Надежда Дмитриевна, тяжело дыша, вошла в прихожую.
— Павлик! Паша, детка, ты дома? — хрипло крикнула она, поставила на пол сумку с продуктами, осела на табурет. — Паша, принеси воды, прошу тебя!
Из своей комнаты выглянул парнишка, сорвал с головы наушники.
— Чего? — спросил он, закашлялся, переспросил снова. — Чего, бабуль?
— Ох, Паша, сколько раз я просила тебя не говорить «чего», так изъясняется только необразованная прослойка нашего общества. Воспитанные, образованные люди говорят «что». — подтягивая капроновые гольфы, прошептала женщина. — Ну да ладно, потом, всё потом… Плохо что–то, душно, водички принеси.
Пашка сгонял на кухню, принёс холодной воды в стакане. Надежда Дмитриевна пила исключительно холодную воду, предпочитая минеральную. Её специально невестка, Катя, покупала в магазине, в особой стеклянной бутылке с горами на этикетке, приносила домой сразу бутылок пять и ставила в холодильник.
— Вот спасибо, вот не дал умереть, милый! — Надежда Дмитриевна сделала три больших, по–мужски полных глотка, поставила стакан на тумбочку, откинулась спиной на стенку, закрыла глаза. — Господи, как она могла?! Как могла?! — причитала женщина, переминая в руках концы кружевных оборок кофточки.
Паша вздохнул, понуро опустил голову.
— Мать? Ты про неё? Что, она опять… Ну это, да? — тихо просил он, сел рядом с бабушкой на корточки, взял её щуплую, высохшую ладонь, накрыл её своей.
— Да, мой хороший, да! — прослезилась Надежда Дмитриевна. — Видела их. В магазине, она так к нему… Так… Ох, папа твой, сыночек мой, Боренька, ну за что это ему?! За что?! — женщина, прослужившая в театре всю свою жизнь, умела страдать, делать это картинно, на публику, наслаждаясь каждым оттенком своих переживаний. Наигранных? Да. Искусственных и пошловато–утрированных? Да говорите, как хотите! Но Лепнинская умела быть нужной публике, она пила из неё соки, как из бокала, а публика взамен получала тот заряд страстей и переживаний, которых ей не хватало в обычной жизни.
Надежда схватила Пашу за плечи, потрясла, шепча:
— Никогда, слышишь, никогда не предавай своего отца! Он был золотым человеком, он был ангелом, но настоящим, с человеческим лицом, Павлуша! Не то, что этот… Я чуть не умерла сейчас, сердце так и заходилось в груди, когда их увидела. Паня, обещай мне, Паня! — она стала трясти парня сильнее, так, что заходила ходуном его крашеная в черно–белые полоски чёлка.
— Что? — Пашка сглотнул.
— Пообещай мне, что ты будешь со мной, что ты будешь за меня, за отца! Твоя мать совсем бросила нашу семью, она забыла, кто приютил её, кто вскормил, сделал из неё ту, кто она есть! Она отвернулась от меня, тебя, от Бореньки нашего…
Тут подобало взглянуть на фотографию, висящую на стене. С неё улыбался сын Надежды, Боренька, ещё совсем мальчик.
— Ты так похож на папу… — всхлипнула Надежда Дмитриевна. — Обещай, что мы будем жить без неё.
— Что ты имеешь в виду? — удивленно отпрянул парень.
— Я скажу ей, чтобы уходила. Я не могу жить с ней под одной крышей, она несёт сюда всю грязь, всю пошлость своей порочной связи!
Пашка нахмурился. Мать он любил. Да, последнее время она как будто витала в облаках, приходила поздно, сначала преподавала в училище сольфеджио, потом ходила по частным урокам. Она много чего пропустила в Пашкиной жизни и даже не интересовалась, как у него дела… Но она же его мать, быть с ней – это естественно!
— Нет, Паша. Естественно быть с тем, кто порядочен и верен. Ты что думаешь, этому её виолончелисту ты будешь нужен? Взрослый парень со своими убеждениями и взглядами? Да он погонит тебя, как щенка. Он захочет своих детей, Катерина уйдёт к нему, а ты останешься брошенным. Так нельзя. Надо первыми нанести удар! — бабушка сжала кулачки, потрясла ими так, что звякнули друг о друга массивные кольца.
— Бабуль… — Пашка замялся, отошёл в сторонку. — Знаешь, я не хочу. Мама… Я её люблю, она же мне самый близкий человек, после тебя, разумеется, — добавил он. — Ты всё воспринимаешь слишком близко к сердцу. Не переживай, это пройдёт…
— Что пройдёт? Что? Ты знаешь, откуда они сегодня выходили, глупыш?! Я проследила за ними, вот! — если бы у Надежды Дмитриевны был шпионский фотоаппарат со спичечную коробку, она бы обязательно сделала снимки, потом, конспиративно завесив ванную шторами, проявляла фотографии, тревожно прислушиваясь к шагам по лестнице за стеной, а потом кинула бы эти карточки на стол перед Катей и внуком в качестве доказательства своей правоты и Катиного полного разоблачения.
— Ты следила за мамой? С сумками? С пакетом молока, хлебом и яблоками? — усмехнулся Пашка, оглядывая пакет, развалившийся на полу шуршащей глыбой. — Ты играешь в Штирлица?
— Замолчи! Не смей дерзить бабушке! — хлопнула она по стене кулачком. — Они ходили в ЗАГС, Паша! Они подали заявление, они поженятся и нас выгонят на улицу! Этот виолончелист без кола, без двора, он живёт в общежитии на Литейном. Я всё узнала. Работница ЗАГСа, эта противная девица, конечно же не стала мне говорить, зачем они туда заходили, но я чувствую, что дело идёт к росписи. Паша, Дробников скоро женится на твоей матери, он подбирается к нашей квартире, к этой… этой милой обители, что грела нас столько леееет!!!
Надежда Дмитриевна взвыла, включила рыдания. Рыдать на сцене или сидя на табуретке в своей прихожей – разница колоссальная, но, как говорится, на безрыбье… Пашка купился. Надежда Дмитриевна, на миг подняв прищуренные глаза, увидела, как вытягивается его лицо. Теперь надо выдать свой главный козырь.
— Паша, я знаю, ты копишь на ноутбук… — женщина дотронулась до руки парня, погладила её. — Я могу дать тебе денег. У меня есть сбережения. Я хотела подарить их тебе на день рождения, но… Сейчас тоже можно. Сколько тебе не хватает? Мать даёт тебе карманные деньги, но этого мало. А у всех ребят в классе, я знаю, есть эти агрегаты…Ты же не хочешь быть белой вороной!
