— Хорошего мужчину, Леночка, надо холить, лелеять и у сердца держать! Но это хорошего! А не абы какого! — сказал вкрадчиво Семен, положив подбородок на ладонь и опершись локтем на покрытый чистенькой клеенкой столик, один из шести в кухне коммунальной квартиры. — Мы же что? Мы пол, действительно, слабый, к бытовым вопросам неприспособленный! Вот, к примеру, вам, дамам, обед сварганить что из топора, я извиняюсь, что из курятины синюшной, – одна наука, всегда вкусно да полезно! А мужик… Нет у него жены, так и готовить не станет. Нас, холостых, за версту потому и видно, что без заботы да ласки живём… Прозябаем!.. — Семен всхлипнул от жалости, видимо, ко всему мужскому, необласканному полу. — Тяжело… Вы меня понимаете?
Голодный и уставший после смены Сёма надеялся, что, неся перед Леной эту несусветную чушь, разжалобит ее, и она угостит его домашней стряпней.
Выросший в большой, преимущественно женской семье, мужчина привык, что женщины баловали его разносолами, сюсюкали и что только на руках не носили. Пять сестер, Семён – единственный мальчик, самый младший, переходил с одних ласковых рук на другие, но это не испортило его, а наоборот, заставило ценить и почти боготворить женский пол, защищать его и уважать право женщины на ласку и нежность. Это было так естественно, что не вызывало никаких вопросов. Но Семён привык видеть рядом женщин сильных, самодостаточных, гордых, Лена же вызывала у него жалость, путала все карты в понимании женского естества. И ведь живут такие на планете, барахтаются в собственных заблуждениях…
Елена Петровна Никифорова в это время усердно мешала в кастрюльке крупу и, поглядывая на мужчину, как будто и не слышала, что он говорит. Скоро придёт Женечка, голодный, уставший, надо накормить! Главное не забыть ничего, что он любит! Каша непременно с маслом, чтобы волной срезанный кусочек на глазах Евгения плавился в тарелке, а пар от горячей молочной пшённой кашки приятно туманил серебристый блеск ложки; к каше бутерброд, обязательно с колбаской. Нет колбаски? Бывало, что Лена, прибежав домой из больницы, где работала медсестрой, в магазин не успевала, и, как назло, в эти дни заканчивались в холодильнике припасы… Тогда еды можно попросить у Агнии Романовны, соседки. У той всегда были в запасе деликатесы, зря что ли Агния трудилась товароведом при крупном продуктовом магазине!.. Но сегодня колбаса была, всё в порядке!
Лена, на миг закрыв глаза, чуть не уснула прямо вот так, стоя с ложкой в руках. Её разбудил всё тот же Семён.
— … А вот еще что я вам скажу! — продолжал он, наблюдая, как пшенка потихоньку разбухает в кастрюле, разрывая натянутое пленкой молоко и вздыбливаясь желто–белесыми холмиками. — Мужчина, как щенок, кутёнок безрассудный, кто его поманит, к тому и пойдёт. И преданным будет на всю жизнь!
— Бросьте! — усмехнулась Лена. — Это какой–то у вас безвольный мужчина выходит, бесхребетный. Таких никому не надобно! Тот, кого можно мужчиной назвать, — охотник, он абы кого в свои сети не поймает, мелкую да бесполезную рыбёшку выкинет, крупную же, ценную оставит. Сколько его не мани, сколько не зови, но если не по нраву добыча, то и пройдёт мимо. Только лучшую заберет, своей сделает, королевой назовёт.
Сёма прищурился: ведь правильно рассуждает Лена, о мужчинах вроде бы понятие имеет, знает, кого уважать следует, но это только на словах… В жизни же у нее полный кавардак…
Мужчина улыбнулся, покачал головой.
— Да, возможно, вы правы… Я тут читал, Леночка, что мужчины по природе своей полигамны. Ну придумано так, чтобы генофонд, так сказать, сохранить… Королев у одного такого мужчины может быть много – одна дома, на диване его ждёт, вторая на службе пылинки с его стола сдувает, третья… Ну а третья, совсем тайная, ждёт его у себя. Захочет он – придёт к ней, не захочет – даже не позвонит… Кто ж из них добыча? Кого он больше всех любит? Или никого такой не любит, а только использует?
Семён вдруг строго глянул на Лену, она на миг застыла, перестав скрести ложкой по дну кастрюли, потом поджала губы, отвернулась и бросила:
— Не ваше это дело. В жизни всё сложнее, чем кажется!
