Бабу Тоню знал весь двор. Жильцов во дворе было не так много. Три двухэтажки характерной постройки стояли буквой «П». Это было советское время, когда во всех дворах были палисадники под окнами, в них кроме двух-трёх грядок с петрушкой и луком, расцветали высокие золотые шары.
Баба Тоня имела троих уже взрослых детей. Старшие дочери давно уехали покорять Питер, то есть постарались там найти работу, а главное – выйти замуж. Баба Тоня рассказывала соседям, что в Питере у неё уже и внуки народились. А тут остался только младший сын, которому уже было под тридцать лет.
Всю жизнь баба Тоня работала на обувной фабрике, на вредном производстве, растила детей одна. Мужа её никто не помнил. Говорила она, что спился и умер ещё молодым. Страстным желанием Тони было выйти скорее на пенсию. Она так и говорила своим детям:
— Учтите, ваших детей я растить не буду. Мне вас хватило по горло.
Обижались ли дети? Кто знает. Но дочери её годами из Питера не приезжали. А Тоня вышла на пенсию и села дома. В буквальном смысле слова.
Никогда ещё не видели соседи, чтобы вот так женщина сидела целыми днями на скамейке у подъезда. День Атонины начинался так. Она вставала, завтракала и выходила во двор на скамейку. Около скамейки у неё стояла метла. Тоня подметала своё «место». Это пятачок двора с двумя кустами сирени, между которыми и стояла её скамья, а впереди была детская песочница, в которой изредка копались малыши. А за спиной Тони было окно её кухни, как раз рядом со входом в подъезд.
Каждый день Антонина сидела на лавочке, словно выходила на работу. Она тормозила проходивших мимо соседей, узнавая новости. Многие останавливались на пару минут поговорить. Тоня была довольна. Она была неким связующим звеном во дворе – знала всё обо всех. В том числе и новости улицы и города, потому что двор был проходным.
Соседи из других дворов шли мимо Тони на базар и тоже останавливались по её окрику, чтобы поболтать немного. Это было не развлечением бабы Тони, а её образом жизни. В те годы ещё не показывали сериалов по телевидению, и, видимо, Тоня любила живое общение.
Иной раз она подолгу сидела во дворе одна, располневшая, смотрящая в одну точку. Казалось, что она задрёмывала, но стоило кому-то идти мимо, баба Тоня оживлялась и начинался расспрос.
Сын её работал на той же фабрике, что и она. Такой же медлительный, ленивый, он часами стоял у ворот двора с улицы, за что и получил кличку «вратарь». Мать его хоть сидела на лавочке, а соседи поражались на Сергея, как можно стоять часами у ворот. А он глазел на прохожих, на проезжающие машины, на детей, бегающих по парку через дорогу.
Вскоре баба Тоня женила своего Серёгу. Сноха оказалась энергичной молодой женщиной. Она наводила порядок в квартире, хорошо готовила и обслуживала обоих: и мужа, и его маму. Баба Тоня хвалила сноху на весь двор, и, как и прежде, сидела во дворе целыми днями. Вечерами к ней присоединялись соседки. Тогда скамейка была занята полностью, и женщины выносили свои табуреты.
Не было во дворе бабы Тони только в морозы или ливни. Тогда её круглое лицо виднелось в окошке кухни. Баба Тоня в непогоду садилась у самого окна и глазела во двор.
И так из года в год. Все жильцы привыкли к бабе Тоне, как к обязательному атрибуту их двора, ведь пенсионерка так жила около двадцати лет. Уже народились у сына дети, пошли в школу. А Тоня сидела и сидела на своей скамейке. Она не была инвалидом или обречённо больной. Просто своё счастье старушка видела в таком отдыхе – ничегонеделанье.
Сноха была довольна, что Тоня не вникает в хозяйство, не мешает. Обеих такое сожительство устраивало.
В конце концов, баба Тоня растолстела ещё больше, стала тучной и в одночасье умерла, не дожив до семидесяти пяти лет. Сын её, Сергей, и без того любитель выпить, стал чаще прикладываться к бутылке. С работы его выгнали. И он, ещё не старый, занял место на скамейке матери. Соседи шептались, что Серёга теперь работать не пойдёт: он – хозяин квартиры, а жена на хлеб заработает. Его теперь от скамейки не оторвать.
Так оно и случилось. На работу спивающийся Серёга больше не устраивался. Его кормила и поила жена. А подросшие дети после восьмого класса пошли в училище, а потом стали работать.
Теперь во дворе на месте бабы Тони сидел Серёга, словно пост принял. Люди и к нему привыкли. Старожилы, помнящие бабу Тоню, воспринимали это как семейную особенность этой семьи – лень.
Серёга совсем мало прожил. Он, не совладав со страстью к выпивке, как и его отец, ушёл в мир иной, не дожив до пенсии. Опустела скамейка, сгнила. Однажды во время субботника соседи пнули трухлявую скамейку и она развалилась. Останки Тониной скамьи сожгли на костре, а кто-то из соседей сказал: «Эх, надо бы было сжечь её раньше…»
Другие просто вздохнули: «Да…» К тому времени уже не было палисадников во дворе, не было золотых шаров и грядок. Вымерли все старики, которые ухаживали за цветами. Во дворах не стало скамеек. Стало тише и спокойнее. Даже заборы и ворота снесли. Из-за ветхости и невозможности Домоуправлению их постоянно чинить. И по соображениям пожарной безопасности. Вот так изменилась жизнь. Может быть, к лучшему?
