— Девчонка… не-ее, бабенка… куда-то телепается по снегу, как неприкаянная…
Иван Федорович, погоняя Сивку, старался догнать маячившую женскую фигуру, что на снежном полотне, как одинокая береза. Глянь направо – степь да березняки островками, глянь налево – та же картина. И только дорога между ними проселочная, наезженная в основном повозками и примятая молоковозами. Здесь, на этом участке, нет еще гравийки, до нее километров пять будет.
Дед Иван натягивает вожжи, останавливает разогнавшего коня, догнав девку в пуховой шали и синем пальтишке с каракулевым воротником. – Стой, Сивка, стой, тебе говорят, — поправляет шапку-ушанку, пытается разглядеть, что за бабенка, вдруг знает. – Куда, милая, путь держишь по такой стуже? Никак автобуса не было, что ты пешком отчаялась пойти?
— Не было, не было, чтоб ему пусто было, этому автобуснику, иду вот в Смирновское, там, из райцентра-то, всяко уеду.
Иван Федорович взглянул на раскрасневшиеся щеки молодой бабенки, понимая, что мороз-то щиплет. – Садись, довезу тебя, хоть и в другую сторону… только мне домой надо заехать, поклажа у меня вон в санях, а тут по пути, вон наша деревенька в двадцать дворов.
Закинув чемоданчик в сани, плюхнулась девка на соломенный настил, а дед Иван подал старый тулупчик, прихваченный им на непредвиденный случай. – На-ка, укройся… а ну, шевелись, — понукнул он коня.
— Что же тебя заставило в стужу пешком пойти, ждала бы автобус дома, али попутку какую…
— Ехать надо было.
— Муж-то есть?
— Есть.
— Так чего же он тебя отпустил… неужто надобность какая…
— А он не отпускал… сама сбежала…
Дед Иван обернулся, забыв, что вожжи в руках держит, кольнули больно слова попутчицы… сам по весне дочку забрал. Вышла замуж, уехала в чужую деревню, жила за глазами, никто и не знал, как жила… дите ведь малое на руках у нее, думала, остепенится мужик, пока в одной рубашонке по морозу не убежала.
Вот тогда и встал на дыбы Иван, дрыном потом зятя гонял за дочку, до сих пор, как вспомнит, так больно становится. Две старших хорошо живут, а младшей не повезло. Теперь она с ними – со стариками, да с дочкой – вместе живут.
— Что же он… обидел тебя что ли?
— Ага, обидел. Решила уехать.
— А есть куда ехать-то?
— В городе сестра двоюродная живет, на фабрику пойду работать.
— А откуда ты? Тут вроде Холмовка рядом…
— А вот оттуда и иду, — девка повеселела, отогревшись, улыбается.
— Сильно обижал? Руку, поди, поднимал?
— Было дело.
— Что же это такое, откуда они берутся… супостаты, что на жен своих руку поднимают, — негодовал дед Иван. – Надо было заявление на него…
— Да ну его, лучше уйти, опостылел…
— Сильно обижал?
— Сильно… гулял… изменял, меня поколачивал, — девка, словно опомнившись, всхлипнула…
— Звать-то тебя как?
— Зинаида.
— Вот, Зина, обогреешься у нас, а потом на автобус тебя отвезу, тут до райцентра недалече.
Дочь Люба как раз на работе была, а внучка Леночка, трехлетняя егоза, крутилась в избе, рядом с натопленной печкой.
Жена Фрося, гремя чугунком, управлялась у плиты.
— Встречай, мать, гостью, вот… попалась по дороге, замерла девка, пусть отогреется.
— Откуда же ты такая? – охнула Фрося.
— С Холмовки, — ответил за нее Иван, — от мужика сбежала, довел, супостат, как и нашу Любку. – Он принял ее пальтишко, — проходи, Зинаида, тут тебя не обидят. Родители-то далеко живут?
— Мамка у меня, далече отсюда будет, километров сто.
— Так может лучше к матери…
— Не-ее, чего там делать, деревня глухая, я лучше в город, к Наташке…
— Ну, как знаешь. А твоего мужика я бы проучил…
— А что, дрался? – спросила Фрося.
