— Милок, а покажи-ка этот крестик поближе, — дрожащим голосом пролепетала старушка, уже понимая, где его видела.
— Вот, смотрите! Это все, что у меня от мамки осталось! В детдоме даже не сняли, сказали – ищи своих по нему. Ух, сколько раз я за него от старшаков отхватывал! Все отнять пытались! У меня хоть крест от родителей остался, а у многих в детдоме и того не было. Просто выбросили из жизни и забыли.
— Сынок! Не говори так. Не все так просто… — зарыдала старушка.
— Бабуль! Да перестань! Я уже давно простил родителей. Раз меня сдали в детдом, значит были причины. Мне б хоть узнать, живы ли. Или уже за упокой молиться можно…
— А ты где ночевать-то остановился, — попыталась прийти в себя старушка, переводя разговор на другую тему.
— Да пока нигде. Вот, тебе помог с баулами, пойду искать, может пустит кто на постой.
— Ну так и оставайся у меня.
— А можно? Не страшно тебе мужика незнакомого пускать ночевать?
— Нет, мне уж нечего бояться, я свой век хорошо прожила.
— Ну ты чего так-то сразу? Я просто пошутил. Спасибо тебе!
Спустя полчаса Игорь, уже переодетый в старые дедовы штаны и майку, оставшиеся на память, уже рубил дрова на улице, а старушка наспех собирала ужин для постояльца, периодически пытаясь успокоить расшалившееся сердце и смахивая набегающие слезы.
Мария редко выбиралась из дома, была домоседкой. А зимой и вовсе старалась лишний раз никуда не выходить. Боялась упасть и сломать себе что-то. Ухаживать за ней некому будет. Дочь давно в город уехала, да и считай забыла мать. Приезжала раз в несколько месяцев, проведать и в очередной раз обругать деревенскую жизнь.
— Вот не пойму я тебя, мам! Как ты это терпишь? Ни удобств, ни цивилизации, живете тут, как в каменном веке! Моя б воля, сравняла б все эти деревушки с землей и на их месте города поставила. Вот там жизнь! Люди! Машины! Движение!
— А ты вот остановись разок, да глаза разуй пошире. Какая красота кругом! Приволье! Дышать можно. А у вас что? Живете в своих коробках, один грязный воздух кругом, с соседями не знаетесь. Помрешь – не заметит никто.
— Ну да! Ваш воздух вас и вылечит, если что? – съехидничала дочь, намекая на то, что в деревне в очередной раз уволился фельдшер и никто не соглашался занять его место. Село постепенно умирало, жители стремились к лучшей жизни. Оставались лишь самые упорные, которым город – все равно, что смерть.
— Воздух, вода и труд кого угодно на ноги поставят! Я вот утром встаю, тяжко, а надо печь топить, кур открывать, кошку выпустить. А у вас? Встала утром, никуда не надо, вот и лежишь весь день. Да я в восемьдесят здоровее тебя в сто раз!
— Ну знаешь, мне тоже лежать некогда. У меня работа вообще-то, активная жизнь. Я на танцы вечерами хожу, недавно вечеринка была на работе. Мне весело живется в мои пятьдесят. – фыркнула женщина.
— Глупая ты, Верка, как есть глупая! Не понять нам с тобой друг друга. Я за землю держусь, за людей, за дом. А у тебя и держаться не за что, как в поле ветер гоняешься, ничего тебя не держит. Даже дома своего нет!
— А смысл мне ишачить и платить ипотеку? Кому я жилье оставлю? Лучше я сейчас для себя поживу на съемном.
— Замуж надо было выходить и рожать. Это главная бабья работа! А тебе и это лень, — махнула на нее мать.
— Мам, хватит! Ты вот рожала! Полжизни беременная проходила. И что? Где они все? Где здоровье твое?
— Не моя вина, что деток Господь прибрал и только тебя, непутевую, мне оставил, — прослезилась мать.
— Ну да! Это ж не ты, еле живая, чуть не каждый год рожала, лишь бы мужу угодить. Разок послала б его, куда Макар телят не гонял! Восстановилась, может и дети покрепче рождались.
— Ну ты ж выжила.
— Потому, что врачи спасли. Потому, что ты меня одну в роддоме рожала! В общем, мам, что нам опять спорить. Пошли сумки разбирать. Привезла тебе лекарств, сама ж ты не поедешь…
***
Сегодня утром Мария неожиданно решилась поехать в город. Словно какая-то сила потащила ее на остановку. Вроде и дел никаких не было, но сердце ныло и требовало. Приехала. Зашла по случаю и в аптеку, и в церковь — свечку поставить, да Богу помолиться. Милостыню подала. Но легче на душе не стало. Сходила в магазин, купила то, что давно планировала. В общем, к обеду уже готова была домой пешком идти, да сумка тяжеловата оказалась. Пока сидела на остановке, познакомилась с парнем. Он тоже автобус в деревню ждал.