— Да просто всё, Лена! Очень просто! Только ты этого видеть не хочешь! — мужчина встал, схватил со стола пачку «Беломора», хотел прикурить, потом передумал, скомкал картонную коробочку, выбросил ее в мусор и ушёл к себе в комнату.
Лена, проводив его взглядом, закусила губу и еще усерднее стала мешать крупу. Скоро придёт Женечка, надо успеть! И плевать, что ноги гудят, что глаза слипаются, а в голове стучит молоточками от усталости… Не страшно! Это ерунда!.. У мамы тоже всегда голова болела, но она отцу угождала, как могла, поэтому была счастлива в браке, а не одиночкой осталась…
… Евгений, наклонившись и дернув водителя за плечо, велел остановить у кирпичного, трёхэтажного дома с чередой узких, в одну створку окон.
Шофёр послушно свернул к тротуару, замер в ожидании дальнейших распоряжений.
Евгений Андреевич вздохнул, устало осмотрел двор, потом, заметив в окошке второго этажа женское лицо, улыбнулся, скорее скривился даже, и, схватив портфель, вышел из машины. Жена Евгения уехала в санаторий, так что дома его никто не ждал, спешить ни к чему.
— Стоять тут не надо. Езжай в гараж. Я позвоню, когда понадобишься, — бросил он водителю. Тот кивнул, развернулся и уехал.
Евгений тем временем уже подошел к подъезду, неловко перешагнул лужу на асфальте, посмотрел на клумбу, вспомнил, что обещал Ленке привезти в этот раз цветы, нахмурился, потом махнул рукой. Переживёт!
Поднявшись по лестнице, он привычно толкнул уже предусмотрительно открытую женщиной дверь, зашел внутрь квартиры. Лена, зажмурившись, бросилась гостю на шею, прижалась к его щеке, вздохнула. По телу разлилась томная, волнующая теплота, все мысли куда–то разбежались, стало легко и радостно.
— Женечка! Привет! Милый…
Она потянулась к его губам, он послушно вытянул их трубочкой, чмокнул ее накрашенные, коралловые губки, потом, заметив в щели чуть приоткрытой двери лицо Семена, оттолкнул женщину, зашагал к ее комнате.
— Ну что ты! Разве можно прилюдно на шею бросаться?! Я всё–таки женатый человек, пост у меня ответственный! — зашипел он, когда они оказались наедине в уютной, светлой комнатке с веселенькими занавесками и салфеточками на мебели. Лакированный пол сверкал чистотой, на столе уже накрыт завтрак. Тарелка предусмотрительно накрыта, чтобы не остыла каша, чайник стоят тут же, рядом, фарфоровый, изящный, купленный Леной на толкучке вместе с чашечками, такими, как любит Женя, «аристократическими».
— Прости! Ну прости, пожалуйста! Да кто тут на что смотрит?! Семен? Да он пустое место, Женя! Не обращай внимания! Садись, я всё приготовила, садись скорее!
Она потянула мужчину за руку, усадила на стул, принялась суетиться вокруг – то салфетку упавшую поднимает, повертит ее в руках, бросит на кровать, вынет из шкафа другую, чистую, отглаженную, Евгению рядом с рукой положит; то сахарницу поближе подвинет, чтобы удобнее было, то вдруг станет извиняться, что хлеб не только что испеченный, корочка жестковата.
— Я же тебе говорил, надо в полотенце влажном подержать! Лена, мне кажется, это не так сложно, не правда ли?! У меня чувствительные десны, они будут болеть! Нет, ну это невозможно! — Евгений бросил бутерброд на тарелку, отпихнул ее в сторону. — Чаю налей. Лимон я приносил, где он?
— Женечка, так ты же сам его в прошлый раз и доел… — растерялась Лена. — Ну ничего! Ничего, подожди, я у Агнии Романовны спрошу, у нее должен быть! Подожди, дорогой!
Она снова приникла к нему, наклонилась, обвила шею руками, закрыла глаза, вдыхая аромат одеколона.
Евгений дернул плечом, женщина словно проснулась, разжала руки, выпрямилась и выбежала в коридор.
— Агния Романовна! Агния Ро… — уже стучалась она в соседнюю дверь.