Над Пашкой в классе смеялись, подтрунивали, что мать недостаточно богата, что носит парень не самые модные джинсы, у него телефон не последней модели, да и фирма подкачала. Делать проекты, презентации и доклады Паша ходит к другу, потому что у него нет своего компьютера. И у матери нет… А Паша хотел попасть в самую крутую тусовку своего класса, к тем ребятам, которые правили всем, которые решали, кого миловать, кого сделать «козлом отпущения» и мальчиком для битья, кто будет сегодня дежурным, а кто просто получит пинка, потому что не так взглянул на «руководство» класса. Паша усвоил для себя: чтобы тебя не трогали, встань в один ряд с сильными, тогда сойдёшь за своего.
— Двадцатка. Мне не хватает двадцати тысяч, и то, если брать б/ушный, Колька Овчинников продаёт… — тихо ответил Павлик.
— А если хороший? Нормальный, новый? Как там у вас говорят, прокаченный, с наворотами всякими, а? Тогда сколько? — подхватилась Надежда Дмитриевна.
— Тогда тридцать, не меньше.
— Я дам тебе денег. Я достану, сниму со сберкнижки. Не сразу, но дам. Паша, так ты на моей стороне?
Паша задумался. Сколько стоит мать? Что хочет бабушка? Прогнать её? Честно говоря, Катерина уже настолько отдалилась от сына и так быстро, что он вроде и жил без неё. Да, она заглядывала к нему перед сном, ласково трепала по волосам как раньше, в детстве. Но всё равно как будто была где–то в другом месте, не с ним, не со своим Павликом…Сколько стоит признание в классе? Дороговато. Ноутбук не решит всех проблем. Помимо него надо бы прикупить хорошую одежду. Можно сказать бабушке, что купил новый ноутбук, взять при этом подержанный, разницу потратить на модный прикид. А мама… Ну куда она денется! Она просто ничего не понимает. Главное, чтобы не узнала про деньги.
— Ладно. В конце недели сможешь деньги дать? Я бы на выходных съездил, купил… — обернулся Павлик.
— Конечно! Конечно, милый! В конце недели…
… Катя, как пьяная, шла домой. Она никогда не разрешала Артёму провожать себя до дома, боялась, что их увидит свекровь. Женщина остановилась у раскрашенной стены соседней пятиэтажки. Там, на фоне заката, стояли, взявшись за руки, парень и девушка, смотрели на утопающее в лаве солнце. Их лиц не было видно, но сегодня Катя знала, как они выглядят. Они счастливы, безумно, до дрожи, до бабочек в животе. Счастливы также, как и она. Катя влюбилась. Как девчонка, втюрилась в виолончелиста, с которым познакомилась на конкурсе. Она приехала туда с одним из своих учеников. Статусный конкурс, в стенах консерватории, надо было выглядеть соответствующе. Катя тщательно накрасилась тогда, умело скрыла морщинки, мешочки под глазами, подобрала тени под свои тёмно–зелёные глаза. И костюм. Строгий брючный костюм, черный с фиолетово–синеватым, как южная ночь, отливом, совсем чуть–чуть, намёком, но очень он ей шёл, подчёркивая точёную фигурку. Были ещё туфли на высоком каблуке. Катя не любила их, но очень уж хотелось выглядеть «на все сто», хотя это всего лишь конкурс детей–музыкантов…
Надежда Дмитриевна тогда скептически оглядела стоящую в прихожей невестку, пожелала не сломать ноги на таких–то каблучищах, посетовала, что опять деньги на такси Катя тратит, могла бы на метро доехать…
Но в тот день ничего не могло испортить Катерине настроение. Она как будто чувствовала, что с завтрашнего дня всё будет по–другому и заранее радовалась этому.
Артём Дробников, пятясь назад, случайно налетел на Катю, толкнул её, она пролила кофе на пол. Стало неловко, ворчала уборщица, вытирая тёмное пятно, растекающееся по ковровой дорожке, а Артём застыл, смотря в Катины глаза. Так бывает только в кино, ну или в книгах… А у Артёма произошло в жизни – он утонул в её глазах, в двух омутах грусти, обрамлённых густыми ресницами. Романтично… «Не такие уж и омуты!» — потом смущенно смеялась Катя.
«Но грустные, очень–очень…» — обнимал её Артём, набрасывая на женские плечи свой пиджак…
Дробников приехал в Москву из Верхнедольска, там он играл в небольшом авангардном оркестре, неплохо зарабатывал, работа ему нравилась – нечто среднее между классикой и современными мотивами. Была публика, почитатели, оркестр приглашали на разные мероприятия, они даже ездили на гастроли… Но оркестр распустили в связи с какими–то финансовыми трудностями. Теперь надо было как–то устраиваться.
Катя, разглядев как следует лицо Артёма, вспомнила, что видела его на афише, когда отдыхала с мужем в Сочи. Забавно, они тогда собирались пойти, но муж заболел, пришлось остаться в санатории…
Дробников договорился с руководством консерватории, там его знали по конкурсам и выступлениям. Теперь он будет преподавать тут, а жить пока в общежитии.
— Но это ничего, Катя, это временно. Я продаю свою квартиру в родном городе, тут возьму что–нибудь не очень дорогое, но приличное, — намекая на будущие отношения, говорил Артём.
И Катя кивала. Между ними, ею и Тёмой, была взрослая, разумная, но нежная любовь. Он никогда не переходил той грани, после которой мужчина узнаёт женщину всю целиком, без тайн, кроющихся под одеждой. Он бы мог, конечно, снять гостиницу, пригласить Катю туда, но оба считали это пошлым, каким–то низким. Им было просто хорошо вместе. Физика тянула друг к другу, но разум одёргивал, заставляя держать себя в руках. У Кати было прошлое. Она сразу рассказала, что растит сына, тот уже взрослый, что живёт со свекровью, что похоронила мужа.
Артём рассказал, что у него тоже был и отношения, долгие, тягучие, какие–то вязко–нудные. Но до свадьбы так и не дошло…
— Почему? — шепотом спросила Катя, положив голову Артёму на плечо и наблюдая, как медленно течёт в реке тяжёлая, масляно– радужная от гоночных лодок вода.
