Мы переехали в новую квартиру, когда мне было восемь лет. Старую, большую, светлую и красивую, в центре города, пришлось продать за долги. Папа прогорел в бизнесе. Я не знала, как это «прогореть» — на вид он оставался таким же, целым. Я всматривалась изо всех сил, но никаких «прогорелостей» на папе не замечала.
Родители тогда чуть не развелись. Отец несколько раз даже выпивал, сидя в кухне, глядя покрасневшими глазами в никуда.
— Толя, я уйду от тебя! – пригрозила мать.
— Я знаю. Нищие никому не нужны, Люся. – печально ответил отец.
— Не нищие никому не нужны, а сдавшиеся.
Квартиру родителям удалось купить дёшево даже для окраины. Там оставались кое-какие вещи от прежних хозяев. В наше первое утро на новом месте мама накормила меня противной овсяной кашей и попросила:
— Ксюша, поможешь мне вещи собрать? Выбросим то, что осталось от тех, кто тут жил.
— Как выбросим? – изумилась я. – А вдруг им понадобятся эти вещи? Нужно спросить, наверное.
— Да не у кого спрашивать! – с досадой сказала мать, и перекрестилась.
Мы складывали вещи в коробки, и среди старой посуды, потрёпанных книжек и сломанных игрушек мне попалась заколка. Красивая бабочка серебристого цвета на таком же серебристом зажиме. Она манила меня, как магнит. Я украдкой сунула бабочку в карман, и продолжила складывать вещи. Всего получилось четыре коробки, которые мама унесла на улицу.
Папа ушёл искать способы заработать, планировал встретиться со старыми друзьями. Мама сказала, чтобы он просто шёл и устраивался на работу, а уж потом искал возможности снова стать бизнесменом. Но отец, который несколько лет сам был руководителем, категорически не желал, чтобы руководили им.
Мама в кухне придумывала, что бы приготовить на обед. Денег после продажи квартиры и раздачи долгов оставалось мало.
— Выкрутимся! – бодро говорила моя весёлая мать.
Но выкручиваться ей было непросто – не привыкла. И на лице у мамы прорезались первые морщинки, на лбу. От того, что она хмурилась, думая, как протянуть до папиной, неизвестно, когда ожидаемой, зарплаты.
Я сидела в комнате. Достав из кармана заколку в виде бабочки, снова почувствовала это. Она будто говорила: «Надень меня!» Глядя на заколку, я переставала понимать, где нахожусь. Как будто куда-то переносилась. В другое время, что ли… мне было восемь. Как я могла интерпретировать свои ощущения тогда?
И я прицепила бабочку на голову. Тут же внутри меня зазвучал голос:
— Привет! Уф-ф… как хорошо!
— Что хорошо? – спросила я вслух.
— Как хорошо смотреть на мир ясными глазами. Привет, кондуктор! Я твой пассажир.
И голос – к слову, это был приятный голос девочки – засмеялся.
— Ксюха, с кем ты там говоришь? – в комнату заглянула мама.
Я, почему-то, отвернулась от мамы той стороной, на которую приколола бабочку.
— Ни с кем, мам!
— А чем занята?
Голос в моей голове подсказал: «Скажи, что собираешься читать. Это всегда работает».
— Хотела почитать. – послушно сказала я.
— Умница. – похвалила мама, и вышла.
— Я же говорила! – возрадовалась девочка в моей голове, а потом добавила. – Ты можешь не говорить со мной вслух. Думай, я услышу.
Сказать, что я напугалась, было бы не совсем верно. Удивилась… заинтересовалась. Спросила, как зовут мою, так называемую, пассажирку. Она представилась Леной. И рассказала свою историю. Историю своей семьи. Она была похожа на нашу. Папа Лены тоже прогорел в бизнесе…
— Что такое прогорел? – мысленно перебила я.
— Разорился. – терпеливо пояснила Лена.
