Пустой белый лист лежал на столе, на нем, защищая бумагу от сквозняка, врывающегося в распахнутое окно, ручка, синяя, шариковая, такие раздавали хозяйственники целыми упаковками, потому что в Родильном отделении чернила для заполнения карт и выписок шли тоннами. А еще потому, что заявления, как сказала Тонечка, медсестра на посту, нужно писать исключительно синим цветом, для правдоподобности.
Иначе мало кто поверит, что преуспевающий врач, уважаемый и популярный среди пациенток, решил уйти с работы. В никуда, на улицу.
Но, это же так просто – взять ручку, зажать ее между пальцами, правильно, аккуратно, как учила мама, и как запало в мышечную память навечно, отступить сверху и слева большой кусок и, вежливо обратившись к начальству, попросить уволить себя «по собственному желанию». «Просто устала, просто признаю свою никчемность и бесперспективность, поэтому прошу отпустить меня на все четыре стороны, дабы не лицезреть мою скучную, кислую мину каждый день, когда вы, уважаемый начальник, он же заведующий отделением, идете по коридору к своему кабинету. Увольте, чтобы не мучилась, а?…»
Марина усмехнулась.
-Ну, что такого случится? Просто соберу свои пожитки, ни с кем не попрощавшись, выйду из отделения, сдав пропуск на охрану. Ах, да! Обходной лист. Унизительная процедура, когда нужно обежать всех важных людей, чтобы те подтвердили, что ты не украл наволочку у сестры-хозяйки, не оставил незаполненными документы, что «не был, не состоял, не участвовал»…
Марина посмотрела в окно. Сильный, наполненный капельками изморози и запахами бурлящего города, ветер рвал листья с могучей, равнодушной липы, трепал застрявшие в ее ветках шарики с надписью: «Спасибо за сына!», крутил мусор, выплюнутый урной, стягивал шарфы и кепки с незадачливых прохожих. Очередная Скорая, мигая проблесковыми огоньками, подъехала к Приемному покою. Сегодня кто-то появится на свет, посмотрит удивленно на врачей, хлопающих по красному, уставшему от трудного пути тельцу, заорет на все Родильное отделение, возвещая о своем приходе в этот мир. Мать, бледная, в капельках пота, измученная, чуть смущенная своим беспомощным положением, будет искать руками телефон, чтобы послать первую фотографию новорожденного мужу, врачи одернут ее, приказав крепко держать ребенка, что сейчас ляжет ей на грудь и вдохнет запах матери. Запах, без которого не сможет жить дальше…
Марина улыбнулась. Сколько детишек она принимала, утешая, покрикивая, поглаживая и дыша вместе с роженицами. Новорожденные, с одинаково помятенькими, сморщенными личиками, длинными пальчиками, орущие и возмущающиеся своим новым положением, были одновременно такими разными, как камешки на пляже. Те тоже пришли из одного моря, моря вечности, но взяли от него нечто свое, неповторимое, то, что лучше любых слов подтверждает право каждого быть на этом свете…
-Марин, не ушла еще? – Руслан, Маринин ровесник, трудившийся в «Патологии», осторожно заглянул в ординаторскую.
-Ты что имеешь в виду? – Марина улыбнулась. Она уже третий раз за эту неделю садилась писать заявление об увольнении, и каждый раз кто-то из тех, кто был ей чем-то дорог, заходил и отвлекал. – Вот, заявление пишу, а ты мне мешаешь.
-Да? Отлично, — Руслан развернул стул и сел на него верхом, словно на белого скакуна, готового рвануть куда-то в поле, топча росу и разбрызгивая сонных мотыльков.
-Ничего отличного. Опять наделаю ошибок, в Кадрах отругают, отправят переписывать, и я опять зависну.
-Что, старушка, на покой захотелось? – мужчина шумно отхлебнул из стоящей на столе чашки, большой, с собаками на белом фоне. – Да у тебя чай совсем остыл. Надо бы налить новый!
