Захар был рад, что его вахта наконец-то завершилась. Три месяца — это всё-таки много, особенно в первый раз. Одни и те же лица вокруг, однообразная тяжёлая работа… Да, деньги неплохие, но Захар был молод и пока ещё думал, что деньги — это не главное.
А что главное? Захар пожал плечами и поёжился. Как же холодно! «Ну так чего ты хотел, дружище, — ответил он сам себе, — зима! Да ещё, понимаешь, за Полярным кругом…»
Ночной воздух был прозрачным и густым от мороза. Захар обвёл взглядом улицу. На ресницах осел иней. Ряды окон в приземистых одинаковых домах ярко светились жёлтым, голубым, розовым. Никто не спал. Новый год, любимый народный праздник!
Захар, подгоняемый холодом, ускорил шаги.
На широкой площади городка (места в тундре много) сверкала гирляндами новогодняя ёлка — огромная, мохнатая. Не поскупилась администрация! Площадь была очищена от снега до бетонных плит, и вокруг ёлки на морозе топтались люди — десятка два, не больше, но вполне достаточно, чтобы Дед Мороз со Снегурочкой чувствовали себя уверенно и работали в полную силу.
Дед Мороз, постукивая увитым золотой фольгой посохом, говорил что-то — звуки не долетали до Захара, вязли в морозном воздухе, но Захар видел, как клубится пар, выходящий из Дед-Морозова рта. Снегурочка, стоявшая поодаль, в своей толстой шубе была похожа на стожок сена — пуховый платок, прикрывающий лоб, надвинут на самые глаза, так что снаружи осталась только побелевшая пуговка носа.
Захар не стал подходить ближе. Он заметил на другом конце площади полицейскую «буханку» и поскорее двинулся к ней — Захара посетила замечательная идея.
Захар перешёл на бег, чувствуя, как лютый мороз сжимает своими ледяными пальцами его бедные кости. Он добежал до «буханки» и несколько раз хлопнул ладонью в толстой рукавице (всё равно промерзла!) по выпуклому металлу. Дверь тут же открылась, и на Захара уставились два строгих глаза.
— Здравствуйте, — сказал Захар дрожащим голосом. — Замёрз совсем, извините… Не пустите погреться?
— Залезай, — подумав несколько секунд, милостиво разрешил страж порядка. — Только чтоб никаких разговоров с задержанным!
Захар торопливо кивнул и полез в машину.
Внутри оказалось тепло и тихо, хоть и воняло чем-то кислым. Тусклая лампочка освещала только часть потолка, на большее её не хватало, но Захар не без труда разглядел решётку и человека за ней. Пожилой дядька (судя по просторной меховой куртке, из местных) спал, привалившись к стене и неловко свесив набок лысоватую голову. Захар присел подальше от решётки. Сиденье пронзительно заскрипело, и человек встрепенулся.
— А, брат, — сказал он, с трудом ворочая опухшим языком. — С новым годом тебя, брат!
— И вас также, — проворчал Захар и, прикрыв глаза, задремал в тепле. Но через недолгое время очнулся, не сразу сообразив, где он. Отошедшие от стужи кисти рук ощутимо побаливали, мерцала тусклая жёлтая лампочка наверху. Местный за казённой решеткой бормотал что-то, продолжая, очевидно, невесть когда начатый монолог. Захар прислушался.
— …Я ей и говорю: ты, Катерина, молодая совсем! Не спеши уезжать, побудь с матерью. Пусть мать порадуется! Даже старые глаза молодеют, когда на молодых глядят…
— И что она? — равнодушно спросил Захар.
— Молчит, — нисколько не удивившись, ответил старик. — А я у неё под лежанкой узелок с вещами нашёл. На прошлой неделе ещё… Стало быть, убежать хочет от нас! А куда бежать? Тундра кругом… Значит, в город!
Захар молчал, слушал.
— А в тундре хорошо, просторно! Лучше, чем в городе. Зачем убегать? От судьбы не убежишь, устанешь только. Зря это.
— Катерина — это дочка ваша?
— Дочка, дочка, — закивал старик, тряся жидкими волосиками.
— Красивая? — оживился Захар.
— О-очень красивая! — довольно осклабился старик, обрадованный вниманием незнакомого человека. — Мы с женой постарались!
Захар уже отогрелся и расхотел спать, поэтому пересел поближе к решётке и спросил:
— А ты чем занимаешься, отец? Олени небось?
— Олени, — охотно кивнул старик, — правильно говоришь! Охота ещё… Как все наши до меня жили, так и я живу. Ну, шаманю ещё немного…
— Ого! — искренне удивился Захар.
— Да-а, — выпрямился старик. — Камлаю я. В бубен бью, есть у меня бубен… Соседи приходят со всей округи, что ты! Духи тоже приходят. Соберутся вокруг, смотрят. Другие люди их не видят, а я вижу — дар у меня такой, значит! Болел я в детстве сильно, чуть не помер. Дух пришёл, вылечил меня. И дар принёс! Вот так и камлаю теперь… Бубен сделал, как положено, дух научил…
От монотонной речи шамана Захар снова начал придрёмывать. Сквозь сон слышалось ему странное, но очнуться не было никаких сил. А старый шаман монотонно бубнил и бубнил над ухом, будто читал заклинание:
— В оленя могу перекинуться, в песца там, птицу какую… В любое существо! А вот в медведя не могу, трудно мне. Другие могут, это очень сильные шаманы, а я не могу. Силу ещё не набрал! Когда голова от силы совсем белая будет, тогда и я смогу…
Захар уснул.
А когда проснулся — неожиданно, от забившегося вдруг в необъяснимой тоске сердца — то увидел прямо перед собой решётку и дрожащую лампочку на потолке. Старика-шамана нигде не было.
Не сумев справиться с накатившим ужасом, Захар схватился за решётчатую дверцу и дёрнул ее на себя, что было сил. Дверца была заперта.
В тусклом жёлтом свете Захар с удивлением глядел на свои руки и не узнавал их. Руки были совершенно чужими — тёмными, ссохшимися, похожими на птичьи лапки. И торчали эти чужие лапки из просторных рукавов чьей-то чужой меховой куртки.