— Еще как, согреваясь кружкой горячего чая, — сказала Зинаида. Трикотажная кофта обтягивала ее прелести. Светлая кожа, румяные щеки, темные глаза и каштановые волосы – хорошая девка, даже одного взгляда достаточно, чтобы заметить ее привлекательность.
— А ты все-таки напиши на него, — предложил дед Иван, — проучить надо.
— Не-не, я лучше в город, боюсь я, мстить будет, вон у меня на ноге синяк какой… он ведь и в городе найти может, отколошматит.
— Вот же каторжник, — заохал дед Иван, — сам гуляет, а над девкой измывается…
Зинаида тем временем отогрелась, размякла вся от тепла, исходившего от печки, повеселела.
— А может чего покрепче? – осторожно спросила Фрося, — Слышь, дед, может угостить?
Иван осуждающе взглянул на жену. – У девки беда, а ты стопку предлагаешь…
— А я не откажусь, — весело сказала Зинаида, подмигнув Фросе.
Иван стушевался. – Ну, ладно, — согласился он, — для сугреву может и правильно.
Через час дед Иван отвязал коня, прихватив просторную доху для пассажирки. – Укройся, с ветерком помчим. – Он понукнул коня, — Ну, Сивка, гони до самого райцентра!
Может у тебя и денег-то мало, — сказал Иван Федорович и полез в карман, достав смятые купюры. – Держи вот, пригодится на первое время.
Зинаида без возражений приняла деньги. – Ой, как пригодится, спасибо, выручили!
Дед Иван сел в повозку, с сочувствием глядя вслед Зинаиде.
Прикинул, что домой часа через полтора вернется, Сивка-то устал порядком, не будешь гнать, как прежде.
Вот уже та самая дорога, на которой подобрал Зинаиду, а вон Холмовка, как раз за тем холмом… закипело внутри у Ивана от несправедливости (он по природе человек справедливый был), свернул вправо, направившись в Холмовку. И хоть предвещало ему по темноте домой вернуться, а все равно решил правое дело сделать.
У первой же избы остановился, где бабенка снег со скамейки сметала. – А скажи, где тут Зинаида живет, молодая такая, и муж у нее молодой…
— Зинка что ли Волобуева? Так это как раз в середине села, домик у них по улице Центральной, а номер… кажись двадцатый… да ты спроси там, где зоотехник Александр Степанович, тебе всякий скажет.
— Зоотехник значит у нее мужик? Ишь, должность достойная, а сам – дрянь-человек, раз жена от него сбежала…
Дом он нашел сразу. Уже вечерело, и мороз усиливался, над крышами повалил дым столбом.
Хозяина застал во дворе – как раз сено на сарай закидывал.
— Что же ты жену свою обидел, руку поднимаешь, думаешь, управу на тебя не найдут? – Спросил дед Иван, увидев худощавого невысокого мужчину с потухшим взглядом (обычно такой взгляд, когда что-то случается).
Хозяин поставил вилы и пошел навстречу непрошенному гостю.
— Никак Зинаиду мою видели? Где она? Полдня искал, все село обежал, автобуса не было… на чем могла уехать, ума не приложу.
— Ищет он?! – Дед Иван еще больше разгневался от спокойного взгляда хозяина усадьбы, вспомнил, как бывший зять также спокойно оправдывался, в то время как дочка синяки сводила. И схватил он лежавшую у забора толстую палку и со всей силы обрушил ее на хозяина дома.
Ойкнул хозяин, склонился. – Ты что же, дед, творишь? откуда ты взялся?
— А вот получай! – успел ответить Иван, а сзади услышал крик (калитка была настежь открыта). – Ой, люди, нападают… бандиты…
Соседка, что напротив, как раз золу вынесла и всю картину видел. Прибежала, вцепилась в Ивана. – Держите, бандита!
— Да отцепись ты, бандит не я, а вот он – сосед твой! Жена от него нынче сбежала по морозу, изгалялся над ней.
Женщина отпустила Ивана и стояла, опешив.