-Не надо, оставь ты…
Но Руслан уже вразвалочку подошел к чайнику, ударил указательным пальцем по кнопке, но ничего не произошло.
-Вот, я же говорю, не нужно, он не работает.
Мужчина нахмурился. Какая же беседа без чая? Или кофе? Просто для антуража, для легкого пара, греющего воздух, для частицы чего-то домашнего, вторгающегося в казенный воздух государственного роддома…
Руслан не спеша обследовал сам чайник, провод, тянущийся к розетке, поцокал языком.
-Ты сломала? – повернулся он, наконец, к коллеге.
-Нет, технику я пока не ломаю.
-Но скоро начнешь? Ты учти, Михалыч миллионы потратил на новую аппаратуру, он не простит!
-Не надо, Руся, мне сейчас как-то не до того.
Марина отвернулась.
-Увольняться, значит, собралась? Хорошо. Ты учти, что, если сейчас уйдешь, то так и не простишь себя. Хотя и прощать-то не за что! Ты не виновата. Сама знаешь!
Ветер бросил в окно горсть дождя, залив подоконник.
-Я устала, понимаешь. Я чувствую, что, если не уйду сейчас, то стану, как Наталья Дмитриевна. Не хочу я так.
-А что Наталья Дмитриевна? – Нормальная женщина…
Руслан сел обратно на стул и отхлебнул еще Марининого чая.
-Фу! Марина, сколько сахара ты положила!? Это ж чистая смерть! Ну, так что Наталья Дмитриевна? – Руслан прищурился, нащупывая языком дырку в дальнем, «мудром» зубе, который сразу заныл от сладкого.
-Она робот, ты, что, не замечаешь? У нее конвейер, она, как у станка. Пришла, перчатки надела, и вперед. Она и лица-то не разглядывает. Ноги, руки, спины, пятки – для нее все одно. Даже имя не спросит. Потом чирканет в карте и дальше пошла. Она черствая.
-А! Тебе нужно, чтобы она с каждой роженицей о жизни поговорила, о муже и погоде? – Руслан, приподняв брови, покачал головой. – Зато ее зовут на самые трудные случаи. Когда шансов мало. Меньше говори, больше делай! Филатову помнишь? С кровотечением? Наташа вытащила ее, а говорили, что шансов ноль. Рогова приходила, такая вся пафосная, цаца, а потом у нас в коридоре и ухнулась от давления, тоже, наверное, помнишь? Наталья Дмитриевна тогда свой юбилей пропустила, ресторан, гостей, с этой женщиной осталась. А близнецов помнишь, недоношенных? Их еще папа на грузовике приехал забирать?
Марина рассеянно кивнула.
-Ну, вот. Матери бы у них не было, если бы не наша черствая Наташа.
-Ну, да. Она героиня. Я поняла…
-Брось! Она, конечно, должна по-матерински положить руку на живот и сказать: «Тужься, дорогая, мы тут все за тебя! Все будет хорошо!»
-А что в этом плохого? Девчонкам и так страшно, а она и слова доброго не скажет.
-А если скажет, что все будет хорошо, а так не будет? Если наобещает, а все закончится плохо? Тогда что? И долго ты так продержишься, если всем матерью родной становиться?…
Помолчали. Рита, дежурившая в ночную, забежала, чтобы поболтать с матерью по телефону, но, увидев ребят, тут же вышла. Прошаркала шваброй уборщица, в туалете за стеной загудел фен для рук.
-Марин, ты ни в чем не виновата. Всегда есть процент таких случаев. Даже главврач сказал, что тут не о чем говорить. Лену твою спасли, ну, и что, что ты лечащий врач? Там муж много возмущался, конечно. Только я не понял, почему.
Женщина хотела, было, что-то сказать, но осеклась…
…В тот вечер Марина поздно пришла домой. После смены она еще заскочила в торговый центр, пробежалась по магазинам. Марина искала платье, в котором не стыдно было бы пойти в театр. Сестра, Анечка, купила специально для них с Мариной два билета на спектакль.
