— Не знаю, может, и уйду к Катьке… Ну да, дети. Нет, я их особо не воспитываю. Ленка с ними возится, а я работаю… Да-да, добытчик!
— Приехали, — сказал таксист, — с вас двести пятьдесят рублей!
— Держи пятьсот! Спасибо!
Вечерок выдался у Павла прекрасным.
— Еле-еле от Катьки сегодня вырвался, — беседовал он по телефону с приятелем сидя в такси, — шикарный ужин приготовила! Ты бы наряд ее видел! Хотя, нет. Обойдешься! А я из-за стола встал с другим голодом. Не меньшим! Вискарика она вкусного купила! Подогрела меня знатно! А потом, завидуй… вы дои ла досуха!
Таксист с завистью поглядывал в зеркало заднего вида.
Павел расхохотался, а водитель еле сдержал ухмылку.
— Не волнуйся, жена про Катьку ничего не знает! Она с Ромкой и Светкой днями крутится. Меня только на выходных замечает, да и то не всегда.
Павел переложил трубку к другому уху:
— Не знаю, может, и уйду к Катьке… Ну да, дети. Нет, я их особо не воспитываю. Ленка с ними возится, а я работаю… Да-да, добытчик!
— Приехали, — сказал таксист, — с вас двести пятьдесят рублей!
— Держи пятьсот! Спасибо!
Павел попрощался с приятелем и сел на лавочку у подъезда, чтобы немного проветриться после бу рн ого вечерочка, да и отрепетировать выражение крайней озабоченности.
Не просто же он так «на работе» задержался. Проблемы там были.
Получасовое просиживание он посчитал достаточным и вошел в подъезд.
— Почту надо забрать, — сказал он себе, сворачивая направо, — додумался же кто-то расположить почтовые ящики чуть ли не в отдельной комнате!
Достал связку, вставил в почтовый ящик ключ, повернул… Вдруг Павел ощутил удар по голове… А потом его начали бить…
Сколько это продолжалось, он не помнил. В какой-то момент потерял сознание. Но когда очнулся, оценил старательность ребят.
Ни кошелька, ни телефона, ни часов. Даже пальто с него сняли и модные ботинки.
С трудом привалился к стене под почтовыми ящиками. Встать пока не получалось.
— Где тут моя почта? – он помнил, что ящик открыл.
Было всего одно письмо.
— Андрей Михалыч решил голос подать…
«Пашенька, сынок, здравствуй!
Я понимаю, что ты очень занятой человек, но, прошу тебя, дочитай письмо.
Я хотел прощения у тебя попросить, что был плохим отцом тебе, и плохим мужем твоей маме.
Сейчас, находясь в пансионате, я много думаю. И понял, что был несправедлив. Я чувствую за собой большую вину. Мне стыдно. Но я благодарен тебе, что ты определил меня в это место, а не бросил дома одного.
Пашенька, прости меня за все! И за жестокость, и за черствость, и за непонимание. Не держи зла на старика. Я свое уже, считай, прожил. Плохо прожил. Если бы переиграть можно было, я бы поступал иначе.
Надеюсь только, что ты счастлив. Надеюсь, что не пойдешь по моим стопам. Я не умел ценить семью, и не достоин был ее. Потому и испортил жизнь и маме, и тебе.
Прости, сынок, и не поминай дурным словом!
Твой отец».
Из уголка рта Павла потекла с л юна, вперемешку с кров ью. Он кашлянул пару раз, окропляя письмо, и, завалившись набок, потерял сознание.
***
— Андрей, пошли на завтрак что ли? – спросил Виктор, сосед по комнате.
— Не хочу, — бросил он и отвернулся к окну.
— Ты че! До обеда потом голодному ходить? – удивился Виктор.
— У меня от ихней каши мыслительный процесс активизируется.
— Чего?
— Из туалета вылезти не могу! – повысил голос Андрей.
— А-а, — протянул Виктор, — так это чтобы запоров не было! Пошли!
— Не лезет в меня уже эта овсянка! Га до сть!
— А сегодня, говорили, пшенная каша будет! Желтенькая! Укусненькая!
— Что ты меня уговариваешь? — Андрей перевернулся на спину. — Я в сортах комбикорма не разбираюсь! Сто грамм бы к ней дали и мяса кусок.
— Кто ж тебе мясо тут даст? У нас питание диетическое. А мясо только за наличный расчет!
— Во-во! А они, нам его и продают на остатки пенсии, что нам после оплаты этих хором положены. Токмо цены у их на курятину, что в столичном ресторане на говядину мраморную!
— А ты говядину с мрамором пробовал? – спросил Виктор. – Как она?
— Ну, мясо и мясо, — пожал плечами Андрей, — жирненькое!
— Ты, как хошь, а я пойду поем! С твоих рассказов аппетит у меня прямо стр аш ный проснулся.
— А я не пойду, — грустно отозвался Андрей и снова уставился в окно.
***
В пансионат Андрей Михайлович попал не сам, но по своему согласию.
Пока работал, еще как-то держался. А как на пенсию вышел, почему-то стало нелегко и ходить, и за домом следить, и порядок наводить.
Попросил сына помочь, а тот:
— Батя, у меня времени нету, вокруг тебя танцевать. У меня работа, семья и дел навалом. Дом мне этот не нужен, пенсия твоя тоже. Предлагаю определить тебя в приличное место, чтоб с досмотром. А в качестве оплаты, как по закону: три четверти твоей пенсии и дом в зачет.
— А так можно? – спросил Андрей Михайлович у сына.
— Я договорюсь.
