Есть у меня хороший знакомый Витя. Живёт и работает в Москве, сам родом из маленького городка в Костромской области. Там даже железной дороги нет, да и автобусы ходят лишь два-три раза в сутки.
Но Витя исправно посещает малую родину: на Новый год и на день рождения родной тётки в июне. Витькина тётка Клавдия Никитична сызмальства за ним присматривала, пока мать была в командировках – она работала на каком-то важном предприятии. Потом мать развелась с отцом Вити, снова вышла замуж и ещё до того, как сын окончил школу, уехала жить в Германию. Так тоже бывает.
Остался Витя на попечении тётки Клавдии. Когда мой знакомый перебрался в столицу и устроился, он позвал тётку к себе из костромской глубинки. Но та не захотела покидать насиженных мест – говорит, вредно в её возрасте кочевать, как перекати-поле. «Лучше сам приезжай почаще, не забывай», – говорила она племяннику. Витька и не забывал. У тётки Клавы не было детей, но всю свою жизнь она возилась с ребятнёй. Витька говорил, что даже и не помнит, как со шпаной безобразничал, – тётка всегда была где-то рядом, словно массовик-затейник. Влетало за проказы, конечно, но не сильно. Любила Клавдия Никитична детей. Однажды Витя поведал мне историю одного своего визита на малую родину.
– Лучшим моим другом детства был Генка из соседнего двора. Мать его померла, когда он ещё в школу не пошёл. Родственников у Генки не было. Тётка в нём души не чаяла, вот и усыновила. Всё самое лучшее всегда доставалось Генке: и хорошая одёжка, и самый лакомый кусочек. Когда я был маленьким, сильно возмущался, но тётка строго говорила: «Виктор, успокойся! А вот если бы ты без матери остался, каково бы тебе было?» И я сразу успокаивался. Но с Генкой мы ссорились редко, больше дружили. После школы разошлись наши дорожки, потерялась связь. Я поступил в московский вуз, на факультет экономики и финансов. Генка подался куда-то на Север, по слухам, стал геологом. Тётя говорила, что он изредка приезжал, но мои визиты на малую родину как-то всё время не совпадали с его приездами. Тётка сильно сдала за эти годы. Как мне однажды рассказали её соседи, она только Генкиными приездами и жила. Мне, конечно, стало немного обидно от этих слов, но понять тётку можно. Я-то для неё всего лишь близкий родственник, а Генка – сын.
А тут, представляешь, звонит мне тётя Клава и говорит:
– Вить, ты можешь приехать через две недели? Гена прислал телеграмму: он возвращается. А у меня как раз и отпуск совпал.
– Смогу, – отвечаю.
– Обязательно приеду!
– Ой, как хорошо, хоть свидитесь! – обрадовалась тётка.– Только не забудь сообщить, когда именно тебя ждать.
Приехал я на родину. Она мало изменилась. Покосившиеся, почерневшие от времени заборы, ларьки, уродливый новострой с выпирающим сайдингом на главной улице. Друзья детства, которые остались в городе, тоже не сильно радовали. Кто-то из них сидел без работы, кто-то работал охранником по схеме «сутки – трое», кто-то тихо спивался. Впрочем, как я понял, для таких друзей детства редкие приезды Генки становились праздником. В эти дни Клавдия Никитична вытаскивала из своих кладовых разнообразные наливки и крепкие настойки на травах, за стол приглашались и наши с Генкой дворовые друзья. Самогон тётка делала сама, но мало кому доводилось его пробовать. Я и сам не часто угощался, но одно скажу: такого изумительного, пряного напитка не пил больше нигде. Слеза, нектар!
