Пётр Иванович Пупков, тощий, небольшого росточка мужичонка сорока пяти лет, с круглой проплешиной, обрамлённой редкими рыжеватыми волосами на крупной для его субтильного телосложения голове и удивительно красивыми синими глазами, с пушистыми, как у девушки ресницами, когда-то, был очень уважаемым человеком. Работал в совхозе агрономом. Правда, недолго….Сгубила агронома водка. Стал на работу приходить выпивши, или с глубокого похмелья. В общем, сняли его с должности и перевели в простые трактористы… Жена Петра, несчастная Надюха,мечтавшая о том, что когда-нибудь её Петя станет, что уж там кривить душой, директором совхоза, долго не могла смириться с таким жестоким поворотом судьбы… Ведь какой красноречивый и сообразительный её Петенька… Давно это было… Забыли уж все, как его и звать-то по-отчеству. Сперва звали просто Петька Пупков, а как постарше стал – прозвали его дядя Петя Сундук… Почему сундук, спросите вы… Да потому, что случилась с ним одна история, после которой это прозвище прилипло к нему так, что и фамилию его, довольно смешную, все позабыли…
А дело было так… В пятницу, хмурым и ветреным декабрьским днём, получив аванс, дядя Петя, вместе со своим верным спутником, долговязым Толяном, двинулся , конечно же, не домой, а прямиком к местной самогонщице Ефимихе. Та варила самогон круглогодично, снабжая все ближайшие к её дому окрестности пойлом, скажем так, не самого лучшего качества и запаха, но крепости необычайной, за что была презираема почти всем женским сообществом деревни. Но это нисколько не смущало совхозную «бизнес вумен»… Торговля шла бойко, алкашей в деревне хватало…
— Дядь Петь, ко мне или к тебе двинем…
Петро хмыкнул, загадочно улыбаясь…
— Есть у меня мыслишка одна…Давай Ефимиху разыграем.
— Это как же, дядь Петь?
— А вот увидишь. Спутники ускорили шаг…
Дядя Петя постучал в окно старухи, застав её за подсчётом наличности…Та, быстро сунув выручку в старый дедов валенок, накинув фуфайку, бросилась навстречу очередному покупателю…
Она приоткрыла калитку.
— Хто тама?
— Свои, баб Тонь.
— А, как жа, мои лучшаи клиенты…Сколько?
«Дай две, баб Тонь, горе у меня»,- траурным голосом произнёс Петро.
Любопытная и жадная до новостей Ефимиха насторожилась…
— Какое такое горе? Бутылку потерял либо?
— Не…Жену…Прихожу со смены…А она…
Ефимиха аж вытянулась в предвкушении…
— Чего? Померла?
— Не… Полюбовничка завела себе…Ухожу, говорит от тебя, горемыка…Вон уходи из дому…
— А ты?
— А что я…Ушел вот. Жизнь не мила, баб Тонь. И выпить негде и переночевать…
Ефимихе хотелось подробностей. Но на улице было холодно…
— Ну заходитя. Обогрейтеся хоть…
Те, переглянувшись пошли следом за старушкой. Удивлённый Толян прошептал :» Ну ты даёшь, дядя Петя»
Они вошли в просторную горницу.
— За стол вот садитеся…
— Спасибо. Петро демонстративно вздохнул…
— А хто жа эт, местный али как?…
— Кто?
— Ну любовник-то, местный?
— А…Не…Не местный…Вот…Ты бы, баб Тонь, налила чтоль, угостила бы, с горя…
Старушку раздирали противоречия. С одной стороны, очень хотелось узнать все подробности скандала…С другой же – жалко самогон задаром изводить… Однако, любопытство взяло верх.
Она поставила на стол стопки, налила по половинке.Поставила тарелку с нарезанным сальцом и хлебом…
— Ну, будем…
Самогон был ядрёный. Петро аж крякнул.
— Так, говоришь, откедова он?
— Из города.
— А кем жа работает он там в городе?
Петро невозмутимо взял со стола бутылку, налил по полной стопке.
— Так директором…
— Чего жа?
— Цирка.
Тут старушка взглянула на еле сдерживающегося от хохота Толяна, и всё поняла…Она быстро схватила бутылку со стола и грозно выкрикнула : » А ну, выметайтеся отседова, чтобы духу вашего здесь не было!»
— А бутылку-то дашь?
— Идите, сказала, ироды!
Хохочущие мужики, наскоро обувшись, вылетели из дома…Пройдя немного, Петро остановился. Что-то мешало ему идти…Он пошевелил пальцами …Вроде ничего…И они пошли дальше… Конечно, в магазин…
Домой Петя вернулся глубокой ночью. Привыкшая к таким выходкам мужа, несчастная жена, открыв дверь своему алкоголику, и пробурчав привычное : » Ух, злыдень, натаскался. Ничего тебя не берёт, алкаш проклятый»… И ушла в свою комнату спать…
Петро, который находился к тому времени уже в состоянии автопилота, снял фуфайку, открыл стоящий в комнате старый, еще тёщин, огромный кованый сундук и, улёгся в него калачиком, сладко захрапев уже через две минуты. Крышка захлопнулась…Но он этого даже не заметил…
Утром, Надюха, пройдя по комнатам, и не обнаружив своего горемыку-мужа, встревожилась… Неужели опять ушел…Зима на дворе. Не дай Бог, замёрзнет… Пройдясь по двору и никого не обнаружив, выглянула за калитку…Никого… Повернулась, чтобы вернуться в дом. Вдруг, прямо за её спиной раздался голос : » Здорово, Надежда!». Рядом стояла Ефимиха…
— Чего тебе, ни свет ни заря…
— Я, Надя, к мужу твоему… Были они у меня вчерась и уперли валенки…А там двадцать рублёв было…
— Ох, баба Тося…Сама не знаю, где он таскается…Заходи…Расскажи, как жизнь…Может явится…
Они вошли в дом.
— А ты знаешь, что он наплёл мне вчерась,,.
— Ну?
— Что ты его выгнала, а полюбовничка завела себе…
— Чего?!
— Да…Из городу…
Вдруг, в углу, что-то стукнуло… Из сундука раздался знакомый, приглушенный голос : » Люююдиии. Помогитее…»
Проснувшись утром, и увидев прямо перед своими глазами деревянную крышку, Петя, спьяну, решил, что он в гробу…Вся его непутёвая жизнь пронеслась у пьянчуги перед глазами…Горькие слёзы потекли по впалым щекам…
— Помогиитее, люди добрые…Выпустите меня отсюда…
Надежда, не растерявшись громко произнесла : » А пить будешь?»
— Клянусь, никогда в жизни… Не буду я пить больше…Господи…Прости ты меня… Не хочу в гробу… Домой хочууу…
Крышка сундука открылась. Петька заморгал…
— Наденька…Живой я, да?
— Живой!
Петя шатаясь то ли от не успевшего выветриться алкоголя, то ли от пережитого шока…На ногах его красовались поеденные молью валенки бабы Тони с двадцаткой внутри…
«А ну скидавай валенки, ирод»,- сквозь истерический хохот проговорила Ефимиха…
С тех пор Петро с пьянкой завязал… А по деревне его стали звать не иначе, как «сундуком»… Ефимиха постаралась, расписала в красках и деталях всем и каждому своему посетителю в отдельности…