— Бабуль, это ты зачем же тяжести-то такие таскаешь? Беречь себя надо! Давай я тебе помогу, до дома провожу, — предложил незнакомец.
— Ну пошли, раз помочь рвешься. Мне идти далеко, автобус сейчас по селу не едет, боится на наших яминах колеса оставить, вот и добираемся пешочком, — улыбнулась бабушка Маша.
— Да мне не сложно. Бешеной собаке — семь верст не крюк, — засмеялся парень.
— А тебя как зовут-то?
— Виктор! Говорят, меня так мамка назвала.
— Красивое имя. У меня мужа так звали. Хороший был человек, упокой господи его душу. Ты даже похож на него чем-то.
— Ну вот видишь, как совпало, — улыбнулся парень. И было в его улыбке что-то знакомое, даже родное.
Бабка не могла понять, почему Витя ей таким знакомым кажется. Ведь точно не видела его никогда. Решила расспросить — откуда он и куда путь держит.
— Ну а я Мария Степановна. Можешь меня бабой Машей звать. Пока идем, расскажи, как в наши края попал, зачем приехал? Уж не фельдшером ли новым?
— Нет! Мозгов мне на учебу никогда не хватало. Вот руками работать – это да! Я любую работу умею делать – и построить, и отремонтировать, и наладить, чтоб работало. В доме любое дело мне по силе. Только вот дома-то своего и нет, не нажил. – Витя нес сумки и изредка бросал на женщину улыбчивый взгляд.
— А чего ж тогда к нам подался?
— На заработки! Написали, будто у вас тут что-то строить будут. Вот решил попытать счастья.
— Я не слышала, может и будут. Я слухи не собираю, из дома-то почитай не выхожу. А ты сам-то откуда?
— Да я местный. В городе жил, в детском доме.
— Ба! Сирота что ли? Родители померли?
— Может и померли, не знаю. Меня маленьким сдали, в личном деле отказ есть и все.
— А ты их искал?
— А зачем? Первое время хотел найти, а потом решил, они-то знают, куда меня сдали. Если бы хотели найти – нашли. Вот и бросил поиски. Вроде говорили, что я местный, а там – кто знает.
— А чего ж в городе работу не искал?
— Не нравится мне город. Жил я там много лет, не мое это. Калымил, за любую работу хватался, да толком не заработал ничего. Ни угла своего, ни семьи. сейчас девчонкам ухажеры богатые нужны, с высшим образованием. А я что? Деревня, хоть и в городе вырос. Не смотрят на меня. А я в деревне хочу жить, на земле! Дом свой поставить, сад посадить, работать в общем. Я не боюсь любой работы, но в городе мне душно. Вот и решил у вас тут счастья поискать. Красиво у вас, я никогда тут не был вроде… а все будто родное.
— Это да, у нас красота, как сказке. А зимой и того лучше будет. Правда дороги не чистят. Сидим каждый в своем доме, как сычи в дупле.
За разговорами дошли до дома старушки. Парень оказался на редкость болтливым. Баба Маша за последние пять лет столько не говорила, как за последние полчаса с Виктором.
— Ну вот и пришли! Пойдем я тебя хоть чаем напою, помощничек!
— Да не надо. Мне не сложно, — вежливо отказывался Витя.
— Пошли, сказала. Тебя каждый день, что ли, в гости зовут на пироги? – напирала женщина.
— Пироги? С картошкой?
— А то!
— Ну умеешь ты, бабуля, уговорить! С детства их люблю, хотя они для нас были огромной редкостью, — согласился Витя.
Зайдя в дом, парень окинул взглядом комнату.
— Да-а, давно видать одна живешь. Давай я тебе подкручу, подколочу, подправлю. А то у тебя вон и дверка от шкафа, того и гляди, отвалится. – приметил гость.
— Ну давай, раз такой рукастый, я пока чай поставлю. – Маша ушла в кухню.
Парень действительно оказался ловким до домашних дел. Не успел чайник закипеть, а он уж присоединился к хозяйке.
— Все, принимай работу!
— Уже, что ль? Вот ты рукастый! Я думаю, ты себе тут работу быстро найдешь. У нас нанимают и в поле работать, и на животноводческий комплекс.
— Найду! Куда денусь. – сел за стол Витя.