-Ты в субботу, ведь, свободна? Ты говорила, не твоя смена? – Аня позвонила в обед, перехватив Марину как раз на выходе из ординаторской.
-Нет, я с утра. А что?
-К девятнадцати освободишься?
-Постараюсь отпроситься. Но тут как пойдет…
Марина заранее договорилась с коллегами. Ее прикроют, отпустят пораньше. Ах, как она любила театр! Лицедейство, в костюмах, с декорациями, жизнь понарошку, яркая, с известными актерами и антрактом, когда из буфета тянет сырокопченой колбасой, мужчины, покрякивая, выходят покурить, а женщины, мельком взглянув на себя в зеркало, довольно вздыхают…
Любовь к театру Марине и Ане привили родители. Кажется, вся их жизнь была пронизана им. Сначала детские постановки, в маленьких залах; интимные, уютные домашние спектакли, с родственниками и конфетами вместо цветов; потом, когда девочки стали постарше, их брали во «взрослые» театры, обязательно в платьях, даже если была зима, и приходилось надевать под юбки рейтузы. Марина и Аня брали с собой туфельки, переодевались, загораживаемые матерью, и, словно две куколки, цокали каблучками по фойе…
Тогда в их жизни было много праздника. Теперь его нет практически совсем. Некогда. Крутит, вертит, гонит куда-то судьба, покрывая мелкими записями забот блокнот жизни. Дела, тревоги выстраивались каждый день в ряд, голося и переругиваясь, кому быть первым…
-Вам что-нибудь подсказать? – продавец-консультант, устав наблюдать, как Марина копается на вешалках, подошла ближе.
Женщина хотела, было, рассказать, что ищет, какого размера, но ее перебил телефонный звонок.
Номер был чужой, незнакомый.
-Не буду брать трубку, — решила Марина и сбросила вызов. – Помогите, пожалуйста, выбрать наряд. Что-то до колен, с не очень глубоким вырезом…
Продавец пригласила Марину в примерочную, развесив на крючках несколько вариантов платьев. Марина, не спеша, любовалась на себя, крутясь перед зеркалом.
Телефон завибрировал опять. Назойливо, не сдаваясь.
Но женщина даже не стала вынимать его из сумки. На номера сестры и родителей у нее стояла другая мелодия. А тут просто реклама, наверное…
Практика давать свой номер пациентам глубоко засела в Маринино убеждение, каким должен быть хороший врач.
-Я же смогу связаться с вами, если что? – спрашивала женщина на приеме. И Марина кивала, писала на листочке свой номер. Кто-то платил за дополнительные консультации, кто-то звонил просто так, сбивчиво описывая ситуацию. Номер врача передавался из рук в руки.
Сначала Марине это даже нравилось. Она востребована, значит, хороший врач, нравится людям. Но потом постоянные звонки стали раздражать. Вечер, утро, день или ночь – обязательно кто-нибудь из пациенток набирал ее номер и настойчиво ждал, пока врач снимет трубку. Можно было выключить телефон, но потом куча неотвеченных вызовов не давала покоя. Что случилось? Зачем они звонили?!…
Расставание с бывшим мужем прошло тоже под звон телефона.
-Я ухожу.
-Почему?
-Понимаешь, Марин…
Он хотел что-то объяснить, может быть, ждал, что она одумается, выслушает, схватит за рукав и втащит обратно в семью, в дом, в свое сердце, заставит начать все с начала…
-Подожди, телефон.
Она схватила мобильник, что-то долго объясняла, называла лекарства, уточняла, выспрашивала. А когда обернулась, мужа уже не было. Была только распахнутая дверь, холод, заползающий в квартиру из подъезда и пустота…
А потом телефон зазвонил вновь…
…И вот уже платье куплено, стакан с кофе стоит на столике, а Марина сидит и наблюдает за покупателями, снующими по магазинам. Хорошо, спокойно, впереди выходной…
Потом Марина вообще выключила телефон, потому что, придя домой, очень устала и не хотела, чтобы звонки мешали ей спать.