— Кто сбежал? Зинка что ли? Да туда ей и дорога, всю душу с Александра Степановича вытрясла… гулеванка…
— Это он гуляющий, Зинаида мне все рассказала… бил ее…
Из-за забора выглянули соседи, что справа жили.
— Да побойтесь, Бога… никогда он ее не трогал, она уже второй раз уезжает. Первый раз за агрономом в район уезжала, вернул ее Александр Степанович, а теперь снова…
Соседка, что напротив, подошла к хозяину. – Никак руку тебе сломал?
— Болит, конечно, но ничего, оклемаюсь и он, прихрамывая, пошел к Ивану Федоровичу. – Где вы ее видели?
— Так это… по дороге шла, замерзла, подвез к себе, потом на автобус отвез, — дед Иван растерялся.
— В милицию надо заявить, — сказали соседи, — чтобы на доброго человека не нападал, как волк из лесу.
— Так я не знал… сказала Зинаида, что бил ее…
Соседка рассмеялась. – Вот и тебя облапошила… да он привез, не знамо ничего, кота в мешке взял, промучился почти год… то она в одного влюбилась, то теперь в артиста из городской филармонии… вот и побежала.
— А мне сказала, на фабрику устроится…
— Ага, жди, она два дня работает, неделю дома сидит…
— Ну, не знал, простите, не знал, — дед Иван попятился к калитке.
— Нет, надо на тебя заявление написать, — грозились соседи, а мы свидетелями будем…
Иван плюхнулся в сани и помчался домой. Перед глазами стояла румянощекая Зинаида… как легко она рассказала про свою якобы беду, даже бровью не повела. Вот дочка Люба – так она плакала от горя… а эта посмеивалась всю дорогу, один раз для порядка всхлипнула…
С ужасом Иван вспомнил, как ударил незнакомого человека, да еще у него дома – наказать решил. А человек тот хромает…
— Ах ты, беда какая, хромый ведь он, хоть и молодой, а я его палкой… вот напишет на меня заявление…
Дома Иван рассказал все, как на духу. Фрося заплакала. – И какой справедливости ты добился? Кто тебя просил ехать туда?
— Так взыграло у меня… за девку некому заступиться… у нас у самих три дочки, а младшая давно ли битая ходила, вот я и решил справедливость, так сказать, восстановить… а ведь хромый он, а я его палкой…
— Ну, жди теперь участкового, — сказала Фрося, вытирая глаза, — найдут тебя и посадят, как пить дать.
_____________
День прошел в страхе. И другой день также.
— Слышь, мать, собери там… рубаху чистую что ли, носки теплые, вдруг придут за мной.
А ночью, горячо обняв жену, уткнулся ей в шею колючей щекой…
— Ты чего, Ваня, удумал?
— Заберут меня, Фрося… когда еще придется прижать тебя…
Жена обняла его, заплакав. – Иди, приласкаю тебя, горе ты мое ненаглядное… довела тебя твоя справедливость до решетки…
Прошла неделя. К Ивану никто не шел, участковый как-то проехал по деревне, но мимо. Иван напрягся весь, прилипнув к окну, выдохнул, когда тот проехал, не оглядываясь.
— А чего ждать? Надо самому идти, рассказать все, повиниться, — решил Иван.
— Папка, свози меня в райцентр, лекарство там для Леночки надо забрать.
— Ну, вот, заодно и повинюсь, — согласился Иван.
_________
По пути свернул в Холмовку. – Не замерзла, дочка?
— Да ничего, терпимо, — сказала Люба.
— Заскочу я, повинюсь…
Быстро нашел тот домик, привязал коня, и оставив дочку в санях, вошел в ограду. Замка не было, и он беспрепятственно вошел.
Хозяин дома так и застыл с поварешкой — на плите суп варился.
Дед Иван решил опередить события и встал на колени. – Прости ты меня, мил человек, не разобрался я…. хорошо, что люди рассказали…
— Встаньте, чего вы так, — мужчина помог подняться, — присаживайтесь… вон хоть к столу.
— Да я туточки, у двери присяду. – он снял шапку. – Прости ты меня, не знал я… болит рука-то?
— Да зажила уже.
