У Иры только двадцать три свободные минуты – ровно столько занимала дорога от школы до дома. Если хоть раз прийти раньше, мама будет требовать от нее той же скорости и всегда, а если опоздать, получит нагоняй. Денег на автобус мама не давала, но не из жадности – когда Ирочка была совсем маленькой, врачи сказали маме, что у девочки слабые мышцы, и ей нужно больше ходить пешком. Вот с тех пор Ира и ходит.
Эти минуты Ира использовала с умом – например, слушала в плеере кассету, которую в остальное время прятала во внутреннем кармане рюкзака, потому что мама дарила ей плеер для того, чтобы Ира слушала классическую музыку, а не «эту фигню». Последнюю неделю кассета была шведской группы Ace of Base, Ира взяла ее у одноклассницы. Она давно уже научилась все прятать от мамы: журналы, сигареты, аудиокассеты – то, что той не может не понравиться.
— Ты что, хочешь, как я сгнить в этом захолустье? – вопрошала она. – Учись и не трать время на ерунду!
Когда Ира была маленькая, она не понимала, что значит «сгнить» – это как картошка, почернеть изнутри? Она каждый день внимательно рассматривала маму, страшась, что у той появятся на руках и груди черные пятна, но этого так и не произошло. Теперь Ира понимала, что такое «сгнить», она и сама такого не хотела, но в учебе не видела толка, хотя и получила одни пятерки и четверки, но больше, чтобы не злить маму.
На этот раз она опоздала. Встретила по дороге Шурку, он выпустился из девятого класса в прошлом году, соответственно, был младше ее на год, к тому же некрасивый, поэтому Ирке нечего было бояться. Мама говорила, что все проблемы от мужиков, лучше бы их вообще не было.
— Тогда бы и меня не было, – напоминала ей Ира, но мама совсем не расстраивалась.
У Шурки была самая настоящая гитара, и он предложил показать ее Ире. Жил он в общежитии, недалеко от школы. Но Ира понимала, что и так уже опаздывает, поэтому договорилась с ним на среду в четыре – там у нее был факультатив по математике, который один раз можно и пропустить.
Он встретил ее на условленном месте и повел за собой. Ира боялась, что их остановит вахтерша, женщина с рыбьим лицом, но та смотрела телевизор и не обратила на них никакого внимания.
Сначала он угощал ее чаем с конфетами. Конфеты Ира видела редко, так как, по мнению мамы, они портили зубы. Тем более, Ирка и без конфет такая толстая, мама ей все время про это напоминала. Рассматривая себя в зеркале, Ира узнавала мамины черты и соглашалась – толстая, поэтому не ела не только конфеты, но и белый хлеб. Правда, пару раз в неделю она срывалась, тайком шла на кухню и съедала за раз булку, так что живот распирало в разные стороны, как у беременной. В такие моменты Ира представляла, что у нее внутри ребенок, и когда он родится, она станет мамой, а мама – бабушкой. Давно, когда еще жива была бабушка, Ира спросила, получив свою обычную порцию ремня от мамы:
— Почему ты такая злая? Вот бабушка добрая, она меня любит!
За это она, конечно, получила еще добавку ремня, а потом мама сказала:
— Бабушки всегда добрые. Вот стану бабушкой – подобрею.
Иногда Ира мечтала об этой доброй маме, которая не будет ругать ее за оценки и толстую талию, не будет выбрасывать в мусорку чужие кассеты и бить ее мокрым полотенцем по лицу.
Конфеты у Шурки оказались вкусные, а гитара и правда настоящая. Он сыграл ей «Восьмиклассницу», блея так, словно у него насморк, потом что-то из «Ненси». Когда Ира, глянув на часы, сказала, что ей пора, Шурка вдруг накинулся на нее с поцелуями. Ей было смешно, и пришлось сосредоточиться на том, чтобы заглушить этот смех, пока он пыхтел на ней. Ира смотрела на часы на стене, на которых было ровно шестнадцать часов и двадцать три минуты.
После всего Шурка сказал, что любит ее с седьмого класса, и предложил стать его девушкой. Ира, которая мечтала стать знаменитой певицей, решила, что парень с гитарой подойдет, хотя он был ниже ее, некрасивый и ужасно занудный. Так они начали встречаться.
В общежитии пахло куревом и супом, вахтерши, похожие друг на друга как разлученные в младенчестве близнецы, не обращали на нее никакого внимания. Шурку она не любила, но ей нравилась сама мысль, что у нее появился парень.
С матерью, правда, начались проблемы – теперь Ира все время опаздывала, нахватала троек, и та даже достала забытый уже года три ремень. Ира плакала, голосила «Мамочка, я больше не буду!», но потом все равно шла к Шурке в общежитие. Он жалел ее, ругал ее мать, и Ира на удивление вступалась за нее.
В марте, когда снег еще даже не начал таять, Ира побежала в туалет, не успев съесть и половину утренней порции овсянки. Мама сразу все поняла и устроила просто грандиозный скандал – на этот раз даже соседка тетя Вера вмешалась, так громко они кричали.
После школы Ира не пошла домой, она пришла в общежитие к Шурику. Его мать варила на кухне рыбный суп, и Ира снова побежала в туалет. Потом она сказала Шурику, что, кажется, она залетела. Шурик выглядел смущенным и растерянным, а его мама кричала не меньше, чем ее.
— Я не вернусь домой, – сообщила Ира. – Мама меня убьет.
— Меня тоже, – прошептал Шурик.
Ира понятия не имела, откуда мама узнала адрес общежития, но она его узнала. Мама кричала на Иру, мама кричала на Шурика и даже на его маму. Мама Шурика тоже не осталась в долгу – она сказала Ириной маме, что та сама не следила за дочерью, как полагается и пусть теперь платит за аборт, у нее таких денег нет.