— Она нашла другого. Того, кто не звал замуж. Ей так было удобнее…
Катя решила, что познакомит Артёма с Пашей, обязательно познакомит, только чуть позже. Надо сделать это как–то осторожно. Тем более что Надежда Дмитриевна будет против. Она вспоминала сына, Катиного мужа, каждый день, разговаривала с ним. Принять другого мужчину в доме она бы не смогла…
Свекровь увидела их случайно. Артём попросил Катю зайти с ним в магазин. Ему надо было купить еды. Катя согласилась. Они уже почти дошли до Катиного дома, свернули в переулок, зашли в продуктовый. Надежда Дмитриевна заметила знакомую фигурку невестки, хотела окликнуть, чтобы та помогла дотащить сумки, но только открыла рот, заметив нарисовавшегося рядом с Катей красавца в серой куртке и джинсах. А ведь действительно, красив был! Женщина с досадой пришла к выводу, что Борька её не так хорошо выглядел, следил за собой через раз… А Катька–то! Катька! Расцвела вся, льнёт к нему, разрешает обнимать!
У Надежды Дмитриевны даже дыхание перехватило.
Катя что–то советовала своему ухажёру, он брал упаковки мяса из холодильника, потом парочка двинулась в сторону овощей…
Такие встречи происходили частенько последние несколько месяцев. Кате однажды даже показалось, что она увидела в очереди на кассу свекровь, хотела подойти, познакомить её с Артёмом, но Надежда Дмитриевна куда–то пропала.
— Показалось… Давай, я к вам приду, как полагается, представлюсь, познакомлюсь с сыном, а? — успокоил Катерину Артём. Она кивнула…
Слежка до дверей ЗАГСа произошла сегодня, и теперь в груди у Надежды Дмитриевны всё клокотало. Больше терпеть то, что у Кати новая жизнь, что она не тоскует по мужу Борису, а глупо улыбается, сидя вечером с чашкой чая, она не могла.
Дождавшись, когда Катерина придёт домой, Надежда Дмитриевна вышла в прихожую, выразительно посмотрела на наручные часики.
— Где же ты была?! Не поздновато ли для частных уроков?! — строго спросила она.
— Этот ученик живёт далеко, — пожала плечами Катя. Она не врала, сегодня ездила в Бескудниково, долго ждала автобуса, но зато мальчонка попался ей талантливый, шустрый, клавиши фортепьяно чувствовал, хотя был еще маленький, всего восемь лет. Катя была очень довольна. Такое чувство испытываешь, когда встречаешь такого же, как ты сам, и понимаешь, что вы как два близнеца.
— Зайди на кухню. Надо поговорить, — Надежда Дмитриевна повернулась и зашагала по коридору.
— Ладно. Переоденусь только. Пашка что? Ужинали? — Рассматривая себя в зеркало, улыбнулась Катя.
— Паша у себя, готовится к контрольной. Не отвлекай его. Я жду тебя! — напомнила свекровь.
Катя не спеша переоделась в домашнее платье, умылась, аккуратно промокнула лицо полотенцем, как будто боясь стереть ощущение поцелуев со своей кожи. Девчонка! Как есть, девчонка! Ну и пусть, зато внутри так легко, поёт всё! Хорошо!..
Придя на кухню, Катя поняла, что голодна, как волк. Не помешает тарелка супа и большой ломоть хлеба. Горчицы бы, да еще сала, но чего нет, того нет…
Надежда Дмитриевна пыхтела рядом. Она почему–то стала вдруг раздражать Катерину.
— Катя, знаешь, — свекровь вздохнула тоскливо, безнадёжно. Она любила вставлять в свои пафосные речи многозначительные паузы.
— Что? Ну говорите, что случилось? Я устала сегодня что–то, сил совсем нет! —глухо переспросила Катерина, помешивая в ковшике суп. — Павлик что–то натворил?
Катя преподавала сольфеджио к музыкальном училище, жила со свекровью, Надеждой Дмитриевной, с самого дня свадьбы. С ней же растила сына Павлика. Отец Павлика, Катин муж, умер почти пять лет назад от сердечного приступа. Катя стала вдовой, осталась с Надеждой Дмитриевной, чтобы той было легче переживать смерть горячо любимого сына. Хотя Катя могла бы уехать к родне в Обнинск, но там женщину особенно никто не ждал, сами жили друг у друга на головах – брат с женой и тремя детьми в родительской квартире. В другой, оставшейся от бабушки, обитала Катина двоюродная сестра с мужем и близнецами–мальчишками.
— Нет. Павел прекрасно сдал тесты. Я встретила его классного руководителя, Леночку, та похвалила нас, то есть меня, за такую внимательность к воспитанию и образованию мальчика. Павлик…
— Хорошо, ладно, я поняла. Что же тогда? — Катерина налила в тарелку суп, отрезала от батона толстый кусок, как хотела, и села за стол, наблюдая, как свекровь, одной рукой запахивая воротник своего яркого, из искусственного шёлка халата, второй, оттопырив мизинец с ногтем, покрытым тёмно–вишнёвым лаком, помешивает кофе в турке.
Катя отвернулась. Сто раз она говорила, что не надо беспокоить кофе, пока то заваривается, но Надежда Дмитриевна не верила и, взяв длинную ложку, мешала и мешала, шкрябая по дну посудины.
— В общем, Катя, ты должна от нас уйти, — выпалила свекровь. — Так больше не может продолжаться.
Катя положила ложку, почти донесённую до рта, обратно в тарелку, выпрямилась. Надежда Дмитриевна, не обернувшись, продолжала заваривать кофе.
— Что значит уйти? Из кухни? Ну я поем и уйду, вы не беспокойтесь. Посуду помою попозже. А, у вас, наверное, сейчас сериал? Я не помешаю, буду молчать.
Обычно Катя так не делала. Она, сидя рядом за столом, комментировала увиденное, говорила, как это всё глупо, высмеивала актёров. Эта противная привычка была у неё от отца, и женщина, особенно когда уставала, ничего с собой поделать не могла.
— Ты не поняла меня. Мы хотим, чтобы ты ушла из этой квартиры, Катя.
Катерина испуганно посмотрела на свекровь. Та, похоже, тронулась умом – говорит о себе во множественном числе, гонит невестку не ведь куда.
— Кто это «мы»? — поинтересовалась Катя.
— Мы – это я и Павлик. Мы больше не можем жить с тобой под одной крышей. Нам это… это… Противно. Это отвратительно, неужели ты не понимаешь?! Твоё поведение ужасно, мне стыдно смотреть людям в глаза! Павлик и я…
Катя на миг зажмурилась. Перед глазами всё кружилось – халат, кудряшки свекрови, появившийся в дверях хмурый сын.
— Паш, может быть, ты объяснишь мне, что говорит твоя бабушка? — с надеждой на спасение проговорила Катя, глядя на Павлика.
Шестнадцатилетний парень, хмуро отбросив чёлку со лба, отвернулся.