Агния, в шелковом халате с драконом на спине и в накрученном на голове тюрбане, открыла, вынула изо рта тонкий, изящный мундштук, выдула в лицо Лены дым от сигареты и хриплым голосом спросила:
— Ну? Лена, я же просила утром не беспокоить меня! У меня ритуалы!
Агния Романовна находила отдохновение в гаданиях, всяческих духовных практиках, медитациях. Она занималась этим по утрам, пока другие спешили на работу. Агния на службу никогда не торопилась.
— Агния, милочка, выручайте! Женя чай с лимоном захотел, а у меня закончился… Я забыла совершенно, я не купила… А ему надо, у него дефицит витаминов, он погибнет без лимона!
Лена заламывала руки и жалостливыми, щенячьими глазами смотрела на соседку.
— Этот? — Агния ткнула пальцем в сторону Ленкиной двери. — Этот погибнет от дефицита? Ха, да он со своей тушей всех нас переживёт!
— Ну что вы! Потише, ну что же вы так кричите! — испуганно замахала руками Лена. — Я вам уже говорила, у Жени лишний вес от обмена веществ! Над этим нехорошо смеяться, это неблагородно!
— А он у нас благородный, да? Лена, ты когда глаза разуешь?! Этот хряк столуется у тебя, пользуется тобой во всех смыслах, а ты только преданно на задних лапках перед ним топчешься! Лимон захотел? Да я ему сейчас этот лимон…
Только сейчас Лена поняла, что соседка выпивши. От рюмки коньяка Агния становилась буйно–решительной, толкала всем в глаза правду–матку, мнила себя гласом справедливости и не боялась вообще ничего. Она бы и с трибуны сказала всё, что думает, не испытывая никакого стеснения. Только одно могло привести ее в чувство – угроза скорой проверки в магазине.
— Агния Романовна! Агния! Дайте лимон и спрячьтесь! В новостях говорили, что опять продуктовые трясти собираются, мол, недостачи у всех. Не спорьте! Говорили! Я сама слышала, еще про вас подумала! Дайте лимон!
Агния, стиснув зубы и выпрямившись, развернулась, открыла буфет и вынула оттуда половинку лимона. Вторую она уже порезала к коньячку и положила на блюдечко.
— На. Кисловат, бестия, вырви глаз! Ты сахарком посыпь, чтоб желудок твоего борова не разъело! — кинула она вслед Лене. Та сделала вид, что не расслышала, вбежала в комнату, кинулась нарезать лимон ножом. Тугая кожица не поддавалась, лезвие только скользило туда–сюда, мяло сочную, бело–желтую плоть фрукта, на скатерть брызнул сок.
— Я сейчас! Ой, нож тупой, Женя… Я заточу! Вот, вот кусочек, держи!
Евгений недовольно смотрел на женщину, на ее бестолковые, судорожные попытки хоть как–то угодить ему.
— Хватит, — хлопнув по столу, сказал он. — Дай сюда.
Лена положила на его ладонь половинку лимона. Гость сжал ее над чашкой, между пальцами потёк сок, закапал в чай.
— Всё, достаточно, — бросил на блюдце мятый фрукт мужчина. — В следующий раз получше подготовься. Некогда мне тут!
Размешав сахар, Евгений одним большим глотком выпил чай, бросил тканевую, вышитую «крестиком» салфетку прямо в недоеденную пшёнку, встал и, кивнув на кровать, велел Лене взбить подушку…
Повесив пиджак и брюки на стул, он тяжело задышал…
…Лена познакомилась с Евгением Андреевичем в больнице. Она дежурила в ту ночь, когда его, серого и испуганного, привезли с приступом аппендицита. Он всё хватал Лену за руки, просил помочь, такой беззащитный, трепетный, как ребенок, а она гладила его по плечу, уговаривая потерпеть, поправляла простыню, накинутую на грузное тело, уверяла, что всё пустяки, и болезнь его совсем нестрашная, а хирурги в их больнице самые лучшие в мире…
Она даже не задумывалась, что, будь на ее месте какая–то другая медсестра, Женя вел бы себя точно так же, и роман бы мог закрутить с любой, лишь бы охота была…
Прооперировали успешно. Евгений лежал теперь в палате, кряхтел и корил судьбу, что та так его наказала. А ведь он собирался к жене в Сочи, прямо с поезда его сняли, бедного! Вещи, наверное, все разворовали, чемоданы его, котомки…
— Леночка! Ну вы же понимающий, сострадающий человек! Сходите на вокзал, спросите, может, что–то осталось, может, вернут мне хотя бы портфель, а?..
