожкина, владелица лавки по скупке антиквариата, коего в годы революционные у каждого поднакопилось на приличную сумму, уже запирала ставни. На втором этаже, в маленькой квартирке, ее ждал горячий самовар, настоящий, дымный, с терпким запахом горящих шишек и слезящейся испаренной смолы. Трубу Римма ловко приладила в окошко, уговорив дворника залатать дырку, чтобы зимой теплый воздух не улизнул из комнаты.
Симочка, верная помощница Риммы, приблудившаяся к женщине еще девчонкой, с жиденькими, кривыми косичками и большими, голодными глазами, теперь рьяно драила полы в хозяйкиной светелке, втайне надеясь, что та, будто удочерив Симочку, передаст ей свои дела перед кончиной.
А дел было много, работа в лавке кипела, кто-то расставался со своими изящными, но уже никчемными секретерами, кто-то, наоборот, решив шикануть, приходил в магазин и, вынув пачку банкнот, отслюнявливал купюры, унося шкафчики, канделябры, столы с резной инкрустацией.
Вот, например, подсвечник… Римма остановилась перед массивным, на несколько свечей, предметом. Золотое дерево, раскинув свои ветви с изысканно прорезанными листьями, явило миру рожденную нимфу. Она, стыдливо прикрываясь длинными волосами, стояла в ореоле света, чуть дрожа, когда пламя трепетало от сквозняка.
Римма хорошо помнила, что эту вещь принес в контору мужчина, какой-то суетной, зыркающий по сторонам. Одной рукой он придерживал «товар», вторую недвусмысленно прятал в кармане пальто.
-Там пистолет! – догадалась Римма, но не испугалась. Уж очень много всего пришлось пережить этой женщине за сравнительно небольшое время, чтобы испуганно ойкать.
Тогда каждый второй ходил с оружием, будь то трофейное, «позаимствованное», или свое, с гравировкой на рукоятке.
-Сколько дадите за товар? – мужчина сморщил нос, как будто принюхивался.
Римма, не спеша осмотрев нимфу, назвала цену…
Лавку вообще-то открыл еще ее муж. Он-то и научил, как определить цену, как сделать так, чтобы гость согласился, и все остались в выигрыше.
-Называй сначала цену помельче, подразни. Пусть поборется за свой доход! – усмехаясь, говорил Михаил. – А то стянут где-нибудь вещицу и, нате вам, ждут миллионов. Подразни, подразни, потом вздохни и как будто уступи. Ты все равно получишь хорошую вещь, а он подумает, что нажал на тебя и добился хорошей сделки. Вот увидишь, завтра он принесет тебе еще что-нибудь…
И носили! Свое, чужое, даже с забытыми хозяйскими вещами – письмами, фотографиями в ящичках, с неоткрытыми потайными дверками, за которыми прятались драгоценности, не увезенные по какой-то причине беглыми дворянами.
Лавка процветала…
… Римма улыбнулась, стряхнув с головки нимфы пылинку. Тогда она заплатила мало, а получила хорошую вещицу, которая скоро принесет неплохой доход!…
…Сима уже поставила на стол подогретую тарелку, приготовила столовые приборы, все на салфеточках, чистое и блестящее, и села в ожидании хозяйки, укутавшись в теплую, легкую, словно из паутинок сотканную, пуховую шаль.
Женщина осмотрелась, все ли прибрано, все ли в порядке. Салфеточки на комодах и столиках расправлены, граммофон золотым стручком-рупором блестел в одном углу, а икона, маленькая, почти почерневшая от времени – в другом.
Стол под большой, с густой бахромой, скатертью, выпростал в стороны свои кривые, изогнутые ноги, уперев их в домотканый, шерстяной ковер, словно непутевая артистка кордебалета.
Занавески на оконцах чуть трепетали от сующего свой длинный, как у змеи, язык, ветра.
Римма любила свежий воздух, везде ей казалось душно, везде кружилась голова, хотелось кашлять. Поэтому прислуга на всякий случай выстужала комнату перед приходом хозяйки на ужин.
