Я пришёл из школы и обнаружил дома Лизу. Елизавета Сергеевна, мать моя. Блудная.
— Как ты вырос, малыш! – заверещала она.
Эта накрашенная, точнее, перекрашенная сверх всякой меры, воняющая духами, совершенно не близкая мне женщина вдобавок полезла обниматься. Дед мой, Сергей Николаевич, закатил глаза к потолку. Мне показалось, что он был готов помянуть Господа всуе, мой дед, коммунист в прошлом. Но сдержался.
— Здравствуй, Лиза. – я похлопал мать по плечу и мягко отстранил. – Ты надолго?
— Ну не зови ты меня Лизой. Зови мамой! Я же мать твоя.
Так себе мать, мягко говоря.
Лиза раньше была нормальной, если верить деду. Жила как все, росла. Училась, влюбилась. Вышла замуж и родила меня. И всё бы совершенно точно было хорошо, если бы мужа Лизы, моего отца, не убили пьяные отморозки, когда он поздно возвращался домой с работы. Дед рассказывал о том, что было дальше, вкратце и сдержанно. А вот соседка наша, Анна Семёновна, красок не жалела:
— Ох уж как она выла, болезная! Мать твоя. Как убивалась. На похоронах с ног валилась да на гроб кидалась. Орала непотребства всякие.
— Какие? – раскрыв рот, спросил тогда ещё неокрепший умом, я.
Мне было десять на момент рассказа.
— Говорила, чтобы её вместе с Виктором закопали. Прям вцепилась в гроб, еле отодрали.
Я молчал, раскрыв рот, как пятилетка в парке развлечений.
— Вот с тех пор-то она и стала такой.
— Какой?
— … ветреной.
Я знал, что спустя полгода после похорон Лиза встретила Володю. А он поехал за границу на заработки, и её прихватил с собой. Мне было пять. Я остался жить с дедом. Лиза была его единственной дочерью, жена давно умерла. Когда я, пятилетний, остался жить с ним, деду было шестьдесят шесть лет.
Этот момент я помню и сам. Без щадящих объяснений деда и красочных описаний соседки. Мама, красивая и нарядная, целует меня, бросает: «Веди себя хорошо», берёт чемодан, и идёт к двери. И я чувствую себя на мгновение таким одиноким, словно меня высадили на Северном полюсе – я как раз читал книжку о нём. Высадили и бросили. А я стою один и мёрзну. И кажется, что так будет всегда.
— Она хотела устроиться и забрать тебя. – сказал мне дед через несколько лет. – Но я не позволил. Мне спокойнее, когда ты со мной.
Может и не позволил. А скорее и не пыталась. Потому, что от Володи Лиза ушла к Толику, а от него к Саше. Потом мы запутались и перестали отслеживать. Сначала мама звонила и приезжала иногда, потом всё реже. В какие-то моменты с деньгами и подарками, пару раз – зализать раны. Обрасти новыми перьями и снова упорхнуть в свою жизнь, наполненную вместо смысла поиском счастья. Простого женского счастья, которое Лизе никак не давалось. И так все мы жили уже одиннадцать лет.
— Ты надолго? – спросил я Лизу.
И она ответила:
— Насовсем.
— Чего-о? – не понял я.
А дед сделал мне страшные глаза. Мол, ты как себя ведешь? Кто тебя так учил гостей встречать?!
Мать разбирала сумку, вытаскивая какие-то свёртки. Сунула мне игру для компьютера. Дорогую, хорошую. Класса для пятого.
— Спасибо. – буркнул я.
Ничего. Может отдам кому, или сменяю на что.
Костюм спортивный, который привезла мать, тоже был мне маловат.
— Ну я же не знала, что ты так вымахал! – раздосадовано сказала Лиза.
Не знала она. Можно ведь позвонить и спросить. «Андрей, какой размер ты носишь?»
Вечером мы пили чай. Надо отдать должное Лизе, за годы своих путешествий, пьющей она, слава Богу, не стала. Горе, – гибель моего отца, – которое, видимо, что-то сдвинуло в голове матери, толкнуло её на упорные поиски любви. Бухать она даже не пыталась начать. Правда, я честно не знаю, что лучше. Для меня, для её заброшенного сына, что было бы лучше. Пьющая мать, но дома. Или трезвая, но видел я её за одиннадцать лет раз пять. Или семь.
— Дед, что происходит? Почему она навсегда?
Я зашёл к нему в спальню вечером. Постучался, как полагается. У деда было растерянное лицо, будто он секунду назад от меня что-то спрятал.
— Дед! – повысил я голос.
— Сядь, Андрюша.
Я взял стул. Сел.
— Два года. Всего два года. Потом сможешь жить отдельно, я тебе квартиру купил.
Я потерянно молчал. Ничего не понимал просто.