Она так жалостливо смотрел на медсестру, что та, недолго думая, согласилась, попросила написать бумагу, что он, такой–то гражданин, не возражает, если его имущество пока побудет у Лены Никифоровой, медицинской сестры городской больницы.
После смены Лена побежала на вокзал, долго там ругалась с начальством, доказывала, умоляла, просила.
— Вы не понимаете! Человек попал в беду, ему нужно всячески помогать, а не выгонять меня на улицу! У меня есть документ, разрешение есть! — женщина развернула бумажку и положила ее на стол перед седым, одышливым мужчиной в форме.
— Нет, простите, так дела не делаются! — отпихнул тот рукописный документ. — Вы ему кто? Жена? Нет? Тогда уходите. Вещи гражданина будут храниться у нас до его выздоровления.
— А я жена! — ударила кулаком по столу Лена. — Жена и есть, что вы меня тут путаете?! Да вы знаете, кем работает Евгений Андреевич?! Да он вас отправит в такую глушь, в такую, куда и поезда–то приезжают только раз в год! Хотите?
Мужчина в форме этого не хотел, позвонил куда–то, принесли вещи – два чемодана и завязанный сверху на узел мешок.
Лена, изловчившись, подхватила всё сразу и ушла.
Вещи она оставила у себя, как приказал Евгеша. Жене он попросил отправить телеграмму, что, мол, задержался на службе, приехать не может, деньги вышлет позже.
Лена доставала вещи Женечки по мере необходимости, приносила в палату, скромно стояла рядом с кроватью, ждала, пока Евгений Андреевич откроет глаза, потом клала на тумбочку кулёк, перечисляя, что там.
Мужчина благодарно кивал, один раз даже руку Лене поцеловал. А потом еще и еще раз… Другие больные в палате глаза отводили, улыбались – любовь рождается, чудо!..
После выписки Евгеша пару недель жил у Лены. Она готовила ему диетическую еду, строго следя за заживающим швом, массировала затекающие от малости движения ноги, уговаривала выйти, подышать воздухом во дворе. И всё боялась того дня, когда Женя скажет, что возвращается в свою квартиру.
Соседи по коммуналке чесали потихоньку языками, обсуждали Ленкину безумную затею приютить у себя пациента.
— Леночка, душа моя! — начинала беседу Агния, улучив момент, когда они с ней оставались одни на кухне. — Одумайтесь! Ну что вы в нем нашли? Совершенно простой, грубоватый мужчина… Лена, вы достойны большего, поверьте!
Но соседка только мотала головой, твердя, что никто не в праве обсуждать и осуждать её. Это ее жизнь, а Евгений – очень хороший, талантливый, начитанный человек. Он в сто раз лучше многих других!
Семён смотрел на шаркающего в туалет Евгения Андреевича с нескрываемым презрением, мог и толкнуть, как будто случайно задев в узком коридоре, и слово какое сказать обидное.
Евгений, опасаясь пересудов, в ответ помалкивал, а вечером, дождавшись Лену, выговаривал всё ей, отчитывал, что соседи его обижают, что надоело ему вот так вот жить, в змеином логове.
— Всё, я уезжаю домой, — как–то заявил Евгений Андреевич, лежа на кровати и наблюдая, как Лена собирается на работу. Он любил смотреть ,как она одевается, осознавая, что, помани он ее сейчас, подойдет и опоздает на работу… — Завтра поеду.
Женщина замерла с платьем в руках, выглянула из–за ширмы, испуганно приподняла брови.
— Как же, Евгеша?.. Ты же слаб еще, как же ты будешь?!.. Нет! Нет, нет и нет! Шов плохо заживает, тебе нужно его обрабатывать, следить за чистотой! Я…
— Хватит, Ленка. Жена моя с югов возвращается, будет теперь сама за мной ухаживать. А что ты ревешь? Ну чего плакать, если я буду приезжать!
— Правда? — подняла голову Лена. — Мы будем видеться? Ты не бросаешь меня? Я же хорошая?
— Конечно! Какой вообще разговор!.. Хорошая, чего зря перемывать эту тему?