— Не надо, Пашенька, я сама. Тебе тяжело, я знаю, ты чистая, тонкая натура. Ты иди, я сама.
Чёлка ушла, хлопнув дверью.
— Итак, — Катерина уже завелась. Сын никогда так на неё не смотрел. Сколько презрения, отвращения было в этом взгляде! — Я слушаю.
Надежда Дмитриевна, щелкнув конфоркой, перелила кофе в фарфоровую, кобальтовую, с золотой сеточкой чашку, бросила туда ложечку сахара и, плеснув молока, поджала губы, собираясь с мыслями.
Ох уж это театральное прошлое! Ох уж эти мхатовские паузы, которые Надежда вечно затягивала, чем выводила из себя коллег по цеху! Актриса не умерла в Надежде Дмитриевне даже после выхода на пенсию. Она продолжала играть, только теперь сценой был весь мир.
Она играла в магазине, стеная, что на прилавке только несвежие колбасы. И тогда администратор приносила ей со склада только что привезённый товар, который еще не успели разгрузить. Она изображала чуть ли не припадок в поликлинике, если считала, что ей или Павлику, с которым ходила чаще всего именно она, нужно побыстрее попасть на приём к врачу. Спешка чаще всего объяснялась лежащими в сумочке билетами в театр, в желании посидеть в кафе или мыслями о необходимости забежать к парикмахеру до закрытия цирюльни.
Надежда Дмитриевна играла и дома. Катя к этому давно привыкла, внимания особого не обращала, иногда было забавно наблюдать, как свекровь рассказывает о подсмотренной ссоре в очереди или пересказывает то, что услышала в автобусе. Это было интересно, сыграно в лицах, живо и талантливо. Но сегодня что–то у Катерины настроения выдерживать двухактный спектакль не было.
— Ты не чтишь память своего мужа, Катя. Ты спуталась, сошлась с этим виолончелистом. Ты позволяешь ему держать тебя за руку и не только… Это… Это… Как же так, Катя?! Неужели Борис, мой сын, а твой, между прочим, муж, был так плох, что ты так легко сменила его на этого оборванца?! Молчи! Молчи, я не хочу ничего слышать! Оправдания тут неуместны! Как ты могла?! Как могла так низко пасть? Мы с Борисом подобрали тебя буквально с улицы, приютили! Ты помнишь, как я выделила тебе комнату, потому что тебе негде было жить, а надо учиться в консерватории?! Ты помнишь, как Борис лично приносил тебе продукты, покупал их на свои деньги и кормил тебя, рвань и отребье?!
Катя вспыхнула, бросила ложку на стол. Суп некрасивыми жирными пятнами растёкся по скатерти.
— Да что вы такое говорите?! Опомнитесь, Надежда Дмитриевна! Куда вас занесло? Вы не на сцене, а я не партнёр по игре! Зачем такое говорить?! Почему это я должна уйти? Да, я встретила мужчину, талантливого музыканта, взрослого, разумного человека. Нам хорошо вместе, так что в этом такого?!
— Ты предала память мужа. Я больше не намерена терпеть тебя в моём, я подчёркиваю, моём доме! — Голова Надежды Дмитриевны тряслась в стиле Паркинсона, дрожал обвисший, в морщинах и складках подбородок. Она постоянно двигала накрашенными в ярко–красный цвет губами, как будто что–то пережёвывала. Рука её лихорадочно протирала в дне чашечки дырку, размешивая давно исчезнувший сахар. — Ты уйдешь сегодня же. Это моё повеление, как хозяйки квартиры. Я выпишу тебя отсюда, ты не получишь ни одного сантиметра.
— Да не нужны мне сантиметры! — горячо заговорила Катя, часто дыша. — Но куда же я сейчас, посреди года, сорву Павлика?! У него школа, учёба, занятия! Сами говорите, успеваемость хорошая! Куда мы поедем?
Надежда Дмитриевна царским жестом вскинула руку. Браслеты на тощем запястье посыпались вниз, к рукавам легкого, в мелкий цветок платья.
— А Павлик никуда не уезжает. Он–то как раз остаётся здесь. Он почитает умершего отца, у него висит Борин портрет над письменным столом. Ему он посвящает свои победы на математических олимпиадах. Ему и мне. а ты – ломоть уже отрезанный, не спорь, ты сама виновата. Куда ты пойдёшь, меня не интересует. Павлик со мной полностью согласен, он останется, а ты исчезнешь. В твой комнате я прикажу сделать дезинфекцию. Виолончелисты – люди нечистоплотные, особенно твой. Я боюсь, как бы не занесла ты нам заразу какую!
— Какую заразу? Вы в своём уме?! Мои дела – это мои дела. Личную жизнь никто не отменял. А Павлика вы с какой стати у меня отнимаете? Да какое вы вообще имеете право?! Нет! Нет, это неслыханно! Я…
Катя набрала побольше воздуха, хотела ещё что–то крикнуть, но тут Надежда Дмитриевна своими цепкими пальцами схватила невестку за ворот платья, притянула к себе.
— Ну и как он, а? Лучше моего Бореньки? Что, тело грешное услады просит? А клятву верности кто давал?! Кто тут у меня на коленях стоял, просил благословения?! А? Вспомни, девочка! Боря только в могилу ушёл, а ты к другому в постель прыгнула? Ша…
Катерина вырвалась. Белый кружевной воротничок остался в руках старухи.
— Не смейте. Вот уж чего не стоит делать, так это попрекать меня неверностью! Борис умер пять лет назад! Пять, Надежда Дмитриевна. Я любила его, я была ему верна. Но нас разлучили.
— Кто? — усмехнулась Надежда Дмитриевна.
— Смерть! — выпучила глаза Катя. — Старая карга с косой. Всё, теперь я иду по жизни без него. Да, я встречаюсь с мужчиной. Впервые за пять лет я снова хочу просыпаться по утрам, краситься и надевать красивые платья. Да, он целует меня, обнимает. Он дарит мне цветы. Но я не приносила их домой, потому что боялась, что это вас расстроит. Я берегла вас, а выходит, зря? И не надо рассказывать мне о верности. У вас, помимо мужа, было сколько там поклонников? А? Два или три любовника.
— Откуда ты знаешь, язва?! — прошипела Надежда Дмитриевна.
— Вы сами мне рассказывали, когда перебрали наливочки. И что не знаете, кто настоящий отец Бориса, тоже говорили. Так что помолчите лучше. Я хочу быть счастливой, любимой, я хочу новую семью! Я…
— Уходи, — услышала вдруг Катя за спиной голос сына. — Раз ты хочешь новую семью и на нас тебе уже наплевать, то уходи.