Встречали Генку на автобусной остановке чуть ли не всем двором – человек двадцать, не меньше. Он почти не изменился, только раздался в фигуре, лицо стало обветренным, да виски заметно серебрились. Мы с ним обнялись, поздоровались. Но самое удивительное было то, что Генка приехал не один. Его сопровождала странная черноволосая девушка – по всему видно, представительница одной из коренных народностей Крайнего Севера. Я сразу обратил внимание на её лицо: всё оно словно вылитая замершая маска, ноль эмоций. Смотреть на неё было неприятно.
– Это Нягэ, – коротко представил девушку Геннадий.
– Она приехала со мной с Севера.
– А она… – попытался я расспросить своего друга подробнее, но Гена вдруг так зло на меня посмотрел, что мне чуть дурно не стало.
Я сразу же прикусил язык. «Ну, значит нельзя спрашивать – не всё так просто у них», – смекнул я, и разговор перешёл на другие темы. Но сам поглядывал на странную гостью.
Я сидел рядом с Нягэ, и было неуютно – от неё веяло каким-то холодом, словно рядом дул какой-то сквозняк. Я пересел к друзьям на другую сторону стола. Нягэ смотрела как бы в сторону, не вступала в разговоры, хотя пьяным товарищам по двору это было и не нужно. Тётя Клава пробовала поухаживать за северной гостьей, но та знаком показала, что делать этого не надо. Больше никто не обращал на неё внимания.
– Угощайтесь, гости дорогие! – сновала вокруг стола тётка Клавдия.
Гости следовали совету и активно угощались, налегая на домашние напитки. А Генка налегал больше всех. Он постоянно вспоминал какие-то случаи из детства, смеялся, а вот его сибирячка сидела с абсолютно непроницаемым лицом. К алкоголю и еде даже не притронулась.
Вечером, когда гости ещё веселились, тётка отозвала меня в сторону.
– Вить, какая-то ерунда тут творится, – пожаловалась она мне.
– Вышла в огород грядки с огурцами укрыть, а вокруг чёрные змеи. Повсюду, клубками! Никогда такого не было. Побежала на кухню, хотела Гену позвать, а эта… как её… Надя и говорит мне: Гена отдыхает, беспокоить его не надо. Я уже хотела все двери, все ставни закрывать, чтоб эти гады в дом не проползли. Снова выглянула в огород, а там никаких змей и нет. Я вышла, прошла вдоль грядок – вот две минуты назад были, а сейчас нет!
– Может, тебе просто почудилось, тёть Клава? – предположил я.
– В сумерках ещё не то привидится. Да ещё и устала. Небось весь день за плитой?
– Да нет, милый, я пока с ума ещё не сошла, – покачала головой тётка и ушла обратно к гостям.
Генка пил с друзьями детства, а его сопровождающая уже удалилась наверх – тётка выделила им лучшую комнату. Мы посидели ещё немного с пацанами, потом стали постепенно расходиться. Решил я поговорить с Генкой.
– Ты где пропадал-то столько лет? – начал я издалека.
Гена был уже сильно навеселе.
– Это ты пропадал в своей Москве, – махнул он на меня рукой.
– А я мудрость искал.
– И что, нашёл свою мудрость?
– Нашёл, как видишь, – Гена показал пальцем вверх, на этаж, где спала Нягэ.
– Хороша?
– Ну, в общем, колоритная девушка, – ответил я уклончиво.
– Очень необычная.
– Не-о-бы-чна-я! – передразнил меня пьяный Генка.
– Это у вас там, в ночных клубах, «необычные». А эта – единственная!
– Да я вроде и не спорю, – кивнул я.
– Конечно же, единственная. Как вы познакомились?
– Мне её отец перед смертью поручил, – промолвил Генка заплетающимся языком.
– Тогда, у костра. Она – дочь шамана. Но давай потом…И тут Генка уснул, уронив голову на стол.