Главное, быть хорошей, быть очень–очень хорошей, тогда Лену не бросят. Мама всегда твердила, что, «если будешь хорошей девочкой, мы с папой тебя любить будем!»… Когда родителей не стало, хорошей нужно было стать для чужих людей, чтобы не остаться совсем одной, нелюбимой…
Теперь главным в жизни стал Евгений, а значит, надо стать хорошим для него…
И они начали «видеться». Евгений звонил накануне, предупреждал, что приедет, Лена готовилась, ждала, что только на коврике под дверью не сидела. Как только раздавался звонок, или Лена замечала подъехавшую машину, она тут же кидалась к дверям, слушала, как шагает по лестнице гость, открывала и замирала на его шее в трепетной неге.
Иногда Женя дарил ей подарки. Пустяковые, дешёвые, но для нее крайне ценные. Набор открыток с видами Новгорода, часики наручные, потертые, еле работающие, но с памятной надписью на обратной стороне циферблата: «Моей единственной», две чашки без блюдец, блокнот или шарфик – все вызывало у Лены тихий восторг.
Семён, поселившийся в этой коммуналке недавно, только диву давался – красивая в общем–то женщина, молодая, с хорошей профессией, а так себя ведет! Лена даже поначалу нравилась ему, вызывала тайный интерес, но теперь… Немыслимо всё это, непонятно и противно…
Немного ясности внесла Агния Романовна. Видя, как кривится лицо Семёна при виде Ленкиного гостя, она как–то покачала головой и, плеснув себе в чашку кофе из турки, сказала:
— Бедная девочка, совсем запуталась…
Агния помнила Лену совсем юной, выпускницей медицинского училища. Девушке тогда только–только дали эту комнату, она ходила и счастливо улыбалась, здороваясь с соседями.
А потом Лена влюбилась. Избранник был старше нее лет на пять, инженер, серьезный, с виду очень основательный. То ли Никита, то ли Николай… Агния забыла, всегда плохо запоминала имена мужчин. Он звонил Лене, она кидалась к нему на свидание, сбивая с ног плывущую по коридорчику Агнию и хлопая дверью, а возвращалась поздно ночью, гремела на кухне чайником, потом лила воду в ванной, мурлыча какую–то чепуху…
А однажды тот самый ухажер пришел к Лене, они долго сидели в комнатке, пили чай, а потом Лена выбежала вся в слезах, она кричала, чтобы он ушёл, твердила, что она ничего плохого не делала, что он ошибается! Агния слышала, как гость обозвал Лену грязными словами и хлопнул дверью…
— За что? За что он так со мной, Агния Романовна? — девушка сидела на полу в прихожей и выла, раскачиваясь из стороны в сторону и запуская руки в заплетенные «колоском» волосы. — Больно! Как же больно, Агния Романовна!.. Неужели, я плохая?! Я так хотела быть хорошей…
— Да что ты! Пойдем ко мне, ну! Вставай, нечего тут! Смотрят же все! — уговаривала её соседка. Лена послушно встала, зашла в комнату. — Теперь рассказывай! Спокойно всё обсудим! — строго хлопнула по стулу Агния, потом, недолго думая, вынула из буфета две рюмки, плеснула коньяка, сунула Лене под нос. Девушка поморщилась. — Прими за лекарство душевное! — прошептала Агния и, чокнувшись, выпила свою порцию. Она уже чувствовала, как скакнуло давление, как стучит в висках мигрень, а всё из–за этой девчонки! Ну за что Агнии все эти мучения?..
— Он сказал… Он сказал, я сама виновата, что ребенок будет… Он обозвал… Я разве гулящая, Агния Романовна?! Да он у меня первый, он единственный, я же всё для него…
Лена не могла произнести тех слов, которыми ее назвали, ее и будущего ребенка…
Агния уговаривала девушку выкинуть всё это из головы, забыть, думать о себе, но Лена так и не смогла, она сгорала изнутри, грызла себя, а потом окаменела…
Ребенка не стало через три недели. Лена даже слезинки не проронила, кажется, рада даже была, что полностью попрощалась с прошлым, но в будущее дверь не открывала.
С тех пор прошло лет семь. Лена нравилась многим, к ней подходили на улицах, пробовали познакомиться, но она отворачивалась, втягивала голову в плечи, кособоко пятилась и убегала. Мужчины были опасностью, она была ничтожеством, так что между ними может случиться? Только беда…
А что же Евгений? Он же совсем другое дело! Он был страдальцем, Лена – спасительницей, это всё меняло! Он, как ребенок, нуждался в ней, а она с вдруг воспылавшим материнским чувством протянула к нему свои руки. Евгений был болен и слаб. Лена оказалась рядом, она лишь выполняла свою работу… И влюбилась… Позволила себе, наконец, раскрыть глаза…
… — Агния Романовна, ну как же так, а? Нет, это же просто кошмар! Ужас на крыльях ночи! Скажите хоть вы ей! — нудел Семён, сев напротив соседки и следя за тем, как она мелко–мелко нарезает грецкие орехи, кидая их в баночку с мёдом.
