Моя командировка заканчивалась. Я сдал хозяйке комнату, правда рано сдал, но такие у неё были условия — с восьми утра начинались сутки, за которые она брала плату. А зачем мне платить за сутки, если у меня поезд в обед. Поэтому я вышел во двор и соображал пойти ли мне сразу на вокзал или побродить по городу, глазея на торопливо спешащих прохожих.
На девственно белом снегу, который выпал аккурат в первый день зимы, отпечатались следы босых ног.
— Ого,- сказал я, с удивлением глядя на них, — это кто ж у вас тут такой закаленный?
Баба Шура, с её слов всю жизнь работавшая дворником, для которой первый снег означал начало сезона скребка и лопаты, раздраженно махнула рукой.
— Этим дуракам, что дождь, что снег, всё одно, — буркнула она, расчищая дорожку от снега. Его ещё не утоптали, он лежал пушистым одеялом, поэтому работать было легко. Она быстро справилась и поманила меня пальцем в свою каморку.
— Пойдём-ка чайку горячего попьем. Хороший у меня чаёк, из самой Индии дочка привезла. Не то, что эта пыль, которая в магазинах продаётся, — говорила баба Шура, включая свет в каморке.
Вот и решилось моё времяпрепровождение перед поездом. Гулять оно, конечно, не плохо, но выпить индийского чая в компании словоохотливой бабы Шуры, это куда лучше.
— А про каких дураков вы говорили? — спросил я, наслаждаясь терпкостью индийского чая.
Баба Шура пододвинула мне пакет с пряниками, сказав, что мне надо хорошо питаться, а то вон я какой худой. Ну вылитая моя бабуля. Та вечно пыталась меня накормить, ссылаясь на мою худобу. Эх, бабули, они такие!
— Так про этих, что на втором этаже живут, — ответила она, подливая мне чаю. — Вернее живет там Витька. Не дай бог кому такого сына. Всю жизнь сидел на шее матери. По молодости поработал где-то электриком, а потом что-то пошло не так и он пустил корни дома. Ходил, конечно, по редким шабашкам, да разве ж это работа для мужика.
Я у него спрашивала: » Витька, и не стыдно тебе на шее у старухи матери сидеть? Устроился бы хоть на какую работу.»
А он смотрит на меня свысока так и отвечает:» Пусть дураки работают. »
Ну и что с такого трутня взять. Вот мать и содержала его на свою пенсию, иногда, кричала, что он жилы из неё все вытянул. А что кричать, ежели сама позволила.
Потом Витька начал бутылки собирать, да пить. Заработает какую копейку тут же пропьет, вместо того, чтобы еды в дом принести.
А через какое-то время привёл в дом бабу, такую же пропащую, как и сама. Оксанка её зовут. Живёт в соседнем дворе, через три дома отсюда. Мать, вроде, обрадовалась, думала, что хоть теперь сынок за ум возьмётся. Да куда там. Одно хорошо, что эта Оксанка хоть на рынке работала, овощи там какие-то перебирала. Платили копейки, зато каждый день что-то да приносила: то картошки, то капусты, то свеклы. Пусть чуть подпорченное, но на безрыбье и рак рыба. Хоть какая-то польза матери была.
А через несколько лет померла мать. Остался Витька один, не считая Оксанки. При матери-то они как-то стеснялись в три горла пить, сдерживались. А с её уходом в конец распоясались. Оксанка совсем к Витьке переехала, а свою квартиру решила сдавать. Вот на эти деньги они и живут, если такую жизнь жизнью можно как-то назвать. А когда деньги заканчиваются, то Витька её и гоняет. Вот она по пьяни может и босиком из дома выбежать.
Наверно, в ночи и бегала куда, раз следы на снегу.
Ведь пропадут же оба, как пить дать, пропадут.
Вот такая она жизнь, сынок. И не знаешь где той соломки подстелить, чтобы падать не больно было.
Но, вот и два часа пролетели не заметно. Мне пора было уезжать на вокзал. Выйдя во двор я заметил странную парочку. Одеты они были не опрятно и оба с подбитыми глазами. Женщина, украдкой оглядываясь, вынимала из урны пустую жестяную банку и кидала её в раскрытую мужчиной сумку.
— Вот она, наша сладкая парочка. Ночью по снегу босиком бегала, а сейчас банки собирает, чтобы хоть на чуфырик наскрести, — качала головой баба Шура, запирая свою каморку.
Да, права народная мудрость, если бы знать, где будешь падать…