Пять неотвеченных вызовов замелькали на экране утром…
…Елену Светлову привезли в воскресенье утром.
-Лен, ну, что с вами? – Марина, улыбаясь и поглаживая пациентку по голове, заглянула в испуганные, блестящие от слез глаза.
Медсестра принесла результаты анализов. Врач быстро взглянула на распечатку, ее глаза расширились.
-Марина Вадимовна! Что там? Все хорошо? С ребенком все хорошо? – Лена, сжимая руку стоящей над ней женщины, всхлипнула.
-Ты почему раньше не приехала?! Чего тянула!? – Марина помогла закатить каталку в кабинет УЗИ.
-Я звонила вам, хотела спросить. У меня живот болел, но вы трубку не брали. Потом вроде все успокоилось. Вы же сказали мне тогда, что, если будет болеть, принять лекарства. Я все сделала, как вы велели.
-Звонила? Когда?
-В пятницу вечером, потом еще ночью. Мы с мужем на даче были. По пробкам бы все равно быстро до города не доехали бы.
-Но у меня…
И тут Марина вспомнила о тех звонках, вспомнила, как всё хотела занести номер своей пациентки в телефон, чтобы не пропустить важные сообщения, да так и выбросила случайно листочек с ее контактом в мусорное ведро, когда разбиралась на столе.
-Ну, так позвонила бы в Скорую! Я тоже не железная, я была занята! – вдруг вспылила Марина Вадимовна. – Ты понимаешь, что теперь может быть уже поздно!
Узистка, молоденькая, только недавно утроившаяся сюда на работу, удивленно взглянула на врача.
Лена тихонько завыла, хватаясь руками за живот.
Муж пациентки, стоящий рядом, зло посмотрел на Марину.
-Да как вы смеете! Да я вас по судам затаскаю. Вы у меня уборщицей будете работать! Что это за врач вообще такой! Ей звонят, а она трубку не берет!
-Марина Вадимовна, есть сердцебиение. Смотрите, вот на экране! Леночка, не плачьте, вот ваш малыш! – перебила его узист.
Пациентка повернула голову вбок и, сквозь расплывающуюся дымку слез, посмотрела на монитор. Марина Вадимовна, надев очки, прищурилась…
…-Она мне звонила, понимаешь? – Марина вздохнула.
-Кто? – не понял Руслан.
-Светлова звонила мне в пятницу. Я дала ей свой номер. А потом забыла занести ее в контакты. Я не поняла, что это она. Семь раз она мне звонила…
Мужчина застыл, отвернувшись к окну. По магистрали бежали огоньки машин. Светофор моргал, предупреждая об опасности, где-то запускали фейерверк.
-Ну, ты не обязана общаться с пациентами, когда у тебя выходной, — наконец, ответил Руслан. – Она могла позвонить другому врачу, в Скорую, приехать на осмотр.
-Не могла. Они бы в пробке простояли до утра. Она просто выпила лекарства, как я ей сказала.
-Но… Все же обошлось. Дай Бог, ее и ребенка мы выходим!
-Нет, Руся. Не обошлось. Для меня не обошлось. Ты знаешь, я, когда еще только устроилась сюда на работу, знала всех своих пациенток по имени, старалась быть в курсе всех изменений в их состоянии, даже если была в отпуске. Да и отпусков не брала, чтобы не попустить ничего важного. А сейчас я не хочу идти на работу, просто не хочу делать то, чему училась столько лет. То ли перегорела я, то ли злее стала. Не могу. Все, отыграла балалайка, Руся.
Марина, подвинув лист, красивым, ровным, ученическим почерком стала писать заявление. Руслан смотрел, как круглые буквы сплетаются в узор, тянут одна другую, цепляясь крючками и загогульками. По собственному желанию…
Дверь тихо открылась. В ординаторскую, неся поднос с чашками и тарелкой баранок, вошла Наталья Дмитриевна.