— Дорогой мой, это сильнее её, к сожалению! — качала головой Агния. — Я уж и у сил потусторонних спрашивала, грешное дело совершила, да всё одно твердит космос – Лена обречена. Она, как птенец, кого первого увидела, того за семью и приняла. Проснулась наша Лена, а тут такой принц перед ней, да еще и болезный… Кинулась на него, теперь, пока не напьется, не отпустит. Это выше неё. А что вы так переживаете? Ну не мужское это дело – соседей на кухне обсуждать. Или не ровно дышишь к ней? — прищурилась Агния. — Орешков купите, говорят, в мужской силе помогает!
Семён сплюнул, махнул рукой и ушел к себе.
У Семёна было пять сестер, он сбежал от них в эту комнатку, потому что устал был невольным наперсником в их душевных страданиях. Но эту родню не нужно было защищать, в них он был уверен, что не нарубят дров (оберегало строгое отцовское воспитание), а вот Лену мужчина решительно не понимал. В сестрах была гордость, они сами гнали ухажёров, если те оказывались подлецами, по одиночке и всей гурьбой клевали его и кидали в спину обидные словечки. Они бы никогда не унизились до пшённой кашки и колбасы, выпрошенной у соседки ради какого–то приходящего жениха. Что не так в этой женщине? Что сломано?! А главное – как починить?!
Семён не знал… Ну, действительно, с другой стороны, какое ему дело до чужой жизни? Мало, что ли, таких женщин?! Романы, встречи, связи, увлечения – называй, как хочешь, — всё старо, как мир. Но Лена такая одна, и она в беде… А он, Семен, — защитник и опора, он рыцарь, которому просто необходимо защищать слабых…
С Евгением они схлестнулись совершенно случайно, встретившись на кухне.
Единственное, что Лена запрещала делать в комнате, это курить. Она просила Женечку уходить на лестницу или, в крайнем случае, располагаться на кухне.
— Но Лена! Там же грязно, и ходят твои соседи! Там тараканы! — упирался ленивый Евгеша. Он любил курить прямо в постели, скидывая пепел на блюдце, что ставил на живот.
— Какие тараканы, милый! Ты выдумываешь. Ну пожалуйста, я не переношу дыма… Сходи, покури, а я пока на стол накрою, чай попьём…
— Ладно, но имей в виду, завтра я не приду. Дела! — Евгений тяжело встал, натянул рубашку и ушел из комнаты. А Лена, вздохнув, вынула из шкафчика чашки.
— Не придёт… Но зато можно будет выспаться… — думала она, потом пугалась своих мыслей, будто Женя мог их услышать, мотала головой и усердно выкладывала из кулька в вазочку конфеты. Евгеша любил «Кара-Кум». Их часто не было в магазинах, приходилось опять просить Агнию. Она доставала конфеты по каким–то феерическим ценам, но Лена помалкивала, даже если приходилось взять большой кусок из своей зарплаты…
Евгений Андреевич бочком прошел по коридору. В последнее время он совсем раздобрел, расплылся, с трудом влезал в брюки и морщился, вылезая из машины. Заглянув в кухню и удостоверившись, что там пусто, Евгений подошел к окну, закурил. На улице уже вечерело. Жена, Риммочка, ждала его к семи, они поедут в гости к каким–то старым подругам супруги. Это скучно и нудно… Может, не ехать? Позвонить, сказать, что задерживается на службе, откреститься от этих бабьих посиделок? Нет… И так Римма косо смотрит последнее время, надо ехать…
— Добрый вечер, — Семён, заметив у окна гостя, кивнул, включил конфорку, стал варганить себе ужин. Бросив на сковородку пару кружочков колбасы, он вбил к ним еще два яйца, посолил и сел ждать, пока все приготовится.
Евгений только кивнул. Соседа Ленки он презирал. Он вообще презирал всех мужчин, что не были на одной ступени с ним, ну, или выше. Все, кто, как Семён, трудится на заводе, просто неудачники. Они наверняка отвратительно учились в школе, ленились и били стекла вместо того, чтобы взяться за ум. Но и такие тоже нужны, чтобы обеспечивать жизнь умных и достойных, таких, как Евгений Андреевич.