После того, как Ленина семья переехала в эту квартиру, её отец начал пить. Он не смог подняться со дна, на которое его забросила жизнь. И однажды, выпив за рулём, угодил в смертельную аварию. Семью он прихватил с собой. Лене было на тот момент пятнадцать лет.
— На мне не было бабочки. Она мой талисман. Мне кажется, будь она со мной, всё бы обошлось. – грустно сказала Лена. – Так, ну что ты сидишь? Иди на улицу! Мне неохота в стены пялиться. Я хочу город посмотреть.
— Меня не пускают в город одну. – вздохнула я.
— Ладно. Поняла. Но когда поедешь с кем-то – заколку не забудь. Вообще, не снимай её. Пусть бабочка будет теперь твоим талисманом.
— Так ты живёшь в бабочке? – спросила я.
— Да не знаю я! Вроде как нигде я не живу. Но вот ты надела заколку, и я будто ожила. Знаю, обман. Но не лишай меня этого совсем! Тут сплошной туман и скучно.
— И родителей твоих рядом нет?
— Никого нет!
Я носила бабочку при любой возможности, а Лена помогала мне. Она не могла исполнять желания, – не фея же, — но кое-что у неё здорово получалось. Например, Лена подсказывала мне на уроках. Она видела и слышала то, чего я не могла.
— Я не понимаю, как это. Если ты смотришь моими глазами. – недоумевала я.
— Твоими! Только вижу, слышу и понимаю больше. Границ нет. Точнее, есть, но они шире твоих.
Я забросила попытки вникнуть. Мы просто стали с Леной одним целым. На физкультуре я вдруг оказалась самой спортивной, но только когда на мне была надета бабочка. Лена была права – границ не было. Точнее, почти не было.
Отец устроился начальником в чужую компанию, и постепенно смирился с отсутствием своего бизнеса. Он не сдался, это главное! Родители остались вместе, мы все были живы здоровы, выпивал отец только по праздникам. Я была счастлива. Мы с Ленкой были.
Так прошло почти десять лет. Мне нравилось быть отличницей и спортсменкой, благодаря Лене. Нравилось болтать с ней, когда я оставалась одна. Но потом начались проблемы. Я влюбилась, в Сашку Гаврилова, а он влюбился в меня.
Мы шли из школы, болтали с Сашей, он положил мне руку на плечо. А Ленка в голове фыркала и комментировала каждый мой шаг.
— Извини. – сказала я Саше, улыбаясь.
Сорвала с волос бабочку и кинула её в сумку. Да, снимая заколку я избавлялась от Лены. Иначе я бы не могла нормально ни поспать, ни сходить в туалет и в душ.
Мы гуляли, Саша проводил меня до дома, и там, под козырьком подъезда, мы с ним самозабвенно целовались. И я была счастлива, что мы только вдвоём. И что Лена, своими туманными глазами, не может нас видеть. И не может чувствовать то, что чувствовала я в Сашкиных объятиях: полёт к далёким ярким звёздам.
Дома, собравшись делать уроки, я надела заколку. Лена молчала.
— Ау! Ты тут? – дома никого не было, и я спросила вслух.
Она ещё немного помолчала, а потом закатила мне истерику. Основной мыслью Лены было то, что я без неё – никто. Никакая не отличница-спортсменка, да и вообще, серая мышка. Никому сама по себе неинтересная. Что я, такая какая есть – плод труда Лены. Именно она сделала из меня человека.
На следующее утро я не взяла с собой заколку. Спрятала её в самый дальний угол ящика в столе. У Сашки отец работал в полиции. Я загадала: если нужна ему сама по себе, без суперменской подпитки от призрака, живущего в заколке, то попрошу его помочь. И буду с ним встречаться. А если не нужна, то… буду дальше носить в себе пассажира.
