Кажется, минула целая вечность с тех пор, когда её жизнь превратилась в череду однообразных, серых, неотличимых друг от друга дней и ночей. Некогда любимый ею Сергей, добродушный, заботливый весельчак, став её мужем, как по мановению волшебной палочки, превратился в бесчувственного, холодного домашнего тирана. В норму жизни стали превращаться постоянные исчезновения любвеобильного Сергея, щедро тратившего фонтанирующий тестостерон где-то вдали от семейного очага, превратив её в безликую, постоянно путающуюся под ногами прислугу. В одну из таких бессонных ночей, при тусклом свете ночника, Лида закурила свою первую сигарету, глядя в окно на залитый золотистым лунным светом, безлюдный двор. Не засыпающая, ни на минуту, вместе с ней гипертрофированная совесть, загнала её в угол, и отметала все её попытки решить проблему кардинально. Вычеркнуть из жизни эти тоскливые, безрадостные годы, вместе с памятью о беспутном муже.
Беспристрастная, противоречивая жизнь внесла и без того, нелегкую Лидину судьбу свои жестокие коррективы.
Тяжелая автокатастрофа превратила здорового мужчину в инвалида. Визиты в больницу стали настоящей пыткой, морально истерзанной Лиды. Капризные выходки Сергея, казались ей настоящим, изощрённым издевательством. Каждое её слово, вызывало в ответ поток оскорблений, насмешек и грубостей, в присутствии других пациентов. Это больно ранило её самолюбие.
– Привыкайте, — говорил лечащий врач. – Это не игра. Это на всю оставшуюся жизнь. В нашем наблюдении он больше не нуждается, ему нужен домашний уход. Все реабилитационные мероприятия можно обсудить с психологом и врачом поликлиники.
«И за какой тяжкий грех я несу это непосильное бремя? Всё моё существование, безрадостное – черно-белое кино, и под занавес, достойный такой жизни подарок».
Выносить «на люди» свою семейную жизнь, свои эмоции, не позволяло ущемлённое самолюбие. Весь тяжкий груз молча носила в себе. «А ради какой цели приносится такая жертва?» – часто задавала себе вопрос Лида, прекрасно осознавая, что так жить нельзя, но вопреки всякой логике, молча сносила все унижения. Ради чего всё это? Кто даст ответ на этот вопрос?
Попытка найти поддержку у мамы, успехом не увенчалась. Не нашлось у неё нужных слов сочувствия, не говоря уже о поддержке. «Не ты первая, не ты последняя. В похожей ситуации живут тысячи женщин. И ничего. Не сгущай краски. Набегается – вернется. Время еще не пришло. Потерпи. Семейная жизнь, не райские кущи. Оглядись вокруг, и делай выводы сама».
«Вот и терпела. Пропустила тот момент, когда надо было уйти, не оглядываясь назад. Теперь пожинаю горькие плоды своей нерешительности. Почему не ушла, когда стало очевидным его полное пренебрежение мной, когда он перестал видеть во мне человека и жену? Какая сила удерживала меня от решительного шага к нормальной жизни?»
Для Сергея Лиды как бы не существовало. Тень, сквозь которую можно беспрепятственно пройти, даже не заметив. Иногда, в зависимости от его прихоти, или скверного настроения, она превращалась в мальчика-служку, которому нужно дать указание, или надрать уши, просто так, ради собственного удовольствия и эмоциональной разрядки. Видя полную покорность и безропотное молчание, заводился ещё больше, переходил на оскорбления, доводя себя до неистовства. Затем хлопал дверью, и снова исчезал на неделю, оставляя Лиду медленно приходить в себя.
В душе Лидия кричала на него, спорила, всё больше утверждаясь в правильности выводов относительно человеческих качеств Сергея. «Эгоист, самовлюбленный хам. И весь негатив отношений она берет на себя, оставляя маленькую толику случайно затерявшейся в недрах его черного сердца нежности, своим соперницам».
Жирную точку на семейных узах Лида поставила давно, но пойти на полный разрыв, по непонятной ей самой причине, не решалась.