Вот, чу! Шаги. Скрипит лестница под ее ногами, рука скользит по перилам, стучат перстни по деревянной поверхности, повторяя шаги своей владелицы.
Сима встала, поправила фартук и замерла чуть поодаль стола, как было принято.
Римма уже протянула руку, чтобы открыть дверь квартиры, но в парадной раздалась какая-то возня, звонкий, девичий голос что-то верещал, дергая ручку входной двери.
-Закрыто! Да, закрыто же! – громко ответила Римма. – Завтра приходите!
-Нет, мне нужно сейчас! Мне очень-очень… У меня тут серьги, браслеты, у меня много…
Римма Сергеевна вздохнула, потом расправила спину и застучала каблуками сапожек вниз. Красивые, замшевые, отороченные поверху беличьим мехом, они некрасиво выпячивались по бокам от старческих шишек на больных суставах.
-Кто? Кто ты? – Римма приоткрыла смотровое оконце. Она никогда не открывала дверей абы кому…
-Я сдать хочу, вам все отдать, мне очень деньги нужны!
На крыльце стояла девчонка и часто-часто дышала, пунцовые щеки горели спелыми вишнями, губы, закусанные, потрескавшиеся, криво опущены. А в глазах…Что это? Страх ли, безнадежность ли? И оглядывается, будто кто гонится за ней.
-Любопытно, однако, что принесла эта девчонка, с другой стороны, вдруг это ловушка? А ну как ворвутся сейчас молодчики, и пиши «пропало»!- быстро, словно четки, пересчитала Римма мысли. – Ладно, открываю! – уже громко ответила она поздней гостье. Любопытство взяло верх.
Дверь распахнулась.
Девчонка вбежала в лавку и, подойдя к столу, развернула сверток, что прятался под кофточкой, тулупом и лохматым, словно из собачьей шерсти связанным, платком.
-Здесь все! Здесь много, вот, посмотрите! Камушки эти ваши, драгоценные, вон, как блестят-то! Аж глаза слепит! – девчонка невольно зажмурилась, перебирая в красных пальцах украшения.
Римма Сергеевна подошла к столу и наклонилась, чтобы рассмотреть товар.
Действительно, украшения были как будто настоящими. Рубины кровавыми подтеками роняли блики на стол, золото, чуть потускневшее, но от этого еще более загадочно-притягательное, поблескивало, изумруд в колечке, что лег на зеленое полотно стола самым последним, как будто втягивал в себя душу зрителя, светясь изнутри.
Браслеты-змейки, цепочка с крестиком, кулон, осиротевший без фотографии внутри. Кто там был? Сама ли владелица или пухлый, весь в складочках младенческого очарования ребенок, ее сын, или, может быть, возлюбленный? Кто знает…
Римма, накрыв рукой драгоценности, выпрямилась. Девчонка отпрянула.
-И откуда у тебя такое добро? – строго спросила женщина. – Где взяла?
-Мое это! Мамкино! Вот!
-Не верю я, что у такой, как ты, мать разбрасывается алмазами да изумрудами. Врешь! Я краденое не беру, уж очень много хлопот!
-Это не краденое. Мама болеет очень, нужны лекарства, а мы и так задолжали… Тетенька, возьмите все, заплатите, и я уйду.
Девочка напряженно вглядывалась в лицо скупщицы.
Римма еще раз, подвинув лампу поближе, стала рассматривать украшения.
Да, красивые, изящные, но не этим они приковывали к себе.
-Что? Что в них такого? – озадаченно спросила сама себя Римма Сергеевна.
-Вот еще, — девочка вынула что-то из кармана. – Это последнее.
На стол легло колечко – золотое с тремя маленькими алмазами в виде лепестков. Размер кольца говорил о миниатюрности пальчиков владелицы, или же она носила его, будучи ребенком…
Сима заходила на втором этаже, завозилась, заскрипели половицы, но хозяйка уже давно забыла об ужине.
На столе, поверх потертого, зеленого сукна, принимавшего на себя тысячи ценных вещей, лежало то, что Римма не могла купить.