И договорился. Через неделю Андрей Михайлович подписал все документы и переехал в двухместный номер, по факту – палату, в бывшее здание какого-то профилактория, именуемое теперь «Пансионат «Лютик».
Павел довез его до крыльца, передал вещи и документы Жанне Александровне, администратору, и уже больше полугода Андрей Михайлович о сыне ничего не слышал.
***
— Зря не пошел, — сказал Виктор Семенович, вернувшись, — там по кусочку колбаски к каше дали. Так я твой кусочек тебе на хлебушке принес. Подкрепись, друг!
Михалыч сел на койке, подняв подушку выше:
— Спасибо, друг!
Кусочек колбаски, конечно, был чисто символическим. Но, судя по запаху, в нем даже была какая-то доля мяса. Не мраморной говядины, естественно, но и не по рош ок из хво стов и ко пыт.
— Пошли, может, в шашки поиграем? – предложил Виктор. – Или в шахматы? А может, домино?
— А смысл? – спросил Андрей Михайлович. – Ходи, сиди, играй. Я лучше тут полежу. Все одно, доживаем. Так какая разница, как это время проводить?
Семенович погрустнел. Он прекрасно все понимал, но старался не думать о будущем. Получалось слабо, но он хотя бы пытался. А Михайлович даже не пытался.
Виктор прилег, решив не оставлять соседа в одиночестве, тем более с такими мыслями. Да и отдохнуть после завтрака полезно. Ну и диета не способствовала активному образу жизни.
Да и намеки Андрея про туалетные размышления, тоже имели место быть. В любой момент могло накрыть.
— Знаешь, что я думаю, Вить, — задумчиво проговорил Андрей, — такие места, как это, они специально сделаны. Это что-то вроде чи стил ища или преддверия а да на земле. Одинокие и ненужные здесь люди. А все почему? Потому что жизнь прожили неправильно… А тут воз ме здие.
Виктор чуть на пол не свалился от таких размышлений. Так-то он согласен был, но настолько глубоко не закапывался.
— Я вот всю жизнь свою вспомнил, благо, времени достаточно. И знаешь, поделом мне.
— Излей душу, авось полегчает, — предложил Семенович.
— Жена у меня была, — начал рассказ Михайлович, — хорошая женщина. Нормальный мужик бы ей попался, может, и сейчас жива была. А так, уж десять годов, как нету. А она ведь меня моложе лет на пять была.
Как вспомню теперь, что не мог я пройти мимо, когда она спокойно сидела. Уколоть мне ее надо было. Хоть словом, хоть делом. Сердце колет, в груди жжет. Зачем? Зачем я с ней так?
То жи рной назову, то ла худ рой. То платье новое обру гаю, то кофту. Криворучкой величал. А уж подозрениями в неверности обливал, что по моя ми, не жалея.
Она в слезы, а мне тепло так становилось на душе, как медом помазали!
Радовался. Как, мол, я ее подстегиваю. Как радовался всю жизнь, так на поминках и проплакал.
— Вампиризьм! Это по езотерике вампиризьмом называется! – вставил слово Виктор.
— Ну да, — Михайлович почесал стриженную под ноль голову (со вшами так боролись в пансионате), — похоже. А еще сын у меня есть. Пашка. С его помощью сюда меня и определили. Но я на него не обижаюсь.
— Ему тоже доставалось?
— Да. Но тогда-то я думал, что воспитываю. Я ему за всю жизнь слова доброго и ласкового не сказал.
— Слышь, Михалыч, а напиши сыну письмо! Так, мол, и так. Прости отца своего непутевого. Напиши, что признаешь свою неправоту. Покайся. Все ж меньше с собой наверх тащить.
— А и напишу! – воскликнул Михайлович.
***
Через два месяца Павла отпустили из больницы домой, а пока он лечился, Лена к нему ездила практически каждый день.
Привозила домашнюю еду, вещи, новый телефон. Приезжала сама, иногда привозила детей.
И что характерно, Павел видел искреннее беспокойство в их глазах. Не наигранное. Его семье на самом деле было не безразлично, как у него дела.
И Кате он из больницы позвонил, тоже предложил его навестить, но та отказалась, сославшись, что она не из этих, которые в больничных палатах услуги оказывает.
А судя по тону, ей вообще было все равно, выживет он и выздоровеет ли…
— Дом, милый дом, — проговорил Павел, переступая порог.
Ходить пока было сложно. Поломали его знатно, а потом два месяца постельного режима. С одной стороны его поддерживала Лена, а с другой сын Рома. И только так получалось у Павла передвигаться по квартире.
— Что бы я без вас делал? – спросил он с улыбкой. – Хорошо, что вы у меня есть!
— Папа, — Света протянула Павлу конверт, — это дедушкино письмо. Оно у тебя в руках было, когда мама тебя на первом этаже нашла.
— Кстати, о дедушке, — проговорил Павел, бережно беря конверт, — вы не будете против, если мы его заберем сюда? Места у нас достаточно. Мне кажется, что это неправильно, что он там.
— Мне тоже так кажется, — сказал Рома, — я уже думал адресок запомнить, куда тебя потом сдать!
И, слава Богу, что Рома потом рассмеялся, потому что у Павла чуть сердце не остановилось.
— Не надо так шутить, сынок! – Павел улыбнулся.
Но он понял, что побили его не просто так. Это знак был, что такой образ жизни и его когда-нибудь приведет в похожий пансионат.
Никогда не поздно начать жить правильно, тем более у Павла еще есть время.
Никогда не поздно
Захаренко Виталий