— Паша! С чего ты взял, Пашенька?! Ты всё неправильно понял! Нет, это какой–то театр абсурда! Это просто кошмар! Я сплю и скоро проснусь, да? Паша, скажи, что это так! Мне совсем не наплевать на тебя!
— Вчера у нас был концерт в школе. Я выступал. Ты не пришла. Три недели назад было родительское собрание. Тебя не было, на него ходила бабушка. Ты даже в дневнике у меня не расписываешься. Классный руководитель поинтересовалась, надолго ли ты уехала. Я вот не знал, что ей ответить. Ты…
— Подожди! Но про собрание и концерт ты мне не говорил! Мы и видимся–то с тобой редко, то тебя нет дома, то меня. Я просто не знала, Паша! Я много работаю, мы же хотели поехать на море летом, я думала, поднакопить денег, купить хороший тур, чтобы всем было интересно. Подруга порекомендовала мне отличного гида в Абхазии, но там ценник ого–го получился, со всеми поездками. Я набрала учеников, чтобы у нас были деньги, сынок! Надежда Дмитриевна, почему вы не сказали, не предупредили, что у Паши собрание?!
Свекровь застреляла глазками, вынула из холодильника еще один пакет молока, открыла его, плеснула в свою кобальтовую чашечку.
— Я говорила, но ты же не слышишь ничего. Ты вся в своём грязном, пошлом романе, — наконец ответила она.
— Мама, я оставлял тебе записки. Ты их хотя бы читала?! Я уходил в школу, тебе делал бутерброды, а под тарелку клал записку. Ты что, мама?..
Парень покачал головой.
— Подождите, бутерброды были, записок не было! — нахмурилась Катерина.
— Были, мама, были… В общем, ты знаешь, бабушка права. Тебе лучше уйти. Новая жизнь зовёт, так вперёд. Мы проживём как–нибудь.
Парень развернулся и ушёл в свою комнату.
Надежда Дмитриевна, поставив в раковину чашку, тоже вышла, бросив, что к завтрашнему утру не хочет видеть Катю в своём доме…
Катерина, доев суп, помыла посуду, постояла, растерянно протирая в соты раз стол тряпкой, потом медленно прошла к себе в комнату. Что делать? Идти, падать в ноги, умолять простить себя? Но за что? Катя живой человек, женщина. Бог послал ей любовь, она её приняла. Она права!
Со стены смотрел на неё Борис, в золочёной рамке и с виньеткой по контуру фотографии. Боря… С ним было хорошо. Предала? Нет. Отпустила, стала жить дальше!
Катя постучалась к сыну. Тот что–то буркнул.
— Паш, ты злишься на меня? Зря! И очень глупо! — Катя не видела в темной комнате, что сын лежит в наушниках, продолжала говорить. — Знаешь, тот человек, я его люблю… Это сложно объяснить, но это как будто ты нырнул, тебя держали долго–долго под водой, воздух уже закончился, но ты не можешь всплыть. Так было со мной все эти пять лет. Но вот кто–то вытянул тебя на поверхность. Твои легкие горели от удушья, голова кружилась. Но ты вдохнул новую порцию кислорода и так полюбил жизнь, как никогда раньше. Паш, я не знаю, может, я действительно сейчас упустила тебя, замоталась, но не потому, что провожу всё время с этим мужчиной. Его, кстати, зовут Артёмом, он играет на виолончели, преподаёт в консерватории. Я просто взяла, видимо, слишком много учеников… Но я думала, так будет лучше…
— Бабушка сказала, что видела вас у ЗАГСа, — вдруг раздалось из темноты. — Ты совсем свихнулась, да?
Катя выпрямилась, как будто её ударили плетью по спине. Женщина встала, включила свет. Пашка зажмурился, отвернулся. Катя дернула его за плечо, заставила сесть на кровати.
— Да как ты смеешь?! Никогда не позволяй себе так разговаривать с матерью, ты понял меня? Никогда.
— А то что? Новый твой муж не возьмет меня к себе? Ты отставишь меня и родишь себе нового бэби? Ну оно и понятно… Хотя, мам, тебе уже сколько? Не поздно для новой семьи? А знаешь, мне всё равно. Иди куда хочешь. С бабушкой лучше, она хоть денег прилично даёт. Жить можно.
— Деньги, значит, даёт? Жить можно? Ну хорошо, сын. Я услышала тебя.
Катя сжала руку в кулак. Ох, как хотелось дать Паше пощёчину! Но это было бы актом бессилия. Нельзя. Надо уйти красиво. От одного профессора Катя слышала выражение: «Посланы, так идите!»
И она пошла.
— До свидания, Паша. Если что, ты знаешь номер моего сотового.
Погасила свет и вышла, закрыв за собой дверь…
Все вещи в чемодан не влезли, пришлось оставить зимнее. За этим Катя приедет позже. Надежда Дмитриевна прислушалась: вот невестка надевает сапоги, вот сняла с вешалки пальто, бряцнула молнией о металлическую окантовку тумбочки. Щелкнул замок, захлопнулась входная дверь. Всё, Катя ушла… Надо же… Хотя Надежда Дмитриевна всегда знала, что она, невестка, бесхребетная. Вот если бы саму Надежду так выставляли за порог, уж она бы устроила!!!
Пустой автобус довёз до метро. Звонить сейчас Дробникову Катя не стала, всё равно ему некуда её деть, а создавать лишние проблемы совсем ни к чему. Женщина решила пока перекантоваться у подруги.
В метро тоже было пусто. Катя задремала в вагоне, тот мирно, уютно раскачивался из стороны в сторону, было тепло. Только яркий свет от ламп раздражал. Катя прикрыла глаза и не заметила, как провалилась в сон. Она, Артём, Пашка… Они на море, весёлые, загоревшие, им хорошо и легко вместе… Сон оборвался, когда Катерину тронула за плечо дежурная по станции.
— Конечная, выходите, а то в депо увезут! — тихо сказала она и сочувственно глядела вслед плетущейся по платформе женщине…
Катя стояла перед обитой кожзамом дверью. На часах половина одиннадцатого, уместно ли заявляться в гости?.. А что делать? Не на улице же ночевать…
Подруга открыла сама, как будто услышала нерешительные Катины топтания.
— Ну чего стоишь, проходи, блудная дочь! Боже, я хотела бы видеть твою Надежду Дмитриевну в гневе! Это целый отдельный спектакль! Неверная невестка, пойманная с поличным… Ладно, потом расскажешь. Разувайся. Стол накрыт. Шампанское течёт рекой. Тебя только не хватает, да курьера из ресторана с шашлычками.