— Как жена? Римма, кажется, — нагло поинтересовался Семён, оттолкнув Евгения плечом, чтобы подлезть к раковине и налить в чайник воды.
— Что ты себе позволяешь? — растерянно вскинул брови Женя. — Какое твоё дело?!
— Моё? Самое прямое. Я, знаете ли, тут был у вас на службе, вызывали, так сказать… — Семён многозначительно кивнул, собрав кожу на лбу в намекающие складочки. — Я, конечно, обещал хранить тайну и теперь рискую, но хочу вас предупредить – вы в опасности! Большой опасности! Про вас знают!
Семен лепил первое, что приходило на ум, наслаждаясь растекающимся по лицу мужчины страхом.
Семен слышал, как вчера ночью на кухне плакала Лена. Сосед не стал подходить, понимал, что только смутит женщину, но причина слёз очевидна – Евгеша, будь он неладен…
— Да полно вам! — хмуро буркнул Евгений Андреевич. — Что там могут знать? Про что?! Да я чист, как стеклышко!
— Нет, вы не поняли! — не унимался Сёма. — Руководство в курсе!
Он поднял вверх указательный палец и, помотав им перед носом собеседника, отвернулся, мирно устроился на табуретке и принялся скоблить ножом по сковороде.
Женя, напрягшись, выбросил недокуренную сигарету в окошко, замер, раздумывая.
«Что они могут знать? Про дачу, что построил на средства государства? Так об этом говорено с нужными людьми, все разрешения в порядке. О том, что валюту имеет? Ну, это дело полюбовное, может и поделиться… Что же тогда? Узнали про махинации с поставками товаров населению? Откуда?! Нет, врет этот Семён! И вообще, мутный он какой–то, странный!»
— И знаете, кто у них источник информации? — бесстыдно врал мужчина, выудив из банки солёный огурец и с удовольствием надкусив его, да так, чтобы рассол потек по руке прямо на стол. Евгений скривился от отвращения.
Семён умел вести себя культурно, раньше часто носил костюмы, особенно когда выдавал гвардию сестер замуж, но теперь хотел быть особенно противным этому толстому, зазнавшемуся любителю пшённой кашки.
— Что? Откуда? Да что вы вообще тут мне… — зашептал Ленин ухажёр, но осёкся, потому что Семён подошел к нему и в самое ухо прошептал:
— Жена. Она всё знает про вас и теперь готовит месть. Женщины, если доведены до края, могут сделать всё, что угодно! — сочувственно покачал головой информатор.
— Римма ни о чём не догадывается. Она слишком глупа для этого! — отрезал Евгений Андреевич.
— Зря вы так думаете! — пожал плечами Семен. — Я сам видел бумагу, написанную ее рукой. — Там есть по всё… Ну, и про Елену Петровну тоже… За это и мстит, наверное…
Евгений Андреевич заметался по кухне.
Риммин отец имел большой вес в руководящих кругах. Одно его слово – и Евгеша будет растоптан…
— Сколько сейчас? Времени, я говорю, сколько? — схватился он за голову.
— Половина седьмого, — пожал плечами Семён.
— Боже! — прошептал Евгений, кинулся в прихожую., стал судорожно натягивать ботинки, сорвал с вешалки пальто, поискал на полке шляпу. Та валялась на полу. Семён нарочно наступил на нее и повозюкал сапогом. Мелкая месть? Да, но от этого она не стала менее приятной…
— Женя, куда же ты? А чай?! — Лена растерянно смотрела на любовника, выглянув из комнаты. — Что случилось?!
— Отстаньте от меня! Я не знаю вас и не хочу знать! — крикнул Евгений Андреевич и захлопнул за собою дверь.
Елена Петровна, поникнув, прислонилась к дверному косяку, всхлипнула.
— Да что вы! Не расстраивайтесь, это не из–за вас! Просто… Просто… — Семён вдруг испугался, что сделал Лене только хуже.