Тут всех удивил Шурик. Он шагнул вперед и сказал:
— А кто сказал, что будет аборт? Я не согласен! Я женюсь на Ире. Мне уже шестнадцать лет, я взрослый.
— Взрослый он! – всплеснула руками его мать, а потом села и расплакалась.
Ирина мать строго посмотрела на нее и сказала:
— Пошли домой. Завтра запишу тебя на аборт.
— Никуда я не пойду! – закричала Ира, вцепившись в железную спинку кровати.
Мама приходила еще три раза. А на четвертый сказала, что она ей больше не дочь, и после этого не появлялась.
Шуркина мама оказалась вполне сносной – она уступила им свою кровать и поставила ширму посреди комнаты. Шурка устроился на работу в ночную смену, и после колледжа шел туда, а потом обратно в колледж. Ира ходила в школу, готовилась к экзаменам. Мама Шурки записала ее к гинекологу, но не сразу, а через два месяца, перед экзаменами. Гинеколог развела руками и выдала Ире стопку направлений на анализы.
Экзамены она сдала не очень, поступать, понятное дело, никуда не стала. Взяла на себя все бытовые заботы, готовила и убирала. Шуркина мама ее хвалила, а Шурка чуть не завалил сессию и стал брать еще и дневные смены.
С первой зарплаты он купил книжку про беременность и каждый день внимательно ее читал, сообщая Ире, что сейчас происходит с ребенком и какого он уже веса. Ира к этой информации относилась равнодушно – ее живот распирало, прямо как от хлеба, на лице высыпали страшные прыщи. Все это ей не нравилось, и ребенка ей совсем не хотелось, но было приятно, что Шуркина мама покупает ей фрукты, а Шурка моет за нее пол, потому что в книжке написали, что беременным нельзя наклоняться. Он все еще был ужасным занудой.
Ребенок родился раньше срока, десятого октября в девятнадцать двадцать три. Они долго лежали в больнице, пока у него не прошла желтушка и не наладилась прибавка веса. Шурка орал под окнами, его мама передавала ей сгущенку, чтобы быстрее пошло молоко. Ее мама так и не появилась.
Они поженились еще летом, просто расписались в ЗАГСе. Пришли две ее подружки из школы, которые были в шоке от происходящего – до самих экзаменов Ира успешно скрывала свое положение. Подружки были загорелые, щебетали о вступительных испытаниях, и Ирка их возненавидела. Они же пришли к ней после выписки – притащили коляску, памперсы и кучу всякой одежды. Даша прошла на экономический, а Марина поступила в педагогический колледж, больше никуда не взяли. Они смотрели на Иру с уважением, и она перестала так сильно их ненавидеть.
С ребенком жить стало сложнее: мальчик все время орал, Ира отрубалась от недосыпания. Шуркина мама ее будила и ругала, напоминала, что это они захотели ребенка, а не она, ей хватило Шурки и двух его старших сестер. Ира брала мальчика на руки, но он все равно орал не переставая. Шурка стал все реже появляться дома, подружки совсем ее забыли. Свекровь велела ей каждый день гулять с ребенком, но вытащить коляску было очень сложно, а от холодного ветра руки покрывались цыпками. Ирка плакала, и слезы застывали на ее щеках. Хватало ее ровно на двадцать три минуты.
А за две недели до нового года пришла мать. Она осмотрела комнату, в которой по диагонали была натянута веревка с сохнущими вещами, сморщила нос.
— Ну, показывай, – велела она.
Ира достала из кроватки Матвея, который только-только успокоился. Лицо матери приобрело странное выражение – смесь удивления, страха и еще чего-то, Ира не разобрала.
И тут Матвей все же разорался. Ира кинулась к нему, чтобы взять на руки, но мать отмахнулась. Она уложила его себе на плечо и что-то принялась петь. Вскоре мальчик затих, а мама сказала:
— Собирайся-ка домой.
Ира покосилась на свекровь, которая все это время молча резала овощи на винегрет.
— Я замужем, мам.
Мама вздохнула.
— Ну, бери с собой мужа. Что теперь делать, воспитаем…
Шурка не сразу согласился, слишком уж свежи были его воспоминания о следах ремня на Ириной спине, но, когда с ним поговорила его мать, он согласился.
Их ждала комната со свежим ремонтом и телевизором. Ира во всем искала подвох – в приготовленных ее любимых блюдах, в спокойствии матери и даже бритве для Шуры в ванной. Но мать будто подменили – она была почти доброй, хотя и покрикивала на нее, если, по ее мнению, Ира неправильно ухаживала за сыном. Но самое удивительное было не это: мать вдруг подружилась с Шурой. Ей нравилось, что он учится и работает, что никогда не бранится при ней и всегда хвалит ее стряпню. Они вели беседы о политике, отчего Ира скучала и шла смотреть сериал.
Весной мама спросила:
— К экзаменам будешь готовиться?
Это был не первый такой разговор.
— А куда я Матвея дену? – привычно ответила Ира.
Мама посмотрела в окно и сказала:
— Что-нибудь придумаем. Мы с Шурой уже все обсудили. Будем работать по очереди. Тебе учиться надо, пока мозг еще не засох. И так толстая, еще и без образования, бросит тебя твой муж.
Все же мама была неисправима.
Ира вздохнула и спросила:
— И чего ты такая добрая стала, а? Раньше ты такой не была.
Мама пожала плечами и ничего не сказала. А Ира подумала – просто мама стала бабушкой, а все бабушки добрые…
