Весточка из прошлого

Бабушка Аня всегда с работы бежала, в буквальном смысле. Дома ее ждали голодные люди и звери: дедушка, я (если были каникулы или выходные), пес Рекс, нутрии или кролики, а также куры. Рекс бабушку чуял за километр, ведь каждый день она приносила ему пакет молока (бабушка работала на «вредном» производстве, была закройщицей на Пятигорской обувной фабрике и дышала парами лака и клея всю смену, молоко им давали то ли каждый день, то ли через день, не помню) и Рексик, который молоко обожал, визжал как укушенный, когда бабушка только-только выходила из трамвая, быстро, почти бегом проскакивала пару сотен метров и открывала калитку. Немедленно, не раздеваясь и не разгружая сумки, бабушка разрывала треугольный пакет (помните такие?) молока и весь отдавала собаке.

 

Меня накормить было легко, если, конечно, в доме были пирог с капустой и колбаса. Ножом я орудовать умела и голодной никогда не оставалась. С дедом было сложнее, он требовал разогретого ужина (сам никогда ничего не грел, не умел, так нагло привирал дед). Нутриям требовалось сварить или запарить большую кастрюлю картошки и кукурузы, курам насыпать зерна, а еще был огород. Большой, где росли помидоры, огурцы, фасоль, картошка, и было с десяток плодовых деревьев. Руки у бабушки были золотыми, почва — плодородной (бывшая пойма реки Подкумок) и в огороде все росло так быстро, буйно и радостно, что работы там было по горло. Я, по малолетству, никогда не понимала, какой тяжеленный воз тащит бабушка и, бывало, придавала ей дополнительной работы своими шкодами.

Обо всем этом я пишу так подробно, чтобы вы поняли мое запоздалое удивление, а именно: как бабушка, такая затурканная работой, домашними делами и неприятностями бабушка, находила в своем сердце место для цветов и радости. Около калитки росла большая вьющаяся роза с мелкими цветами, душистыми и нежными, чуть подальше были еще две — бордовая и розовая, с одуряющим ароматом. В палисаднике были и розы, и пионы, и тюльпаны и два больших куста мелиссы и мяты. А вдоль дорожки, ведущей во двор росли кусты самшита, которые «охраняли» два больших вазона — тяжелых и торжественных. Каждую весну бабушка покупала два больших пучка анютиных глазок и высаживала в эти вазоны. Цветы, конечно же, приживались и радовали нас месяц, а то и больше.

Сейчас понимаю, я никогда не видела, как бабушка нюхает цветы или любуется ими. Скорее всего, она разговаривала с ними, когда ее никто не видел и не слышал. Почему я так думаю? Цветы росли, овеянные любовью и заботой.

Каждую весну я не могу пройти мимо виол, кальцеолярий и примул. Я обязательно покупаю несколько кустиков, высаживаю в горшки и ставлю в огороде (к сожалению, те бабушкины вазоны исчезли в смутные девяностые, когда их зачем-то поставили перед воротами и некие несознательные личности их попросту стырили), чтобы любоваться цветами и вспоминать бабушку. Думаю, нет, я уверена, кальцеолярии ей тоже понравились бы, она любила все цветы и была бы ее воля… Пора, ой, как пора писать сказку про владелицу большого сада, в котором будет место и псу Рексику, и цветам, и любимым бабушкиным абрикосам. А владелица — моя бабушка Аня — женщина с «тяжелым» взглядом, но добрым сердцем и золотыми руками будет жить там счастливо и безмятежно.

 

У нас семья хомяков: папа и мама, бабушки и дедушки. Никогда ничего не выбрасывать, вдруг пригодится? Этим «пригодится» забиты сараи и шкафы. Перед Новым годом провела с собой работу: «Оксана», — сказала я самой себе, «тебе уж скоро 49, может быть хватит хранить куртку, которую папа подарил тебе на окончание школы?» Так недавно же было! Совсем недавно! В 1990 году! Это сколько получается? Боже мой, почти 32 года? Как так может быть? Неправда, пойду на калькуляторе пересчитаю. Нет, все верно — 32. И такая растерянность сразу, и куртку жалко, я ее аккуратно носила, совсем, как новая, пуховик китайский, ярко-синий!

Пересилила себя, выкинула. И дело пошло веселей. Пришла очередь маминых вещей. Почти 6 лет, как ее нет, а вещи все не разобраны, рука не поднималась. Но надо, надо. Так, что здесь у нас? Ах, босоножки, помню их. Темно-синие, по-моему, венгерские, я в школе училась, когда мама их купила. Легкие, изящные, на небольшом каблучке. Оставить? Оставить!

— Оставить? — спросила Сережу, который тоже хомяк, но уже по всяким железкам.

— Выкидывай, им сколько лет?

— Так вот же, недавно… году в 1986 или 87…

— Выкидывай!

— Смотри, босоножки, которые она на нашу свадьбу надевала. Это ж почти вчера было!

— Ну да, в этом году 25 лет будет, как мы женаты.

— Что?

— Что?

— 25 лет? Не может быть!

— Может, все может, выкидывай! И сапоги, и туфли, все выкидывай!

Взяла себя в руки. Продолжила разбирать вещи. Неприметная бумажка, хорошо развернула, увидела папин почерк, который был так «понятен», что мама дарила папе прописи, когда он писал ей письма, будучи студентом, а потом, когда папа работал на заводе, его буквенные царапки, бывало, не понимал и он сам.

 

 

Прочитала записку, умилилась. Апрель 1973, передавал маме в роддом. Судя по ровному почерку, написал ДО того, как они с дедом Тимой — маминым отцом, начали отмечать мое рождение.

— Смотри, — показала записку Сереже, перевела, что написано.

— Мдааа, как отмечали Маринкино (Сережина сестра) рождение до сих пор помнят все участники обмывания. Я бы сказал, с содроганием вспоминают, — задумался Сережа, и мы продолжили разбирать мамину жизнь. Монетки, еще советские, в маленьком мешочке, часы, которые дарили мне бабушка с дедушкой, много всего. Что-то все-таки не поднялась рука выкинуть.

Записку, например. Теперь ее буду хранить я. Раз мама ее сохранила, значит и я должна. В память о том дне.

Если и вы не понимаете папин почерк, я расшифрую: «Оленька, родная моя! Поздравляю! Спасибо тебе за малышку!Как ты себя чувствуешь? Крепись, все еще впереди! Крепко целую Стасик.»

И, что самое интересное, папа не ошибся. Все еще было впереди.

Оксана Нарейко

источник

Понравилось? Поделись с друзьями:
WordPress: 8.98MB | MySQL:68 | 1,161sec