— …Просто его вызвали в правительство, и он теперь не принадлежит сам себе. Леночка, может, посидим. Выпьем чаю, вы все равно его уже заварили? — выплыла из комнаты Агния Романовна. — Сегодня звезды благосклонны к нам, — добавила она, выразительно поглядев на Семёна…
Лена, естественно, отказалась, ревела весь вечер, потом уснула…
Месяц Лена ходила сама не своя, плакала, переживала, всё вынимала вечером из шкафчика Женину чашечку, ставила на стол и ждала… Но он не приходил, не звонил, не присылал весточек… Полное одиночество удавалось побороть работой. Лену отправили на курсы, она металась между больницей и занятиями, что–то зубрила ночами, а потом сказала Агнии Романовне по секрету, что будет поступать в медицинский институт.
— Наконец–то! — возвела глаза к потолку соседка. — Космос меня услышал!
Елена легко сдала экзамены, а когда отошла от списков поступивших, сжимая в руках сумочку, заметила в стороне знакомую фигуру. Семён с букетом в руках стоял и наблюдал за стайками студентов. От такого количества верещащего молодняка у него закружилась голова.
— Привет, — осторожно подошла к мужчине Лена. — Что ты тут делаешь?
— А! Вот и ты! Жду, цветы держи, тебе они! — Семён смущенно сунул ей в руки букет. — Приняли?
— Да, — кивнула женщина. — Я пока поверить не могу…
— Ничего, поверишь. Потом еще захочешь бросить всё, но я не позволю! Ты жить начинаешь, Ленок! Жить! И я очень рад за тебя!
— Правда? — Лена смущенно наклонила голову.
Семён кивнул.
— Ох, Ленка! Я горжусь тобой, слышишь?!— он взял ее под руку и повел домой.
Еленой первый раз кто–то гордился… Это было странно и очень приятно…
В субботу Агния вдруг пригласила Семена и Лену к себе на день рождения. Обычно соседка в свою комнату никого не пускала, берегла ауру, но на этот раз смилостивилась.
С другими соседями Агния дружбы не водила, те насмехались над ее увлечениями, а Лена и Сёма как–то спокойно ко всему этому относились, стали ей как родные. Она всегда хотела иметь дочку и сына, но не сложилось. Агния осталась бездетной и одинокой. Но сегодня это совершенно ни к чему вспоминать, ведь рядом Лена и весельчак Семён!
Они говорили тосты, смеялись, спорили о чём–то, потом Агния предложила потанцевать… В ту ночь Лена в первый раз спокойно уснула, не плакала, не сожалела о прошлом…
Иногда Лена всё же вспоминала Евгения, то, как заботилась о нём, и ей становилось жалко себя, накатывали иногда мысли о собственной никчёмности. Но это прошло, когда она однажды увидела Евгения Андреевича в магазине. Он покупал жене шубу, крутился вокруг, раболепно склонив голову и давая потрепать себя по щеке. От былого величия не осталось и следа. Он не был тем охотником, о котором она когда–то рассуждала с Семёном на кухне…
Встретившись взглядом с Леной, мужчина испуганно замотал головой. Елена пожала плечами – она и не собиралась подходить, не до того ей сегодня! За спиной женщины появился Семён. Он привел продавца, чтобы тот подобрал Леночке пальто. В ЗАГСе ребятам дали карточки на покупку кое–каких вещей, вот и пришли отовариваться. Роспись Лены и Семёна назначили на следующую субботу…
Елена Петровна окончательно расцвела, когда Семён познакомил ее с сестрами. Те, сев рядком, строго выспрашивали, не обижает ли ее их брат, вежлив ли? Лена лепетала что–то, смущенно отводила глаза.
Она жутко боялась, что женщины начнут спрашивать про ее прошлое. Но те не стали, хотя чувствовали что–то тревожное.
— Ничего, девочки, — сказала старшая, Ольга. — Сёма надежный, разумный парень. Если решил, что Лена должна быть его женой, то и пусть. У всех нас есть пошлое, главное, вынести из него урок!
Сёстры закивали, а потом принялись вертеться вокруг Семёна, сюсюкали и нянчили, как в детстве. А Лена, стоя в стороне, всё никак не могла поверить, что на этот раз не она сама выбрала, слепила себе счастье, а оно само решило прийти к ней.
— И как тут не задуматься о гареме? — подумалось мужчине, окружённом вихрем заботы. — Хотя нет, только голова трещать будет, не моё это! — решительно отверг он такие мысли, разогнал сестер и принялся чинить утюг.
Лена сидела в уголке и любовалась им. Семён был всё же удивительным человеком, загадочным… Главное, не разочаровать его!..
Зюзинские истории
