— И почто ты мне только сдался, горюшко ты моё! Ведь мамка твоя змеюка, да она с детства была такая, никого не любила, никого, даже себя не любила. И чего ей не хватало, заразе этой, Любке твоей? Ну ушёл от нас её папка, так ведь многие и без папки живут. И ничего, живут, да ещё какими хорошими людьми становятся. А мамка твоя, она дрянь несусветная, вот ведь всё таки повесила на меня сыночка нагулянного, да ещё и больного. А сама пропала, гадина, да где же мне теперь её искать, эту стерву? И что мне теперь, бабке старой, с тобой делать? Ведь пропадешь, совсем пропадешь, чахлый ты, Павлик, не жилец! — причитала бабушка и натирала мазью свои больные колени, — Да хоть бы ты сдох лучше тогда, немощный! Я вот помру, а ты куда? Кто с тобой вошкаться будет? Сил моих больше нет, да что ж я такое говорю то, дура старая!
Бабушка снизила тон, но не замолчала, а все говорила, выговаривалась. Неведомо кому рассказывала, потом плакала, всплескивала руками и тоскливо смотрела на Пашку. На единственного родного человека, кроме бросившей их Любки, дочери её непутёвой. Вообще Антонина Михайловна прилюдно никогда не ругалась, но Пашка родился глухим, с целой кучей разных патологий. И Антонина Михайловна знала, что внук её ничего не слышит. Любка от сына в роддоме не отказалась. То ли пожалела поначалу, то ли мужика своего хотела удержать ребенком, разве эту Любку разберешь. А потом поняла, что бабка и без неё справляется, сама то она в жизни давно разочаровалась своей бестолковой, и пропала. Совсем пропала, уже семь лет, как её нет, Любки её.
Пашка сидел за кухонным столом, ел гречневую кашу, что сварила бабушка, и рисовал в тетрадке. Он делал вид, что не слышит бабушку, потому что она так думала. Но он слышал её, плохо, но слышал. Ему было восемь, он очень-очень любил бабушку и пока ещё особо не чувствовал себя сильно нездоровым. Бабушка была для Павлика всё. Она пела ему песни, хоть и считала его глухим. А он слышал, тихо, но всё же слышал, и улыбался ей. Пашка очень испугался словам бабушки, что она помрет, так отчаянно она ещё никогда не плакалась. Вечером он никак не мог заснуть, всё думал, что же ему делать. Взрослые такие большие, и такие слабые. А Павлик всегда знал, что если очень сильно попросить о важном, то ему помогут. Тот Голос, который Павлик всегда слышал очень хорошо, звучащий в его голове, утешающий и всё объясняющий, уже два раза помогал ему, точнее им с бабушкой. Один раз — когда бабушке стало плохо, а Павлик был ещё совсем маленький. Он плакал, звал на помощь, и Голос утешил его, а потом и помощь пришла. Бабушка назвала это Чудом. А второй раз в прошлом году, когда у бабушки украли пенсии, и им совсем не на что было жить. Голос пообещал, и воры вернули им денежки, а бабушка удивлялась, и махала ими Пашке перед носом, — Видишь, нашлись! Есть ещё люди порядочные, нашли и вернули, так что пока поживём ещё, милый! Да что я тебе говорю, что ты понимаешь, эх, горе ты моё.
Пашка не знал, но всегда чувствовал, что Голос этот, звучащий в его голове, принадлежит кому-то очень доброму, сильному и всемогущему. Тому, кто может всё! И, вытерев слезы, стал умолять Его, чтобы Он хоть ещё раз помог им, ну хоть один разочек. И Пашка плакал, и просил не оставить их с бабушкой. Просто дать ему сил, чтобы Пашка мог ей помогать. И чтобы его бабушка пожила ещё, а то он без неё пропадет, он не сможет без неё жить. А ещё Пашка просил о НЕЙ. О Любке, о своей маме, которой не знал, не помнил, но бабушка так часто о ней плакала, думая, что внук не слышит ничего.
Заснул Пашка лишь под утро, весь заплаканный, измученный, на мокрой от слез подушке.
Его разбудило не яркое солнце, непонятно откуда вдруг взявшееся. А бабушкин голос, прозвучавший, как гром среди ясного неба. Павлик никогда раньше так хорошо не слышал.
— Вот чудеса, вчера думала помру, а сегодня так светло на душе. Пойду ка нажарю я гренок, пока не болят ноги, чудные дела твои Господи. Пашеньку не буду будить, язык мой поганый, вчера молол что попало, стыд какой.
— Бабушка! — Павлик встал и обнял изумленную Антонину Михайловну в мягком байковом халате, — Я так люблю твои гренки, ты пожарь их скорее.
Бабушка ещё долго не могла поверить, что её внук Павлик здоров. Чудеса, да и только, ну что тут скажешь. Сама она тоже стала себя гораздо лучше чувствовать, но списала это на радость за внука.
Пашка был счастлив и благодарен, только Голос в его голове звучал всё тише и тише, пока он совсем не перестал его слышать. Зато он чувствовал невероятный прилив сил. И слышал, слышал всё, и это было удивительно хорошо. Утром Пашка слышал, как дворник чистит снег под окнами их дома. Слышал, как чирикают воробьи и стучит капель. Слышал, как на кухне бабушка шепчет, — Иже еси на небеси, да святится имя твое…
И Пашка был очень-очень счастлив. Счастлив ещё и потому, что он помнил последние, тихие слова Его Голоса, которые тот сказал ему:
— Твоя мама Любовь не пропала, ты должен это знать, Павлик. Она в старом монастыре, придёт время и вы встретитесь. Ты найдешь её. А пока будь счастлив и береги бабушку. Впереди у тебя большая и очень интересная жизнь.
И запомни — на самом деле одиночества не бывает никогда.