-Вот, я в столовой подогрела кипятка. Заварку из пакетиков сделаем, а? – она устало опустила поднос на стол. – А что вы такие хмурые? Чайник-то еще утром у меня сломался. Я новый завтра куплю.
Марина смотрела, как расплывается коричнево-охристым дымком заварка в стаканах, как кусочек сахара, упав на дно, рассыпается на кристаллики, а потом, всколыхнувшись от движения воды, и вовсе исчезает.
-Берите баранки! Вкусные, свежие. Мне муж привез, а то я ничего с собой не взяла, а ночью иногда хорошо чайку попить.
Руслан и Марина потянули руки к тарелке. Мягкие, посыпанные маковыми зернышками, дышащие сдобой, румяные кругляши пахли ванилью.
-Ой, да что ж это я, стакан прямо на стол поставила! – спохватилась Наталья Дмитриевна. – След же останется.
Она быстро осмотрелась.
-Марин, вон у тебя листок какой-то ненужный под руками. Давай скорее, а то испорчу вам весь интерьер!
Наталья Дмитриевна вырвала из-под Марининых ладоней заявление и, капнув на него чаем, довольно кивнула.
-Вот теперь хорошо! – сказала она и пристально посмотрела на Марину.
Руслан усмехнулся.
-Мальчик, — обратилась коллега к мужчине. – Выйди, нам с Мариной поговорить нужно.
-Может, при мне? Я тут тихонько полежу на диванчике, а?
-Марш на выход. Баранку в зубы, и вперед.
Руслан обиженно нахмурился и вышел. Марина тревожно посмотрела на Наталью. Та, наверное, все знает! Знает про звонки, по то, что Марина не стала брать трубку, что из-за нее Лена затянула с визитом в больницу и чуть не потеряла ребенка. Все знает и будет ругать. Еще и муж пациентки, как слышала женщина, ходил к заместителю Главного…
-Мариш, ты уходить собралась? Я смотрю, и заявление написала. Только я его чаем залила. Ничего?
Марина кивнула.
-Устала?
Женщина снова кивнула.
-Я тоже устала. Давай, вместе уйдем! Устроимся куда-нибудь в женскую консультацию или, еще лучше, в частную клинику. Нагрузка поменьше, денег побольше. Да ну их, этих беременных. Давай, лучше, справки выдавать на медосмотрах! Не пыльно, нервов ноль. Можно даже приторговывать, знаешь, у метро встречаешься, ты им справочку, они тебе денежку…
-Наталья Дмитриевна, вы что? – Марина удивленно смотрела на коллегу. – А здесь кто останется? Вон, поток какой из области к нам! Все везут и везут, прям беби-бум какой-то…
-Ну, Руслан пусть копается. Других найдут. Незаменимых у нас нет. А ошибки все делают. Только знаешь, есть те, кто после этого переживает, у тех еще есть шанс, а есть те, кому все равно. Вот такие пусть и пишут «по собственному». А ты не смей. Отпуск бери, жизнь личную наладь, пойди, с парашютом прыгни. А уходить не думай!
Наталья Дмитриевна встала и, прихрамывая, вышла из ординаторской.
-И номер поменяй. Никому не говори, и будет тебе счастье! Кому надо, примчатся сами, а себя тоже любить нужно, Марин!
Дверь закрылась, оставив Марину одну.
-Подслушивал? – бросила Наталья отшатнувшемуся Руслану.
-Да вы что! Как можно!
-Тряпка ты, Руся. Давно бы предложение ей сделал, а то все ходишь, ждешь чего-то. Смотри, найду ей жениха, потом будешь локти кусать!
Руслан оторопело смотрел вслед уходящей по коридору женщине.
-А я-то тут при чем? – пробурчал он. – Сразу, чуть что, Руслан…
Заявление Марина так и не подала. То ли Наталья Дмитриевна отговорила-таки ее, то ли отпуск пошел на пользу. Но мысль о том, как не потерять себя и при этом не зачерстветь, отгородившись от пациентов, долго еще оставалась без ответа…
