1 февраля
У нас, похоже, намечается днёвка. На улице воет снежная буря. Когда Светка вылезает наружу, я её привязываю репшнуром к себе, чтобы не потерялась. Она не возражает.
Поели привычной вермишели с мясом, сумели располовинить апельсин. Вкусно! Лежим, делать нечего. Над головой светится белая снежная крыша, с которой скатываются капельки растаявшей воды. В иглу тепло, около нуля градусов.
— Давай, расскажи хоть что-нибудь, — просит Светка.
И я вспоминаю стихи любимого мной Алексея Константиновича Толстого:
Две вести ко князю Кануту пришли:
Одну, при богатом помине,
Шлет сват его Магнус; из русской земли
Другая пришла от княгини.
С певцом своим Магнус словесную весть
Без грамоты шлет харатейной:
Он просит Канута, в услугу и в честь,
Приехать на съезд на семейный;
Княгиня ж ко грамоте тайной печать
Под многим привесила страхом,
И вслух ее строки Канут прочитать
Велит двум досужим монахам.
Читают монахи: «Супруг мой и князь!
Привиделось мне сновиденье:
Поехал в Роскильду, в багрец нарядясь,
На Магнуса ты приглашенье;
Багрец твой стал кровью в его терему —
Супруг мой, молю тебя слезно,
Не верь его дружбе, не езди к нему,
Любимый, желанный, болезный!
…… … … … …..
Дочитываю до конца:
Не чует погибели близкой Канут,
Он едет к беде неминучей,
Кругом соловьи, заливаясь, поют,
Шиповник алеет пахучий…
— Уф, — говорит Светка, — разве можно такое учить?! Еле дослушала. Давай я тебе расскажу что-нибудь их своих любимых:
Сжала руки под тёмной вуалью…
«Отчего ты сегодня бледна?»
— Оттого, что я терпкой печалью
Напоила его допьяна.
Как забуду? Он вышел, шатаясь,
Искривился мучительно рот…
Я сбежала, перил не касаясь,
Я бежала за ним до ворот.
Задыхаясь, я крикнула: «Шутка
Всё, что было. Уйдешь, я умру».
Улыбнулся спокойно и жутко
И сказал мне: «Не стой на ветру».
— Про ветер мне понравилось… А так, отшила мужика, ну и что? Бывает!
— Ничего ты не понимаешь, — Светка отвернулась и закрыла глаза.
А я всё думал, что бы для неё ещё вспомнить, повеселее:
Ярились под Киевом волны Днепра,
За тучами тучи летели,
Гроза бушевала всю ночь до утра —
Княгиня вскочила с постели.
Вскочила княгиня в испуге от сна,
Волос не заплетши, умылась,
Пришла к Изяславу, от страха бледна:
«Мне, княже, недоброе снилось!
Мне снилось: от берега норской земли,
Где плещут варяжские волны,
На саксов готовятся плыть корабли,
Варяжскими гриднями полны.
То сват наш Гаральд собирается плыть —
Храни его Бог от напасти.
Мне виделось: воронов черная нить
Уселася с криком на снасти.
И бабища будто на камне сидит,
Считает суда и смеется:
«Плывите, плывите! — она говорит. —
Домой ни одно не вернется!»
Тут Светка меня прервала:
— Прекрати, и без тебя худо! Вот посмотри, сколько я намерила! — и протянула мне градусник. — Измерь себе тоже!
На градуснике было 39 градусов. Я стряхнул градусник, сунул себе под мышку, через десять минут достал — 38 градусов.
— Ну и что ты предлагаешь теперь делать? — спросила Светка отчаянным голосом. — Мы здесь одни без врачей в снежной пустыне. Так и помрём на снегу?
— С ума сошла, Светка, зачем нам помирать? Завтра соберёмся и пойдём дальше. А температура? Что температура? Ну, это, наверно… Это просто акклиматизация.
Светка уткнулась в стенку, всхлипнула, потом спокойно задышала.
— Уф-ф! Пронесло! Вот не умею я девушек успокаивать!
2 февраля
Утром я проснулся от того, что Светка опять сунула мне под нос градусник. Вот надоеда! Накинул куртку, вышел до ветру и заодно швырнул градусник куда подальше. Ещё она мне нервы будет мотать своим градусником?! Затем на шнуре выпустил из дома Свету. Спросила про градусник, ответил, что потерял. Светка надулась. Ну её! Пора в путь. Привычно сварил кастрюлю вермишели, молча поели и пошли.