Весь день я была «сама не своя». Да, без Лены я могла гораздо меньше и всё делала значительно хуже. Требовались усилия. Но… могла. Когда я на физре пропустила третий подряд мяч в волейболе, учитель спросил:
— Кожухова, ты там вообще живая?
— На сто процентов. – подтвердила я, потирая шишку на голове.
После школы Саня пошёл меня провожать. Он был свидетелем, как я, всегда всё знающая, запиналась и спотыкалась на каждом слове на литературе, и какой корявой была на физкультуре. Но как будто ничего не заметил. А я не знала, что это значит. То ли то, что ему на меня наплевать? А то ли то, что он меня любит любой? И тогда я решилась:
— Саша, мы можем попросить твоего отца кое-что выяснить?
— Конечно. – удивился Саша. – А что случилось?
Я сказала, что мне нужно место захоронения семьи, которая жила до нас в нашей квартире. Думала, что мы пойдём к его отцу на работу, но Саша просто спросил у меня точный адрес, позвонил, всё сказал отцу, а тот велел ждать. И даже вопросов не задал. Ни Саша мне, ни отец Саше.
— Ну, ты мне позвонишь тогда? – спросила я.
Сашка замялся, а потом предложил:
— Может, пока мы ждём, сходим куда-нибудь? Посидим, поедим, поболтаем?
— А куда?
— Да куда захочешь!
— А почему? – спросила я, глупо улыбаясь.
— Не хочу с тобой расставаться. – пожал плечами Саша.
Мы провели вместе почти весь день. Отец Саши прислал смс с подробной информацией, которая была нужна. Иногда я задумывалась, что мне ещё делать уроки, и скорее всего, самой. Я больше не хотела надевать бабочку. Времени на уроки оставалось всё меньше, но мне рядом с Сашей было так хорошо, что я гнала от себя плохие мысли.
В субботу я поехала на кладбище. Вы спросите, почему я просто не отнесла заколку на помойку? Я почти десять лет прожила душа в душу с Леной. У меня не поднималась рука выбросить бабочку. Эту ниточку между Леной и нашим миром.
Ну, вот и оно. Маленький покосившийся крестик с выцветшей табличкой. Наверное, у них не было даже родственников, которые бы ухаживали за захоронением. На глаза навернулись слёзы. Я поклялась себе, что займусь этой могилой, как только появится возможность. Очень хотелось просто закопать бабочку, но совесть не позволила. Я, выдохнув весь страх, надела заколку на голову:
— Я должна тебя отпустить. Прости.
Лена молчала.
— Я вернусь сюда. Наведу тут порядок, обещаю. Но я должна тебя отпустить!
— Выйди, пожалуйста, на дорогу. Посмотри наверх. – наконец отозвалась Лена.
— Что? – потрясённо переспросила я.
Десять лет дружбы, и всё, что она мне может сказать… выйди на дорогу?
— Выйди на дорогу! Я хочу посмотреть прямо на небо и солнце. В последний раз.
Я вышла. Подняла голову, посмотрела наверх. Простояла так минут десять, пока шея не затекла. Лена не сказала мне больше ни слова. Я вернулась к её могиле, сняла заколку, завернула в красивую бумагу. Надела одноразовые перчатки, которые прихватила с собой, и разрыла руками землю. Я похоронила бабочку, запомнив, где именно. Потом, когда буду ставить памятник Лене, надо не забыть о ней. Перезахоронить аккуратненько.
Я шла с кладбища, и во мне боролись два чувства. Радость от того, что я свободна, и я – это только я, перебивалось ощущением пустоты и одиночества. В кармане зазвонил телефон:
— Ксюха, привет. А я тебя люблю! – радостно сообщил мне Саша. – Мы увидимся сегодня?
Я стояла, прижимая телефон к уху, и счастливо улыбалась. Я не была одинока. И может быть, когда-нибудь, я даже смогу рассказать Саше про бабочку. Ведь я тоже, кажется, его люблю…