-Кольцо! – вдруг схватила она девочку за тулуп. – Откуда у тебя это кольцо? Украла? Говори, где она?! Как ты посмела ее обидеть?!
-Да кого, тетенька? Говорю вам, моя мать дала мне это кольцо!
-Мать… Мать… — Римма пристально вгляделась в лицо девочки. – Сколько тебе лет?
-Мне? Уж десятый год пошел, тетенька.
Римма закрыла лицо руками и замотала головой.
-Не может быть! Почему она не сказала, что вернулась? – неслись резвыми скакунами мысли. – Зачем она вернулась?!
А потом, уже громко, нахмурив брови, Римма обратилась к гостье:
-Твое имя.
-Имя? Софа. Так мама зовет. София я… Тетенька, мама болеет, мне нужно денежки в аптеку отдать. Давайте поскорее!
-Где мать? Что с ней? Давно вы приехали, почему не пришли ко мне?
Софа растерянно моргала.
-Твоя мать – моя сестра. Ты не помнишь меня, что ли? Хотя… — тут Римма погрустнела. – Нас теперь никто не узнает. Все изменились… Ну, помнишь, тетя Римма…Я еще играла с тобой на даче…
София, решив, что старуха спятила, чуть отошла назад.
-Нет, я не помню. Я ничего не помню. Я болела недавно, сильно. Врач говорил, что умру. А мама выходила. Теперь она сама болеет.
-Болеет! Милая моя, мученица моя! – стала причитать Римма Сергеевна, собирая какие-то вещи. – Сима! Сима, собери еды, вещей моих теплых собери! – крикнула она, подняв голову вверх.
-Да что такое, на ночь-то глядя! – работница свесилась вниз, опираясь на перила. – Куда вы собрались? Ужин стынет!
-Ничего! Ничего, Сима. Анечка наша нашлась! Приехала! А это ее дочка, Софа! Ты помнишь Софию, Симочка?
Та, сбежав вниз, осмотрела девчонку.
-Не она это. Вы, что, ослепли? Не она!
-Она! Вот, смотри, девочка принесла колечко. Это Анино. Ей папа на День Рождения подарил…
Серафима недоверчиво рассматривала кольцо, а Римма Сергеевна, отвернувшись и закусив губу, как будто опять стояла на причале, ища глазами свою сестру с племянницей среди отъезжающих пассажиров.
Анна решила тогда уехать, начать жить заново.
-Я не могу так, Римма, мне страшно! Софочка растет, я не хочу, чтобы она страдала.
-Но, послушай, — уговаривала сестра. – У меня есть муж, есть контора, станем жить вместе, выкрутимся.
-О! У нее есть муж! – грустно усмехнулась Анна. – У меня тоже был. А теперь нет. Нас некому защитить, но я получила письмо от знакомых. Они приглашают к себе, в Англию, представляешь! Они держат там пансион, я буду помогать. София вырастет, не зная горя. Я знаю языки, я воспитана и хороша собой. Я решила, мы уедем…
Мужа Анны убили в какой-то уличной потасовке, потом выяснилось, что он был замешан в грабежах богатых людей.
— Время такое… Оно пройдет, Аня, все проходит. Наладится жизнь! – Римма смотрела, как сестра собирает вещи. Внутри рождалась стылая, колючая тоска… — Украшения тоже берешь? Все?
Аня кивнула.
-На первое время нам с Софой пригодится.
Пароход тогда тяжело, как ленивый кит, выдохнул гудок, помаялся и отчалил от пристани, унося в море сотни своих пассажиров.
С тех пор Аня ничего не писала о себе. Римма втайне молилась за здравие сестры, пыталась найти ее, но, где уж там!
И вот теперь, странное везение – подросшая Софа, Бог весть какими судьбами, попала именно к своей тетке!
Римма обязательно поможет!
-Бегом! Веди к матери, быстрее, я сказала! – Римма Сергеевна накинула на голову девочки платок и вытолкала на улицу. Потом выбежала сама.
Было светло от снега и редких уличных фонарей, под ногами чавкала недавно подтаявшая, хлябистая грязь.