— Я вот не пойму, как же так ты родителей-то не нашел? В детском доме вроде должно что-то быть.
— Не было. Или говорить не стали.
— А в отказной мать не указана?
— Указана, но я такой женщины не нашел. Может фамилию сменила.
— Вот что в головах у таких матерей? Как же так можно свою кровиночку оставить? У меня детей много было, да почти все маленькими померли. Что-то там не так с ними было. Последнюю рожала уже в тридцать, в новом роддоме. Ее врачи выходили. Выросла красивая, но своенравная. Одинокая она у меня, замуж не торопится. Говорит, ей и так весело живется. Деревню мою ненавидит… Эх.
— Все люди разные. Одному в городе хорошо, другому — в деревне.
— Это да. – Мария пристально посмотрела на Витю. – У тебя, небось, и на память от родителей ничего не осталось, горемычный?
— Осталось. Крестик. Говорят, мать мне его повесила на шею. Вроде даже крестили меня, она и имя мне сама дала. У меня его много раз отнять хотели. Но я за него крепко держался! Это моя главная ценность.
С этими словами парень расстегнул ворот рубахи и достал красивый старинный крестик. Было видно, что вещь редкая, сейчас такую уж и не встретить. Будто из прошлого века. Бабка, как увидела крестик, чуть не упала.
Это ж ее крестик! Его мать ей подарила на свадьбу. А сама она своей дочери при рождении на шею его повесила. Крест из поколения в поколение передавался. Никто точно и не знал, сколько ему лет и откуда он появился. Денег в семье больших никогда не водилось, а вещь явно дорогая. Еще будучи девочкой, Мария спрашивала о нем у бабушки, и та предположила, что его мог кто-то из родственников получить в подарок от помещиков, что тут усадьбу держали. Воровать крест никто б точно не стал, да и хранить, как семейную ценность – тоже.
Только вот дочь сказала, что крест у нее украли. Похоже перепродали, да вот и всплыл он тут. Видимо поэтому у Марии с утра сердце ныло, да в город ее тянуло. Ей надо было с этим парнем встретиться.
Виктору ничего рассказывать о кресте она не стала. Решила сначала дочери позвонить.
В серванте, завернутый в платочек, лежал телефон, который ей дочь привезла и показала, как пользоваться. Сама Мария никогда по нему не звонила, только на звонки дочки отвечала, да иногда заряжала. На этот раз пришлось вспоминать, как этой шайтан- машиной пользоваться.
— Мам, привет, что-то случилось? Ты никогда мне не звонила. – в голосе дочери Мария услышала неподдельную тревогу.
— Ничего не случилось. Вернее, случилось, но я и не знаю, как сказать.
— Ты здорова? Упала? Что-то болит? – засыпала вопросами маму.
— Я здорова, слава богу! Просто тут у меня гость.
— Какой? Мам, я ж тебе говорила! Не пускай никого в дом! Сейчас всяких аферистов хватает.
— Нет, он хороший парень…
— Парень? Мам! Гони его в шею!
— Дочь, ты дослушай! У него крестик на шее.
— Какой крестик?
— Твой крестик, доча. Который я тебе подарила. Наш, старинный. Я на тебе его давно не вижу, ты его не теряла? – запамятовала старушка.
В трубке повисло тяжелое молчание.
— Мам, я завтра приеду, разберемся. – голос Веры сник.
— Хорошо…
— Баба Маша! Все! Задание выполнил! Дрова порубил и в дровяник сложил. Будешь теперь всю зиму баньку топить! – после плотного обеда, Витя сходил во двор.
— Ой, ну спасибо тебе! Садись, накормлю тебя еще раз, за помощь, — обрадовалась Маша.
— Да мне уже пора. Надо еще найти у кого бы остановиться и про работу узнать.
— Я же говорила, оставайся. У меня места много! А завтра пойдешь работу искать. Если ты такой рукастый, да работящий, я тебя и на постой ставлю, если с работой сладится.
— Спасибо вам большое! Я сейчас о работе узнаю и вернусь. – сказал Витя, переступая порог.
— Ну как знаешь.
Старушке почему-то было очень легко с этим пареньком. Вроде бы не лихой человек, от него так и веет добротой. Вот только не понятно, откуда у него ее крестик. И Верка не стала ничего объяснять…
Вечером парень вернулся и сообщил, что его берут на работу в местный лесхоз.
— В общем, баба Маша, если не передумала, остаюсь у тебя квартирантом. Утром отнесу документы и будем с тобой жить.
— Ну и хорошо, молодец. Живи.
Утром, едва Виктор ушел, приехала Вера, разминувшись с парнем буквально на полчаса.