— Маша! — Катя заныла тонко, по–детски, потом навзрыд, потом бросилась к Марусе в объятия.
— Ничего, ничего! Прорвёмся! Рано ты крылья сложила, дорогая моя! Твоя Надежда Дмитриевна взяла тебя на испуг. Но ты ж у меня молоток, Катька! Ну не всё ещё потеряно! Проходи. А ну цыц! Марш в свою комнату! Тётя Катя пока не готова к вашему визгу! — наигранно строго шикнула Маша на высунувшихся из детской трёх детей. — Хотя… Жаркие объятия нам не помешают. А ну, ребятня, налетай!
На Кате повисли дети, гладили её, утешали, лепетали что–то. Женщина села прямо на пол в прихожей, прижала их к себе.
— Ладно, чертенята. Всё равно уже не уснём. Вам – чай и зефирки, нам шашлык и шампанское.
Ребятня завизжала и понеслась в гостиную…
… — Спасибо тебе, Маш… Так что–то муторно мне… — устало шептала Катя, лёжа на диване. Маша сидела рядом, гладила подружку по голове.
— Ой, брось. Поживёшь с нами. Мой Лёнька всё рано еще месяц в командировке. Ты поспи, я вот тебя пледом накрою еще, что–то холодно. Завтра продумаем, как жить. И всё будет хорошо, слышишь! Пашка твой одумается, дай только время!.. А Дробников этот, он как, а7 Ну в этом самом…
Маша кивнула куда–то в сторону.
— Не знаю. У нас не было ничего! — потупилась Катя.
— Ути–тюти… Да, тут повод призадуматься… Не к свадьбе ли дело?! Ну–ну, не реви, уладим. Спи, подружка, пойду всех тоже уложу. Завтра поговорим!
Маша щелкнула выключателем, погасла настольная лампа–ночник в виде большой жёлтой утки. Комната погрузилась во мрак. Только из окошка на потолок падали полоски света от уличных фонарей. Постельное белье пахло лавандой, под пледом уютно и тепло, подушка мягким облаком окутала голову… Катя уснула. Она почему–то верила Маше, ну не может вот так стать всё сразу плохо…
… В конце недели Павлик постучался в комнату бабушки, подождал, пока та разрешит зайти.
— Что, дорогой? — поинтересовалась Надежда Дмитриевна, посмотрев на внука поверх очков.
— Ты обещала дать денег, — прямо ответил Павел. — Мне надо выкупить ноутбук, я обещал, что приеду в магазин в субботу.
Пашка уже проговорился ребятам, что покупает ноутбук на выходных, хвастался, что будет последняя модель. Он нашёл хоть и подержанный экземпляр, но в хорошем состоянии. Если бабушка его подведёт, то в классе будут смеяться.
— Ах, деньги… — женщина покачала головой. — Деньги… Ну не сейчас, милый. Не сейчас. Я занята. Иди, займись уроками. Не отвлекай меня, пожалуйста!
— Но ты обещала! — упрямо встал напротив сидящей женщины Паша.
— Обещала. Не отрицаю. Ты же знаешь, Паша, я всегда держу своё слово. Но не сейчас. Пенсию задержали, нам надо на что–то покупать продукты, будем экономить. Мама твоя ни копейки не даёт, совсем нас забыла… А знаешь что, Паша, тебе бы работать устроиться. Я спрошу в театре, мальчики там всегда нужны, ну на сцене помочь, полы помыть. Ты и сам можешь заработать на свой ноутбук. Хорошая идея. Так?
— Чего? Что за чушь?! Бабушка, мне некогда мыть полы! Ладно, даю тебе ещё неделю. Но ты сильно подвела меня!
Надежда Дмитриевна скривилась от такой грубости. Пашка стал нервным, лепил, что в голову взбредёт, совсем не уважал свою бабулю…
Парень ушёл на улицу, хлопнув дверью… В понедельник он должен был принести в класс купленный ноут. Местные шакалы загрызут его, если он этого не сделает. Они будут смеяться над ним, унизят обязательно. Однажды они, эти заводилы, Антон и Егор, стянули с Павла штаны в раздевалке, просто так, ради шутки. Он разозлился, пошёл на них с кулаками… Но был отброшен в стену головой. Антон и Егор были выше Пашки, сильнее, их боялись все…
Паша бродил по улицам, но далеко от дома, так, чтобы, не дай Бог, не попасться на глаза местной шпане. Антоша с Егоркой жили через две пятиэтажки, левее, ближе к проспекту, значит, надо идти в другую сторону.
Неделя как–то быстро пролетела. Были контрольные, конец триместра, учителя наседали, задавали в три раза больше… Голова гудела от того, что надо сдать всё на «отлично». Надо, надо… А кому? Раньше Паша старался для матери, хотя она ни разу не отругала его за двойки и тройки. Расстраивалась, да. Предлагала свою помощь? Да. Но не отчитывала.
Мама… Павлик вдруг захотел быть рядом с ней. А ведь сам прогнал, сам сказал, чтобы уходила. Как маленький… Бабушка купила его! Купила с потрохами, за ноутбук, за деньги, накрутила его, настроила против матери. Мама нашла себе мужчину… Ну и что с того? Он, Павел, уже взрослый, он понимает, что мать достаточно молода, она имеет право на многое в этой жизни. Хотел ли Пашка нового отца? Нет. Но с мамой он всё же поступил зло, гадко…
Светофор загорелся желтым, потом переключился на зелёный. Парень начал переходить улицу, но вдруг замер, рассматривая женщину, сидящую в кафе, расположенного напротив перекрестка. Это была Катя. Такой красивой Паша маму уже не помнил. Она улыбалась, что–то говорила, снова улыбалась. Рядом сидел мужчина. Рослый такой, ухоженный, он тоже смеялся. Потом налил женщине ещё чая в маленькую, белую чашечку. Почему–то Паша её, эту чашку, очень хорошо рассмотрел. То ли свет так падал, то ли просто боялся смотреть не на фарфор, а на маму. Павлик не заметил, как застрял посреди дороги, засигналили машины. Катя обернулась на звук, вскочила, выбежала на улицу.
— Паша! Ну что же ты! Скорее, Пашка! — она застучала каблучками по асфальту, схватила сына за руку, потащила его на тротуар.
Она была такая милая, совсем–совсем молодая. И от неё пахло духами, знакомыми Паше с детства.
За Катей из кафе выбежал её собеседник.
— Артём, это мой сын, Павел. Павел, это Артём, виолончелист, преподаватель в консерватории, — представила Катя мужчин друг другу.
Те неловко пожали руки, кивнули.