— Ты несовершеннолетний, ты не можешь жить один. По закону не можешь. Придётся потерпеть. И вообще, Андрюша, это всё-таки твоя мать. Какой бы она ни была. У кого-то и такой не имеется. Надо радоваться всему, что…
— Погоди! – я довольно резко прервал поучительную речь деда. – Почему один? Как один? А ты? Я же живу с тобой.
Дед молчал. Он всегда находил какие-то правильные слова, а тут не мог найти. Видимо, даже заранее не смог придумать. Подготовка не помогла.
Вошла Лиза, взяла меня за руку и вывела. Привела в кухню и сунула в руки кружку с чаем.
— Умирает он. Возраст. Плюс болезнь. Держался, сколько мог. Потом позвонил мне. – она всхлипнула. – Умирает папочка мой.
Я разозлился:
— А тебя это, как будто, волнует?!
— Андрей, прости… ну не злись на меня! Мне и так сейчас тяжело.
Тебе тяжело?! – изумился я.
Это же мне тяжело! Это мой дед, любимый дед, умирает!
Она, кстати, смыла свой боевой раскрас, и духами уже воняла не так удушающе. Но я не любил её! Лиза была для меня чужой тёткой. Так я это ощущал. Но я очень любил деда, а он… как же так?!
И тут мне в голову пришла жуткая мысль. Дед вырастил меня, был моим лучшим другом. Я любил его за всех: за маму, папу, бабушку, и за него самого. А вдруг моё горе, когда он умрет, будет настолько большим, что я не смогу его контролировать? Вдруг я буду как мать, когда хоронили отца? Кидаться на гроб и биться в истерике. Я ещё никогда никого не хоронил – отца проводили в последний путь без меня. Мне было четыре года.
— Мама, мне страшно. – сказал я.
А Лиза тихонько заплакала и обняла меня.
Мы ревели, обнявшись, очень долго. Нет, она не стала мне вдруг близкой. Но нас объединял страх перед горем. Оно ещё не случилось. Оно только заглянуло к нам. Засунуло нос и кончики пальцев с острыми ногтями в наш дом. В нашу жизнь. Деду было семьдесят семь. Мог бы, конечно, и ещё пожить. Но случилось так, как случилось.
Сергей Николаевич уходил очень мужественно. Вспоминая свои слёзные объятия с матерью в кухне, я немножко стыдился. Всё-таки у меня перед глазами всю жизнь был такой потрясающий пример, а я. Разнюнился как тряпка.
За неделю до своей смерти дед отдал мне папку с документами на мою собственную однокомнатную квартиру.
— А Лиза пускай тут. – улыбнулся он. – Может быть, она ещё найдёт, что ищет.
— Ну ты даёшь, дед! И где деньги только взял.
— Копил всю жизнь. – просто сказал он. – Копить надо с умом.
Он помолчал и добавил:
— Ты всё-таки не бросай её. Она твоя мать. Она дала тебе главное: жизнь. И мне тоже.
— Что – тебе тоже? – удивился я. – Жизнь дала?
— Ха-ха. Умник. Главное дала. Тебя.
Я еле сдержал слёзы, глядя на своего современного, молодого душой, деда. Как же так… как же так?!
Мы шли с кладбища домой. Прошло девять дней со смерти деда. Лиза держалась за мой локоть. В этой тихой спокойной женщине я не узнавал ту разбитную бабёнку, которую видел наездами в течение одиннадцати лет.
— Лиза, сколько тебе сейчас? – спросил я.
— Тридцать девять. Стыдно не знать.
— Стыдно детей бросать на стариков. – парировал я.
— Он не был стариком, скажи? До последнего не был.
— Не был. – согласился я.
Горло словно сдавили. Это слёзы. Я не хотел их проливать. Дед так и не пролил ни одной.
— Ты б поплакал, Андрюшка.
— Ну буду.
— Сынок… ты живи со мной спокойно. Я знаю, дед тебе квартиру купил, но ты не торопись съезжать. Ты не думай, я никого к нам приводить не собираюсь. И вообще… я выздоровела как будто. Страшно, что для этого надо было потерять ещё и своего отца.
Я остановился, взял Лизу за плечи и повернул к себе. Всё лицо матери было залито слезами, а по голосу я и не заметил. Она быстро вытерла глаза руками и спросила:
— Чего?
Несчастная, по сути, баба. Единственная живая родственница моя. Дочь моего замечательного деда.
— Ладно. – усмехнулся я, проглатывая ком из непролитых слёз. – Не съеду пока. Только ты веди себя хорошо.
— Я же так и…
И тут на лице матери мелькнуло воспоминание. Она велела мне вести себя хорошо, когда оставляла с дедом. Воспоминание сменилось тенью. Она набежала на её высокий лоб, на котором уже прорезались морщинки.
— Прости меня! – вздохнула мать.
— Да ладно. Проехали.
Я подставил ей локоть, она ухватилась за меня, и мы пошли домой. В холодную и пустую квартиру деда. Снова там был северный полюс. Снова надо было учиться жить.