Сима кинулась за ними, едва успев накинуть пальто.
-Да вранье это все! – кричала она хозяйке.
-Нет, там Аня! Ей плохо, надо помочь! Я знала, что она вернется, что свидимся еще! Мы ей тут такой пансион организуем!
Бежали долго, пропуская переулки, черными лоскутами лежащие по сторонам улицы, обогнули пустые прилавки Толкучки, перепрыгнули трамвайные пути и помчались вниз по улице, почти что до порта.
-Ну! Где? – все приставала Римма. – Далеко еще?
-Нет, здесь! – София остановилась возле ветхого барака. Из окон неслись чьи-то вопли, кто-то нестройно пел, перекрикивая ругань соседей.
-Как? Вы здесь?… Как можно? – Римма смущенно отвернулась, но потом, увидев, что Сима крутит пальцем у виска, уверенно сказала:
-Аня просто не знала, куда пойти, сняла здесь комнату. Мы заберем ее отсюда, и все! Веди, Софушка!
Сестра… Нашлась… А ведь в детстве они никогда и не расставались, ссорились, враждовали иногда, но потом всегда было примирение. Если одной не было дома, вторая маялась, подходя к окошку и высматривая знакомое платьице на дорожке… Замуж выходили тоже почти что вместе… Вот только ребенок родился лишь у Софии, Римме с Михаилом судьба детишек не подарила. Так и стала София всеобщей любимицей…
…Вбежали по лестнице. В доме смрадно пахло немытыми телами, плесенью и кислыми щами.
-Здесь наша комната, — растеряно толкнула дверь София.
Дверь скрипнула. Послышался чей-то кашель.
Римма шагнула вперед.
На кровати, спиной к входу, сидела женщина и, скрючившись, пыталась вздохнуть, но тяжелый кашель не отпускал. Наконец, жилица замолчала и, почувствовав, что на нее кто-то смотрит, развернулась.
Римма замерла, невольно зажмурившись.
-Аня, Анечка! – Римма опомнилась и, раскинув руки, направилась к больной. – Да как же так! Ну, поедем ко мне, там хорошо, тепло! Что ты ничего не сообщила, что вернешься?!
И осеклась.
Искривленное судорогой лицо женщины, сидящей на кровати, не было Аниным.
Римма отшатнулась, ища руками руку Симы.
-Ты не моя сестра! Не моя! Откуда же у тебя ее колечко, ее сережки и браслеты?! Говори, откуда!
Соседи притихли, кто-то вывалился в коридор, поглазеть, что случилось, песни оборвались на полуслове, но потом, как будто опомнившись, вновь забились пойманными голубями под крышей грязного барака.
-Какие колечки? – наклонила набок голову девочкина мать. – Какие?
-Мама, те, что ты думала продать, — растерянно ответила Софа.
-Ах, эти! И ты подумала, что я твоя сестра? Та безмозглая барышня в красном, бархатном платье? Ох!
Женщина хрипло, отрывисто смеялась, потом замолчала, икнув.
Красное платье…Именно в таком уезжала Аня…
-Где она? – тихо спросила Римма.
-А почем я знаю? – пожала плечами больная. – Мне эти стекляшки сын принес, Пашенька мой, добытчик.
Про Пашку-Кривоноса, главаря местной шайки воров, знали все, знали, что он беспощаден и абсолютно равнодушен к чужим мольбам…
-Твой сын?! Твой сын обокрал мою сестру?! Это было единственное, на что она могла жить на новом месте!…Что он сделал с Аней?
-Не знаю, пошли все вон! – вдруг рассердилась хозяйка. – Дашь денег, скажу, а нет, так и уходи.
-Дам! Дам, сколько хочешь.
Римма вынула из сумочки купюры и отдала в руки женщине.
-Пашенька говорил, что та дамочка уплыла на пароходике. Ребенок при ней был. Имя красивое-красивое. София. Вот я свою Дашку по-новому и стала звать. А дочка и не против! Ты не возражаешь ведь?
Она взглянула на девочку. Та замотала головой.