— Давайте–ка допьём чай. Паш, или тебе кофе? — Артём улыбнулся.
Пашка насупился, смерил его взглядом.
— Коньяк, — сказал он с вызовом.
— Ещё рано для таких крепких напитков, да и не наливают здесь. Давай после, — спокойно ответил Артём. Катя испуганно посмотрела на него.
— И что, прям нальёте? — усмехнулся Паша, садясь за стол. Официантка принесла ещё одну белую фарфоровую чашечку, спросила, что будет есть молодой человек.
Катя заказала ему салат.
— Ну, если мама позволит… Знаете, Паша, я считаю, что пробовать любой алкоголь лучше в нормальной обстановке, дома, например. Есть даже целое искусство пития, его надо изучить, чтобы потом не валяться в канаве.
— Артём! — укоризненно покачала головой Катя.
— А что? Лучше под забором, за гаражами или в подъезде? Нет, Катерина, тут дело серьёзное. Ладно, оставим тему коньяка. Давайте, Павел, пользуясь случаем, я расскажу вам немного о себе. Вы не возражаете?
Пашка пожал плечами. Артём этот был какой–то свой, что ли, но в друганы не набивался, держался уверенно и спокойно, не лебезил, чтобы понравиться сыну своей женщины, не давил. Неужели нормальный мужик?..
Паша думал, а Артём рассказывал, как он рос в довольно хулиганском районе, как попался на мелком воровстве, как его вытащил из участка учитель музыки, заставил в качестве наказания ходить в нему, учиться играть на виолончели. Родителям было всё равно, а Артём втянулся. Свой инструмент он купить не мог, педагог подарил ему виолончель на день рождения. Она до сих пор путешествует вместе с Дробниковым, стоит в комнате на почётном месте.
— Это моя путёвка в жизнь, как бы не банально это звучало, — улыбнулся Артём. — Потом я попал в одну компанию музыкантов, они собирали группу, хотели играть что–то новое, был там свой композитор, был дирижёр. Сыгрались, стали потихоньку заявлять о себе. Когда выиграли конкурс и получили денежную премию, записали свой первый диск, разослали по радиоточкам. Так и понеслось… Ну а сейчас наш коллектив распался, жизнь развела, вот я теперь тут, — закончил свой рассказ Артём. — И вот ещё что, Павел… Я, понимаешь, люблю твою мать. Я ей ещё этого не говорил, но…
Катя застыла. Ей казалось, что все смотрят на неё, всё кафе слушает Артёма и улыбается.
— Но что? — вскинул брови парень, быстро взглянул на мать. Та закусила губу.
— Но я, наверное, слишком затянул со стадией знакомства и ухаживаний, а еще не познакомился с тобой. Это моя ошибка. Ты в некотором роде мамин защитник, опора, а я втиснулся между тобой и ею… Как–то нетактично вышло.
Пашка усмехнулся. Но так он просто прятал улыбку. Стало вдруг так весело и легко, что захотелось вскочить и отбить чечётку. И чего бабушка боялась? Артём нормальный мужик, если, конечно, не врёт.
— Да уж. Но… Но вот мы и знакомы, — протянул Паша руку уже открыто, смело. — Паша.
— Артём. Очень приятно, — Артём снова улыбнулся.
Потом говорили о Надежде Дмитриевне, о том, что она наговорила внуку. Паша извинялся перед матерью, та вздыхала.
— Да и я тут упустила многое, Паша… Но вот записки… Ты говорил, что писал, но их не было, сынок…
— Я думаю, бабушка нарочно их прятала. Не знаю…
Павлу вдруг позвонили, он извинился, отошёл, нервно теребил язычок «молнии» на куртке, хмурился. Катя наблюдала за ним.
— Тём, у него что–то случилось. Точно! — прошептала она.
— Разберемся.
Артём дождался окончания разговора, спокойно наблюдал, как Паша сел за стол.
— Сколько там просят? — наугад спросил он парня. Тот удивлённо поднял глаза.
— Откуда вы знаете?!
— Оттуда. Так что там? Давай суть вопроса! — уверенно кивнул Дробников.
Катя слушала, переводила взгляд с одного своего любимого мужчину на другого.
—… Вот так. Они меня уничтожат. Это не люди, это палачи, — закончил свой рассказ Паша. — Антон и Егор пришли к нам в класс в этом году, но уже терроризируют всю школу.
— Почему ты ничего мне не рассказывал? — тихо спросила Катерина.
— Потому что ты видела во мне мужчину, мама. Я не хотел тебя разочаровать… Ты вернёшься домой, мам?
— Нет, сынок. Я не хочу видеть Надежду Дмитриевну. Но за вещами приеду. Я пока живу у тёти Маши, а там видно будет.
— А я, мама? Что мне теперь делать? Бабушка, если я уйду, совсем сдаст…
— Да, уйдёт ей последний зритель, — усмехнулась Катя.
— Так, решаем проблемы по мере возникновения. Сначала заглянем в одно место. Паш, сам соберешь компьютер себе, у меня есть знакомые, помогут. Заодно и научишься, что там к чему. Катя, потом съездим за вещами. Я побеседую с твой свекровью, закинем Пашу домой. Дальше школа. Надо идти к директору. Чего тянуть? Пока они всю школу не перебьют?! Вопросы?
— Я же договорился купить ноут, они ждут, требуют деньги.
— Ещё позвонят, дашь трубку мне. Я поговорю, — пожал плечами Артём.
… Дробников привёз их в мастерскую, где собирали «начинку» для компьютеров, чинили, налаживали, перезагружали. Паша завис там на полтора часа. Катерина удивленно смотрела, как он быстро нашёл общий язык с мастерами, как ловко что–то настраивает, щелкая «мышкой».
Уже стемнело, когда они вышли на улицу. Пашка тащил большую коробку с системником, Артём купил ему монитор, но с условием, что парень пройдёт курсы молодых программистов и подтянет английский.
— Это дело важное. Для мужчины разбираться в приборах – это хорошо, — пояснил Артём. — Ну а дальше смотри сам…
Он вёз их по сумраку холодных улиц. В машине играла какое–то радио. Все молчали, как будто шли на дело, готовились…
Надежда Дмитриевна отпрянула от окна. Она видела, как во двор въехала машина, как из неё вышли Катя, Павел и этот противный Артём. Они направились к подъезду. Женщина заметалась, кинулась переодеваться, приводить в порядок волосы, потом, на миг замерев, устало махнула рукой. Будь, что будет… Ей так хорошо без Кати, она даже успокоилась, стала лучше спать. Утром, пока заваривала кофе и готовила Паше бутерброды, разговаривала с сыном, даже его фотографию на кухню принесла. Рассказывала, что снилось, что будет делать сегодня. О Кате ни слова. Ну что расстраивать Бореньку…
Катя открыла дверь своим ключом, включила в прихожей свет.
