— Неужели серебро и золото? Во дела! — разглядывал удивленный бродяга свою находку: красный футляр с двумя цепочками и крестиками внутри.
А хозяйка футляра в это время судорожно перебирала все вещи в доме, пытаясь отыскать пропажу. Подарок матери! Куда он подевался? А ее сын Максим, виновник переполоха и «подлый вор», как назовет его вскоре родная мать, мирно спал в своей детской кроватке, довольный итогами ночного рейда в комнату родителей.
***
— Вот, Леночка, возьми. Это тебе скромный подарок от меня. И от отца, царствие ему небесное. С Рождеством, милая! С Рождеством Христовым!
Лена приняла из рук матери аккуратный бархатный футляр и открыла его. На атласной подушечке внутри лежал крестик, судя по виду, золотой.
— Спасибо, мама, — промямлила Лена с улыбкой, скрывая разочарование.
Она ни разу не была на службе в храме и не верила в бога, но носила крестик на шее с младенчества. Когда ей минул месяц, мать крестила ее, забыв дождаться совершеннолетия дочери, чтобы узнать ленино мнение о религии. Лена надевала атрибут веры только на встречи с матерью. В остальное время изящный серебряный крестик с фианитами лежал в шкатулке вместе с другими невостребованными украшениями, покрытыми патиной. Теперь компанию ему составит и этот.
— Надень его, — возмутилась мать, заметив порыв дочери закрыть футляр. — Хочу посмотреть, как он смотрится на тебе. Надеюсь, с длиной цепочки угадала.
Лена достала цепочку с подвеской, ловким движением пальцев открыла замочек и закрыла его за шеей:
— Ну, как?
— Ой, мне нравится. Да ты сама посмотри, сейчас зеркало дам. Только первый крестик сними, золото с серебром вместе не носят, дурной тон.
Выполнив указание матери, Лена покорно взяла со стола маленькое зеркало и посмотрелась в него несколько секунд, изображая восторг:
— Да, ты права, мама. Очень красиво. Спасибо тебе.
Встречи с матерью становились для Лены все более редкими из-за двух обстоятельств. Во-первых, необходимо было вести домашнее хозяйство, раз уж муж, Павел, взял на себя обязательство обеспечивать семью и целыми днями пропадал то в офисе, то в командировках. Во-вторых, подросший сын Максим. Ему уже не так нравилось проводить все свое время дома, с матерью. Появились занятия футболом, уроки английского в языковой школе, ночевки у друзей и их дни рождения. Плотное расписание сына превратило ее будни в бесконечную беготню, поездки и сборы. Стало трудно выкроить часик-другой ради чашки чая с матерью в любимом семейном кафе.
Но раз в месяц по воскресеньям Лена независимо от степени усталости просыпалась в семь утра и под сопровождение храпящего мужа и сопящего сына собиралась на встречу с матерью. Потом заезжала за ней и вдвоем они ехали в храм. Тот самый, где когда-то крестили Лену. С тех времен, кажется, немногое поменялось. Даже настоятель и свечницы были все те же.
После двух часов службы мать и дочь выпивали где-нибудь чашку кофе или чая и делились друг с другом последними новостями. В жизни Аглаи Викторовны, матери Лены, ничего существенного не происходило: стычки с соседями из-за бычков в подъезде, разболевшаяся спина, найденные в магазине около дома удивительно вкусные и недорогие помидоры. Поэтому большую часть их встречи говорила Лена. Рассказывала об успехах сына, его друзьях, о его маленьких, но таких больших детских радостях. Аглая Викторовна обожала узнавать новости из жизни внука, слушала с упоением, довольно кивая и посмеиваясь.
***
С лениным мужем они не ладили. Именно Павел настоял на прекращении всякого общения с Аглаей Викторовны после инцидента с целительницей. Когда Лена еще была беременна, она приехала навестить мать и у нее неожиданно началось кровотечение прямо на родительской кухне. Мать отказалась вызывать скорую, вместо этого упала перед иконами и исступленно молилась. Приехавший через полчаса перепуганный Павел обнаружил в квартире тещи такую же перепуганную жену, но пришедшую в себя, обложенную иконами и свечами, отвез ее в больницу. Врачи успокоили их, кровотечение прекратилось, однако Лену еще месяц продержали в стационаре на сохранении. Пока она печально ела больничные щи, Павел встретился с Аглаей Викторовной и ясно дал ей понять, чтобы ни к Лене, ни к ребенку она без его разрешения не подходила.