София хорошо помнила, как после того, как брат принес красивые камешки в дом, мать стала другой, она подолгу сидела у окна, нацепив на себя все украшения, улыбалась и кланялась невидимым знакомым. Это было страшно, но зато тогда мать не следила за ребенком. Дашка, переименованная в Софию, убегала на улицу, играла там с другими ребятами, они бегали на базар, смотрели, просунувшись через ноги толпящихся зрителей, на кукольные представления бродячих артистов, а мать и не замечала, что Софы нет дома. Темные, с тусклыми окнами, комнаты барака теперь раздражали Софию, гнали гулять, чем дольше, тем лучше.
А потом мать заболела. Врачи редко приходили к женщине, но один все же написал рецепт. Лекарство нужно было купить, денег не было, брат куда-то пропал. Тогда девочка взяла все украшения и понесла их Римме. Продать драгоценности значило украсть у себя свободу, ведь мать, выздоровев, опять запрет ребенка дома, да, чего доброго, еще и накажет…
Но мать была у Софы одна, уж какая есть. Девочка это понимала и забрала мешочек с украшениями, решив обменять его на деньги…
-А откуда у вас мои люляшички? – так называла Софьина мать драгоценности. – А?!
Девочка спряталась за Симу.
Мать хотела, было, схватить дочь за руку, ударить по лицу, но приступ кашля снова согнул пополам костлявое тело.
-Все прочь! – прошипела больная. – Прочь…
Римма выволокла ребенка на улицу.
-Всё! Хватит! Воровство – это плохо! Это очень плохо. И страшно представить себе, что стало с моей сестрой и ее дочерью… Но ты жива. Ты София, это странно… Но ты пришла именно к нам… Боюсь, что твоей матери осталось жить недолго…
Девочка дернулась, желая убежать обратно.
-Погоди, мы сделаем все, чтобы ей помочь! Но ты там жить не будешь! Живи у нас с Симой, хочешь?
София на миг задумалась, но тут же решительно шагнула к двери.
-Нет, я с мамой… Я…
…Через несколько дней Римма обнаружила Софию сидящей на ступеньках своего магазина.
-Софа? Что случилось?
Девочка поднялась на ноги и протянула сверток.
-Здесь то, что брат украл у вашей сестры. Нам это больше не нужно…
И заплакала, как зверек, тихо, скуляще. Так оплакивает волчонок убитую охотниками мать, вскидывая нос к небу и надрывно подвывая…
Римма Сергеевна обхватила девочку за плечи и прижала к себе, чувствуя остроту худеньких девичьих плеч.
Сима только укоризненно качала головой.
-Вы помните, кто в родне у этой девчонки? – тихо просила она хозяйку. – Как бы ни пошло прахом ваше дело от такого нового родственника!
-Ничего, разберемся… Правда, Софушка?…
…Через много лет, подбирая картины для своего нового пансиона, хозяйкой которого она стала, Анна Асколова, в девичестве Рогожкина, с удивлением заметила среди работ небольшой пейзаж, подписанный до странности знакомым именем – «София Крутасова».
Аня купила эту картину, потом, на выставке, нашла самого автора.
-София? Извините, я хотела спросить у вас… — обратилась она к девушке.
-Да? Что? – Софа резко обернулась, подняла руку, чтобы поправить упавшую на глаза челку, и тут Аня увидела на ее пальце знакомое кольцо…
-Откуда у вас это колечко? – смутилась покупательница.
С минуту обе молчали, а потом София как будто проснулась, глаза сверкнули, догадавшись обо всем.
-Вы Анна? Мне нужно многое вам рассказать! – затараторила Соня, как в детстве. – Очень-очень многое!…
-Она жива? – только и прошептала Аня.
-Да, Римма Сергеевна жива. Она скоро приедет сюда…
…Аня стояла на ступеньках и смотрела, как Римма Сергеевна медленно поднимается наверх. Потом их взгляды встретились, прождав этого момента слишком долго…
…Сестры долго разговаривали, сидя за столиком кафе. Такие родные, но уже слишком чужие друг для друга…