Надежда Дмитриевна услышала незнакомый мужской голос, потом Пашин. Катерина что–то ответила, все засмеялись.
Свекровь решила, что насмехаются над ней, гордо выпрямилась и вышла в коридор.
— Добрый вечер, — первым поздоровался Артём. — Будем знакомы. Артём Дробников.
— Я не хотела с вами знаться, молодой человек. Но, видимо, это неизбежно. Надежда Дмитриевна, хозяйка этого дома.
Артём протянул ей цветы. Женщина поморщилась.
— Я не покупаюсь! — ответила она, но цветы взяла по старой актёрской привычке.
— Я однажды был на вашем спектакле. Вам прекрасно даются характерные роли. Где вы учились? — поинтересовался Артём.
— В театральном училище имени Щепкина, — поджав губы, ответила актриса. — Но этому нельзя научиться. Если нет дара в крови, молодой человек. Нельзя! Паша! — вдруг строго посмотрела она на внука. — Что за коробки?
— Компьютер, — довольно улыбнулся Павлик. — Мне не надо твоих денег, бабушка.
— Понятно… — Надежда Дмитриевна развернулась, ушла в свою комнату. Катя, было, хотела её окликнуть, но Артём покачал головой.
— Сама придёт. Я голодный что–то… Может, приготовим мясо? Я сам всё сделаю, вы только мне кухню предоставьте! — сказал он.
Катерина пожала плечами, Пашка кивнул и потащил гостя вперед по коридору…
Надежда Дмитриевна, действительно, пришла сама. На запах маринованного в секретном рассоле мяса, салата, прованских трав и красного вина. Пашке налили морс. Он поджал губы, пробурчал что–то про коньяк.
— На выпускной, договорились? — шепнул ему Артём. — Не расстраивай мать.
Паша смиренно кивнул.
Катя наблюдала, как свекровь тихонько зашла, села на стул в уголке, замерла. Невестке стало даже её жалко. Тяжело, наверное, когда твой мир рушат, не спросив разрешения. У неё была семья – Паша да Катька. Но что–то пошло по–другому, а Надежда Дмитриевна не была к этому готова… Да и Катя, может быть, тут хороша – всё тайком, как будто воровала любовь у кого–то другого…
— И что будет теперь? — тихо поинтересовалась хозяйка, оглядев жующих гостей.
Артём положил вилку, отпил минералки, вздохнул. Он тоже умел держать паузы.
— Мы с Катей поженимся. Я уже снял нам квартиру, но, к сожалению, в этом районе не получилось. Места там хватит и для Павла, но ему решать, где он хочет жить, — Артём осторожно подлил старушке вина, она покачала головой.
— А как же Боря, Катя? Как же мой мальчик?! — спросила растерянно она.
— Знаете, мы с ним как–то давно разговаривали на тему того, что будет, если один из нас умрёт. Наверное, это обсуждают все пары рано или поздно. Он велел мне жить дальше. Жить, а не плакать над его могилой. Жить, рожать детей, ездить по миру, растить Пашу и женить его. Он приказал мне любить. Я думаю, что Борис был бы доволен, — тихо ответила Катя.
Надежда Дмитриевна сглотнула, отвернулась. Пашка повис на её плечах, как бывало в детстве.
— Бабуль, я с тобой останусь. Ты не думай! Ну куда я без тебя! Мам, ты не в обиде? Зато у меня два дома будет, правда? — весело спросил он. — А в школе я теперь по–другому буду, я теперь мозг! Ох, не зазнаться бы… Правда?
— Правда, — кивнула бабушка, сделала пару глотков из бокала, оценив по достоинству купленное Артёмом вино, попробовала стейки, пожаренные им же. Шарман… Весьма…
… Через полгода жизнь Надежды Дмитриевны изменилась. По Пашкиному компьютеру она смотрела свои старые спектакли, научилась переписываться с бывшими коллегами, даже ездила с труппой на гастроли в качестве почётного гостя. Паша бегал после школы в мастерскую, ковырялся в компьютерах, что–то там паял, ковырял, хмурился, а потом, разобравшись, радостно кивал. С будущей профессией он определился, это точно. Антон и Егор больше его не трогали. Уж что сказал им Артём, Паша не знал, но почувствовал, как изменилось отношение ребят к нему.
Катя и Артём подали–таки заявление на роспись.
— Так бабушка сказала, вы уже давно!.. — удивился Паша. — Она же видела…
— В тот день мы заходили договариваться о выступлении на одной свадьбе. Артёма пригласили сыграть на церемонии, вот и всё… — пояснила Катя. Надежда Дмитриевна отвернулась, сделав вид, что не слышит… Ох и заварила она кашу… Но с другой стороны, не выгони она тогда Катьку, так бы по углам и тискались они с этим Дробниковым! Так бы и жила невестка на два дома, ведь нерешительная, робкая! А так всё решилось быстренько.
Нет, всё же Надежда Дмитриевна голова!..
… Свадьбу отмечали на природе, в походно–свободном стиле. Купались, жарили шашлыки, танцевали. Свекровь милостиво отдала под этот «вертеп», как она сварливо отзывалась о мероприятии, свою дачу. Сама присутствовала только на росписи.
— Боря свою свадьбу тоже на даче отмечал, — грустно сказала она. — Не могу. Тяжело мне.
— Так давайте мы в другом месте! — нахмурился Артём.
— Ещё чего! Чтобы Катя по чужим углам маялась?! Ни за что! Только на нашей даче!
Потом тайно попросила Пашу показать ей фотографии.
— Хороший мужчина, положительный, — помявшись, заключила она.
— Кто? — стянув наушники, переспросил Павел.
— Ты, — взъерошила волосы внука Надежда.
— Ну и хорошо, бабуль. Ты смотри, там мама тоже хорошо получилась. Очень красивая.
— Ну, твой папа другую бы и не выбрал! — воскликнула бабушка. — Когда они вернутся–то со своих морей?
— Через неделю.
— Отлично. Дня за два надо к ним съездить, пыль хоть протереть. Ну и приготовить что–то надо. Мы, Паша, за своих всегда горой стоим и помогаем.
Внук покачал головой, улыбнулся. Ой ли… Но потом радостно вздохнул. Наладилось вроде всё, теперь бы экзамены хорошо сдать, и вперёд, во взрослую жизнь!..
Зюзинские истории