Вдвоём с тётей Клавой мы кое-как дотащили его до комнаты наверху. И удивились: на пороге нас встретила Нягэ. Она подхватила стокилограммового Генку словно былинку и легко донесла до кровати. Я поразился: откуда в тщедушном тельце столько силы? Хотел было проследовать внутрь, чтобы помочь уложить друга, но спутница Гены посмотрела на меня пристально, не отводя глаз. Глаза были иссиня-чёрные, влажные. Выдержать её взгляд более двух секунд я не смог и сразу же отвернулся. Дверь в комнату захлопнулась прямо перед моим носом.
Утром Гена решил продолжить встречу с малой родиной на природе. По этому поводу компанией были закуплены дополнительная выпивка и закуска. Расположились на берегу речки у двух рябин. Тётя Клава принимать участие в повторном сабантуе отказалась, сославшись на дела.
– Я и к звёздам летал, и к другим мирам, – бубнил совсем уже невменяемый Генка.
– И весь мир посмотрел: и что вверху, и что внизу.
– Какие ещё миры? – усмехнулся Колька, один из друзей по старому двору.
– Квасил ты там с ненцами в чумах у костров. Вот теперь и бредишь мирами!
Но Генка посмотрел на своего обидчика на удивление спокойно. Мне даже показалось тогда, что он на минуту протрезвел от такой наглости.
– Брежу, говоришь? – хихикнул Генка.
– Ну, тогда смотри. Смотри внимательно!
С этими словами он лёг спиной на землю, вытянул руки вверх и нараспев произнёс:
– Милая рябинушка, подруженька моя, обними меня! Иди, иди сюда!
И тут произошло то, что я до сих пор вспоминаю с трепетом. Ветки рябины вдруг стали сами клониться к Генкиным рукам. Всё ниже и ниже. Я отчётливо помню, что никакого ветра тогда не было. Да и не могло дерево при ветре медленно, словно заговорённое, опускаться к человеку.
Мы ясно услышали тихий глухой треск, как будто расправлялась чья-то огромная спина. Ветки склонились над Генкой, он ласково погладил краснеющие гроздья, потом отпустил их. Так же медленно ветви вернулись в первоначальное положение. Минуты две мы все сидели у костра с открытыми ртами, белые как полотно. Я мельком взглянул на Нягэ – на её лице не дрогнул ни один мускул, оно по-прежнему оставалось совершенно беспристрастным, словно отлитым из воска. Мы опрометью бросились бежать подальше от Генки. Я решил не задерживаться здесь после такой чертовщины. Наспех простился с тёткой, взял обратный билет и уехал в Москву.
Через неделю позвонил тётке осведомиться, как она поживает и как себя чувствует Генка.
– А Гена уехал, – сообщила мне тётя Клава.
– Погулял ещё пару дней и уехал. И с ним эта его Надя.
С тех пор прошло лет пять или шесть. Гена больше домой не приезжал, словно в воду канул. Мобильным телефоном он почему-то совсем не пользовался, поэтому узнать, где он и что с ним, не представлялось возможным. Позже я всё-таки выяснил, что лет десять назад он действительно работал в одной из геологических партий на Таймыре: что-то искали то ли для нефтяников, то ли для газовиков, то ли для военных. Маршруты геологов проходили через стойбища ненцев и нганасанов. Потом Гена привёз молодую жену-северянку в управление и сразу же уволился. С тех пор там о нём никто не слышал.
В один из приездов к тётке Клавдии мне почему-то жутко захотелось побывать в той самой комнате на верхнем этаже её добротного дома, где останавливался Генка со своей шаманкой.
– Вить, а ту комнату я теперь не открываю, – рассказала тётя.
– Пару раз заходила, чтобы вытащить оттуда вещи, проветрить – такой там гнилостный запах, какого прежде не припомню! А потом заметила: пол стал какой-то трухлявый, рассыпается под ногами. И деревом не пахнет совсем, а пахнет каким-то болотом. В соседней комнате – ничего, кондовая сосна. А сюда теперь даже зайти боюсь. Как бы плотников вызывать не пришлось – не обрушился бы мой дом.