«А какая сила удерживала Сергея от истинно мужского поступка, извиниться, и исчезнуть из моей жизни навсегда? Сделать это было очень просто. Зачем столько лет истязать ни в чем не повинного человека, мать своей дочери?» Это маленькое, несчастное существо, всегда незаметно появлялось в дверях своей спальни, и молча, с немым укором смотрело на исходящего злобой человека, по глупой прихоти судьбы ставшего её отцом. Заметив её, Сергей как-то сразу «затухал», и в очередной раз надолго исчезал, оставив за дверью квартиры дуэт страстотерпцев-молчальников.
А годы равнодушно шли мимо своей чередой, незаметно превращая молодую, полную надежд жизнерадостную девчонку, в замкнутую, битую жизненными неурядицами женщину. Беспросветность существования скрашивала забота о любимой дочери, долгие вечера посиделок у экрана, за просмотром сказочных сериалов из какой-то совсем другой, совершенно нереальной жизни, да прослушивание шансона, и любимых дворовых песен из далёкой юности. Классическая соломенная вдова.
Думать о будущем совсем не хотелось. «Что меня ждёт в дальнейшем? Немощный, злой инвалид, с пеной у рта кричащий о моей никчемности существования на этом свете, который уже никогда не хлопнет дверью, и не исчезнет, дав кратковременный отдых моим истерзанным нервам? Нет. нет, и нет!! Вот он, Рубикон, который надо перейти. Наступлю на собственную совесть, и завтра же подам на развод! Пусть живет в доставшейся ему от матери квартире, и пусть его бережет сонм особ, на которых он променял семью и любовь».
От принятого решения, на душе легче не стало. Слово своё сказала так и не задушенная совесть. – Скажу ему об этом сама. Вызвала такси и поехала больницу.
В коляске, под раскидистым каштаном сидел сгорбившийся, несчастный человек, с тоской смотрящий в никуда. Невдалеке сидела санитарка, труд которой оплачивала Лида, за присмотр. Где-то в глубинах души, не подчиняясь сознанию, зашевелилась присущая только русским женщинам, жертвенная бабья жалость. Оставить в беде этого человека. оказалось выше её сил.
Вопреки собственной воле, Лида спросила:- Ну, как ты, Сергей? Домой собираешься?
Сергей, продолжая смотреть отрешенным взглядом в пустоту, тихо произнес: — Лида, ты присядь, пожалуйста, на пять минут. Мне надо сказать тебе кое -что.
Сейчас начнёт. Но, после некоторого молчания, услышала ошеломляющую исповедь.
-Знаешь. Лида, когда я умер на операционном столе, да, ты не смейся. Я действительно умер. Я видел всё со стороны. Видел, как суетятся врачи, как дергается мое тело от ударов дефибриллятора. Слышал, как хирург сказал: «Всё. Бесполезно. Он умер». Видел дочь, задумчиво смотрящую в окно своей комнаты. Видел тебя, молчаливо сидящую на кухне, и слышал музыку и слова твоей любимой песни: «Искры в камине горят как рубины, и улетают с дымком голубым». Не ощутил я никакой свободы, и чувства полёта. Меня охватила всепоглощающая тоска и раскаяние, леденящий ужас от того, что ничего уже не вернуть, и никогда не исправить. Я вдруг понял, что любил вас, и что я сотворил с вашей жизнью. Захотелось вернуться, и упасть перед вами на колени. Я рванулся к своему телу. Больше ничего не помню. Очнулся в реанимации, и первая мысль, пришедшая в голову, была – зачем? Потом я долго думал, что делать дальше. Прощения за такое не даётся. Вот что я решил. Это моя последняя просьба. Пожалуйста, помоги мне оформить документы в дом инвалидов. Без тебя это не получится. Мамину квартиру я оставляю вам. Мне она больше ни к чему. Не я первый, не я последний. Как — нибудь, доживу свой никчемный век. И еще раз, простите меня.
Лида молча слушала этот крик заблудшей души. По её щекам медленно катились слёзы. Затем она резко встала. И произнесла: – «Ладно. Хватит кукситься. Мужик ты, или не мужик? Сейчас подъедет доча, и — домой. Приготовлю на ужин, что ни будь вкусненькое».
Стефановна