— Я гляжу, ты хромаешь… стыдоба мне за это…
— Да ладно, я уж и забыл, что хромаю, это с детства у меня, — хозяин вздохнул. – Зинаида, она ведь хоть кого в заблуждение введет… повелся на ее красоту, один раз увидел и замуж позвал. Деревня у них маленькая, женихов кот наплакал, быстро она согласилась. Я ей слова не говорил, ничем не упрекал… да и сейчас не упрекну… любил я ее. Ладно бы развелись, а то ведь летом за агрономом в район убежала… поехал я… думал, это он ее с дороги сбил… уговорил, вернулась. Вроде жить начали… а тут артисты из города… и снова Зинаида молчит, как воды в рот набрала. А на днях, гляжу, чемодана нет и денег, что в буфете лежали, нет… все село обежал – нет нигде. Ну, хорошо, что хоть вы сказали мне, что в город уехала, буду знать, что у сестры.
— Поедешь за ней? – спросил Иван.
— Да что ты, мил человек? Пусть живет, как хочет.
— Ну, прости еще раз, — Иван встал и поклонился. – У меня ведь трое дочек, за каждую переживаем с женой… ой, мать честная, у меня же там Люба в санях, поди, замерзла.
— Так путь зайдет! Как же человека на морозе оставили?! – Хозяин вышел вместе с Иваном. – Зайдите погреться, — позвал он.
— Да не замерзла я, — сказал Люба, укутанная шалью.
— Все рано, чайку хотя бы, а можно и похлебки, — предложил хозяин дома.
— Давай уважим, — сказал Иван.
Люба скромно присела к столу, еще раз извинившись за отца.
— Да ладо, кто старое помянет… — хозяин суетился, достал кружки, поставил чайник.
А потом и сам присел. И показалось ему: ожил дом, повеселел что ли с появлением Любы, сидевшей с краю стола.
— Чего на край уселась? – тихо спросил Иван. – Так и замуж не выйдешь…
Хозяин дома рассмеялся. – Отчего же не выйдет? На углу сидеть, значит, муж с «углом» будет, ну то есть, с домом…
— Дай-то Бог, — поддакнул дед Иван, — ну, пора и честь знать, загостились мы…
Хозяин, прихрамывая, вышел проводить, встретился взглядом с Любой. А она тоже посмотрела на него, не отвела взгляда.
***
Вот и все. Казалось бы, вся история. Молодой зоотехник Александр Степанович развелся все-таки с Зинаидой. А Ивана Федоровича сразу простил, как тот приезжал к нему с дочерью.
Но как-то по весне поранил на работе руку, задев гвоздем и поехал в район на перевязку. Там, в районной больнице, увидел Любу с дочкой Леночкой. Заторопился к ней, подумав, что вот сейчас хромота некстати.
А она узнала его и пошла навстречу. — Заболели, Александр Степанович?
— Да, пустяки, заживает уже. А вы, Люба, как тут?
— Да вот дочку привезла докторам показать.
— Вы меня подождите, скоро вместе поедем, мне УАЗик рабочий выделили в совхозе, упрошу водителя, довезем вас…
____________
Прошла весна, и прошло лето. Осенью, когда уже ноябрь дунул пронизывающим ветром, узнали Иван и Фрося, что Люба выходит замуж.
— Батюшки-светы, так он же хромый… — сказала Фрося.
— Ну и что? – вскинув брови, спросил Иван.
— Так я ничего, поди, уж было время приглядеться друг к дружке…
— Было, мама, было, сама знаешь: и меня любит, и Леночка ему как дочка…
— А ты? – родители с беспокойством посмотрели на дочь.
— И я люблю. Что мне его хромота, если у него сердце золотое…
— Ну, вот, отец, повез ты тогда Зинку, оговорила она мужика своего, а ты еще и денег ей дал, — вспомнила Фрося, — но как говорится, не было бы счастья…
Иван одобрительно взглянул на дочь, поправил очки (газету собрался читать): — Вот все-таки справедливость, она иногда случается… не поехал бы я разобраться тогда к Александру Степановичу… а теперь вона как – зять у меня… уважаемый человек на селе.
Автор: Татьяна Викторова