Аглая Викторовна эту ссору не приняла близко к сердцу. Скорее, радовалась ей и своему умению вымаливать необходимое:
— Я ведь тогда, Лена, об одном бога просила: «Сохрани жизнь Леночке и ребенку, я за это на любые испытания готова, отдай их боль мне, забери у меня, что хочешь». Вот он и забрал, — улыбнулась она, обнимая дочь на прощание.
— Значит, мириться с Павлом ты не хочешь? А жаль. Я уговорила его на встречу с тобой. Да и Максим по тебе скучает. Когда вы в последний раз виделись? На юбилее?
Мать была настроена решительно. Никаких примирений и встреч, а то вдруг Бог из защитника превратится в карающего! Глядя сейчас с водительского места на спину матери, поднимающейся по ступенькам крыльца, Лена думала о том, что рано или поздно все так и должно было закончиться для них: редкими встречами.
С самого детства она была свидетелем странных вещей, происходящих в их с матерью доме: стонущие незнакомцы, пугающие обряды в свете пляшущего пламени свечей, суровые лица святых, взирающие с икон. Сама Аглая Викторовна так объясняла Лене причины своей фанатичной веры:
— Когда отец твой умер, я так страдала, так болела у меня душа! Умереть хотела даже. И только об одном бога просила: чтобы послал мне ребенка от мужа, чтобы появился свет в жизни. Просила и думала, какая же глупая я! Ведь он когда умер-то, месяц уже прошел. Какой уж тут ребенок. Но вот просыпаюсь как-то утром и понимаю, что свершилась моя молитва. Что ребеночек у меня в животе есть. И врачи подтвердили. Так что ты намоленное дитя, Леночка, божье. Бога люби, уважай, он тебе жизнь дал.
Лене эти объяснения казались невразумительными, недостаточными для обоснования испорченного детства, страха сгореть в стоящих на полу свечах или быть убитой незнакомцем в припадке. После окончания школы, она съехала от матери в общежитие и старалась поддерживать с ней чисто формальную связь, чтобы совесть и мысли о брошенной старушке не сильно мучили по ночам. После знакомства с Павлом, Лена долго не хотела знакомить его с матерью. «Решит еще, что я такая же фанатичка», — думала она. Но Павел, на удивление, мягко отнесся и к Аглае Викторовне и к ее увлечению:
— Лен, я же психиатр, я все понимаю. Твою мать горе сломало, а помочь некому было, кроме священников и икон. Она просто очень больна, над таким не смеются, такое не осуждают.
До их ссоры он вместе с Леной навещал Аглаю Викторовну, привозил гостинцы, с улыбкой и молчаливым согласием выслушивал истории чудесных исцелений, которые случались в этом доме. Со временем и Лена переняла эту позицию по отношению к матери. На вопрос Максима, почему они так редко видятся с бабушкой, ответила как-то:
— Бабушка болеет. Ее нужно беречь.
***
Когда она зашла с мороза домой, Максим еще спал, а Павел ловко готовил завтрак, насвистывая что-то себе под нос. Лена переоделась в домашнее, помыла руки и уселась за стол, положив перед собой футляр с серебряной подвеской и цепочкой. Сняла с шеи подарок матери, убрала в коробочку, закрыла ее.
— Как встреча прошла? — поинтересовался Павел, наливая жене и себе апельсиновый сок.
— Как обычно. Храм, кафе. Не могу заставить себя в последнее время домой зайти.
— Ну и не заставляй. Ты сказала матери, что я с ней хочу поговорить?
— Сказала.
— И? — Павел поставил перед Леной стакан и сел напротив.