— Мам, привет, и где он? – не успела она войти, как сразу задала вопрос.
— Кто? – Маша готовила обед.
— Ну парень этот, с крестиком.
— Виктор-то? На работу ушел.
— Виктор, — глухо повторила дочь, и словно про себя произнесла, — похоже ему и имя не поменяли.
— Чего?
— Мам, мне надо рассказать тебе кое-что. Садись.
Вера рассказала, как много лет назад, едва уехав из родного дома, познакомилась с мужчиной, влюбилась. Он предложил жить вместе, она и согласилась.
— Ты мне не говорила об этом, — забеспокоилась Маша.
— Знала, что будешь против. Решила, что лучше уж потом скажу, когда поженимся.
— Видать, не поженились, — заметила мать, а Вера продолжила.
— Он жениться обещал, да все тянул. Через несколько месяцев я узнала, что беременна. Ему не говорила, боялась, что на аборт отправит.
— Почему?
— Не нужны ему были дети так рано, мы ж молодые были, ничего своего нет. Я молча тянула время, пока живот не выкатил. Ухажер скандалил, отправлял на аборт, а меня уже ни один врач не взял. Сказали — поздно. Я решила рожать.
— Вот почему ты ко мне целый год нос не казала. – покачала головой мать. — Все практикой какой-то прикрывалась.
— Мама! Давай я договорю, а потом можешь ругать сколько хочешь,- занервничала Вера. — В общем, я родила мальчика. Но жених мой, будь он неладен, заставил ребенка сдать в детский дом. Я привезла его в наш городок… — запнулась Вера, вспоминая тот страшный день.
— А если бы его чужие забрали?
— Много из нашего детдома детей забирают? Я ни одного не знаю.
— Да разве ж так можно? Ради мужика от дитя родного отказаться? – всплеснула руками мама.
— Мама, я любила без памяти, молодая была. Ты же отцу рожала, хотя дети рождались слабенькие. Не давала ж себе времени восстановиться…
— Ты меня с собой не путай. Я мужу рожала! А дети помирали, потому что слабенькими были. Дальше рассказывай.
— Да что рассказывать. Сына сдала, имя даже ему придумала и крестик на шею повесила, наш, фамильный. Хотя и сомневалась, что он с ним останется. Надеялась, что бог защитит мальчонку.
— Ты ж неверующая!
— Да! Но надеялась, что сыну поможет намоленный крест.
— Значит этот Витя, гость мой, твой сын? — прослезилась Маша.
— Похоже. Вернее, точно он!
— То-то он мне отца твоего напомнил. И ведь правда, улыбка-то дедова. И работящий! Ой, горе-то какое… А что ж вы его потом не забрали? Хоть бы мне сказала. Я б внука воспитала! Все лучше, чем в казенном доме. – по щекам Марии потекли прозрачные ручейки.
— Мама, мне было чуть больше двадцати. Кто в это время способен принимать серьезные решения? Вот и я не смогла. В общем, прожили мы с ним три года. Я все пыталась уговорить забрать ребенка, он не хотел. А потом он меня бросил. Я целый год ни есть, ни спать не могла, страдала. А после поняла, что не хочу забирать его сына. Не хочу, чтобы мне что-то о нем напоминало.
— Неужели сердце за сына не болело? Неужели тебе легко спалось и елось, зная, что он там может холод и голод терпит? Растет без материнской ласки? Что ж ты за кукушка у меня? – в голос расплакалась старушка.
— Я о нем всю жизнь помнила. И жалела, что не забрала. Но менять что-то было уже поздно!
— Гадость ты, Верка! Как есть гадость! – закричала женщина. — Ей, видите ли, плохо было, тошно, мужик бросил! А ты, мать-кукушка! Ты сына бросила! Ему там легко было? Хорошо? В казенных стенах! Да он за этот крестик по голове постоянно получал, но не отдал! Потому, что крест мамкин, как ему сказали! А мамка та жила, оказывается, припеваючи, город свой поганый хвалила. И за тридцать почти лет ты ни разу не разузнала о нем? Не стыдно? А он-то тебя искал, а ты имя на бумажке не свое указала!
— Да, я подружку попросила его отнести. Кажется, она даже отказ какой-то писала.
— Кажется! Ох, Верка, не такой я тебя растила! Взять бы полено, да отходить тебя им по бокам. Вот вернется сейчас парень – сама все расскажешь. Сама каяться будешь. И правда будет за ним, если не простит!
— Прощу! И давно простил! – внезапно раздалось в кухне.
Обе женщины одновременно обернулись и увидели, что Виктор стоит в дверном проеме и слышал весь их разговор.