День был солнечным, моя шапочка опускалась на глаза так, чтобы видно было только сквозь щёлку, так блеск солнца снега меньше резал глаза. Ближе к перевалу ветер усилился. Порывы заходили то справа, то слева и реально сбивали с ног. Лежишь, бывало, и пережидаешь, когда ветер ослабеет. Светку сбивало чаще, она ведь лёгкая и рюкзак у неё не более пятнадцати килограммов. Прошли перевал, стало полегче. Ветер немного ослаб, но зато сильно несло лыжи вниз по склону. Оказывается, Светка совсем не умеет тормозить. Пришлось переложить палки в одну руку, а другой ухватить Светку под локоть и крепко прижать к себе. Теперь, касаясь своей лыжей её нижней лыжи, удавалось всё время держать её на боковом проскальзывании к склону. Впрочем, крутой склон скоро кончился и перешёл в пологий, по которому уже легко можно было бежать. Так, довольно быстро добежали до леса и сразу провалились в снежную кашу. В лесу надо было тропить лыжню… Надолго меня не хватило, решили остановиться рядом с очередной сушиной. Вот никогда не умел пилить! У Юрки это как-то моментально получалось, я же пилил сушину более часа, но в конце концов всё же спилил и разложил два костра на поляне. Между ними разостлал свою перкалевую накидку, а сверху — мешок. Посадил Светку в мешок и занялся привычной варкой вермишели. Ничего более у нас и не было.
Светка молчала, хмурилась и всё тёрла свои глаза. Я же чувствовал какое-то неудобство на кистях рук. Посмотрел внимательно: кожа в тех местах, где её плохо закрывали варежки, потемнела и в одном месте даже отслаивалась. Подошёл к Светке, у той ещё хуже — коричневые пятна не только на руках, но и на щеках и на кончике носа. Начал греть её руками. Но вроде она не пищит, не жалуется, отошёл к костру снимать нашу вермишелевую кашу. Поели и молча завалились спать.
3 февраля
Утром проснулся первым и сразу пошёл раздувать костёр и варить вермишель. Светка проснулась через час и сразу начала меня звать:
— Андрюшка! Я ничего не вижу, и глаза болят.
— Наверное, на перевале обожгла! Ладно, закрой их и давай одеваться.
Помог ей одеться, потом проводил до кустиков и обратно. Решили опять сделать здесь днёвку. Светка совсем расклеилась.
— Андрюшка, я должна тебя поблагодарить.
— За что?
— За то, что ты не лезешь ко мне с поцелуями. Знаешь, как это бывает противно, когда потные, вонючие парни лезут целоваться.
«Да уж! — согласился я. — После нескольких дней маршрута вряд ли от нас приятный дух».
Оставшийся день прошёл достаточно однообразно. Светка хандрила и молчала. Я время от времени варил надоевшую вермишель и жевал кусочки сушёного мяса. И того, и другого у нас было много. А ещё у Светки обнаружилась пачка кускового сахара. К вечеру, когда село солнце, Светка сказала, что глаза болят уже меньше и она может видеть.
На следующий день решили выйти пораньше, пока не взошло солнце.
4 февраля
Вышли рано, только попив талой воды с сахаром и закусив сушёным мясом. Глаза у Светки почти прошли, о температуре она уже не заикалась. Шла хорошо, но тропить по снегу приходилось мне. К полудню услышали голоса, откликнулись и пошли навстречу. Оказалось, местные молодые парни и девушки в лёгких спортивных костюмах делают пробег Кировск — станция Хибины. Сегодня вечером сядут на поезд и вернутся домой. Они рассказали нам, что наша группа в Кировске, что уже заявили о пропаже парня и девушки. Мы подтвердили, что это мы и есть. Они посоветовали идти по их лыжне, чтобы сразу выйти к почте. Там знают, куда сообщить.
К вечеру добрели до почты, которая была ещё открыта. Я сел на ступеньки, а Света пошла звонить своей маме. Было хорошо расслабиться, осознавая, что наше приключение окончилось благополучно. В тепло совсем не хотелось, хотя на улице были те же минус сорок градусов. Организм, похоже, вполне адаптировался. Наконец, Светка выскочила на улицу:
— Пошли в столовку, пока не закрыли.
— Что возьмём?
— Хочу компота, весь день о нём мечтала.
Мы выпили по десять стаканов компота, организм требовал ещё и ещё. Здесь же в столовке договорились переночевать. Расстелили подстилку, на ней мешок и спокойно заснули до утра. Так нас и застали наши ребята.
Юрка решил, что на этом следует закончить маршрут и не идти далее до Лавозера, как он собирался. Светка, как ни странно, где-то раздобыла градусник и измерила свою температуру — оказалось тридцать семь и один.
— Ну вот, я всё же ещё больная! Давай тебе измерю!
— Да ну тебя, — отмахнулся я от Светы.
— Ну и ладно, пойду Юрке мерить!
В поезде я Светку почти не видел, она ехала в другом купе. На вокзале в Москве распрощались:
— Телефончик-то оставь!
— Обойдёшься, — крикнула Светка на прощание.
Через полгода я встретил в столовке Юрку и спросил, как Света. Он сказал, что не знает.
— Ведь у неё есть муж. Она не рассказывала тебе об этом?
— Нет! Она мне ничего не рассказывала.
— Одним словом, Андрюха, потерялась наша Светка, и её концов найти не могу.
— Хоть фамилию её знаешь?
— Не знаю, Андрюха, она мне её не сообщала.
Андрей Прудковский