— Она не хочет с тобой мириться. Верит, что благодаря вашей размолвке, я до сих пор жива и Максим жив. Как-то так.
Павел нахмурился:
— Может, все-таки показать ее врачам? У меня друг есть, готов к ней домой прийти ради первичного обследования.
Лена молча пила сок. Она искренне не знала, что делать. Да и нужно ли что-нибудь делать? Мать, кажется, вполне довольна сложившимся укладом жизни. Ее саму тоже устраивает дозированное общение без необходимости возвращаться в квартиру, откуда она столько лет мечтала сбежать.
— Не надо врачей.
— Тебе все нравится, мне тоже, и Аглае Викторовне. А с Максимом как быть? Постоянно меня спрашивает про бабушку. Предложил недавно ее к нам перевезти. Что ему сказать? Что бабушка сумасшедшая и может ему навредить?
— Павлуш, Максим считает, что бабушка болеет. Этого достаточно. Пока.
— Вот именно! Пока. А ведь он растет, взрослеет. Скоро вопросов прибавится.
***
— Леночка, солнце, здравствуй! Это мама. Звоню сказать, что я поговорила с настоятелем вчера. Помолилась перед сном, просила помочь мне советом. И мне приснилось… неважно. В общем, я согласна помириться, поговорить с Павлом. Жить в ненависти и страхе столько лет нехорошо. Может, приедете на выходных все вместе? Я пирожков с картошкой напеку.
Лена посмотрела на мужа и сына. Они собирали железную дорогу, новогодний подарок Максима.
— Хорошо, мама. Мы приедем. Да, в выходные. Я позвоню, пока. — Лена положила трубку и сказала удивленной семье: — Бабушка зовет нас в гости. Съездим?
Столько радости от поездки в сыне она еще ни разу не замечала. Он взял с собой рюкзак с любимыми игрушками, чтобы показать бабушке. Всю дорогу болтал без умолку. Павел, казалось, тоже повеселел. Наверное, жесткий разговор с тещей пять лет назад уже давно терзал его. Лене показалось на какой-то краткий миг, что внутри поселилось ранее неизвестное ей ощущение новогоднего чуда и волшебства: больше никакой лжи, никаких ссор. Как же хорошо!
Аглая Викторовна встретила их у подъезда. Укутанная в шаль, в валенках на босу ногу, она выглядела так уютно. Настоящая бабушка. Та самая, к которой внуки приезжают и повзрослев, чтобы почувствовать себя маленькими и окунуться в детство.
— Здравствуйте, мои хорошие! — смеялась она, обнимая всех по очереди. Замершего от восторга Максима она обнимала дольше и крепче. В последний раз она видела его год назад. Обнять его тогда не получилось: мальчик, несмотря на желание познакомиться с бабушкой стеснялся ее, прятал лицо в мамины колени, а потом и вовсе убежал. Оно и понятно: их общение, в основном, ограничивалось телефонными разговорами. Освоить видеозвонки у Аглаи Викторовны не получилось.
— Максимушка, — шептала она, целуя внука затылок, — мальчик ты наш золотой. Хороший наш!
Переступая порог родительской квартиры, Лена впервые не чувствовала тревоги и страха. На столе их ждал свежий яблочный пирог и три свертка с подарками. Примерив теплый халат, подарок Лены и Павла, Аглая Викторовна вручила им свертки, а потом позвала к себе Максима:
— Вот, Максимушка. Это тебе. С рождеством, дорогой наш!
Лена и Павел, развернув бумагу, обнаружили теплые вязаные носки. Из свертка Максима выпал на столешницу уже знакомый Лене футляр…
— Мама, что это? — спросила она, забирая коробочку у сына.
— Крестик.
Действительно, внутри лежал простенький серебряный крестик. Почти такой же, какой должна была носить Лена, пока жила с матерью.
— Зачем, мама?
— Как? Максим уже большой мальчик. Вдруг креститься захочет?
— Что такое «креститься»? — спросил Максим и протянул руку к бабушкиному подарку.
Лена с громким хлопком закрыла футляр и поставила его на стол. Все затихли:
— Мы уезжаем, собирайтесь, — отчеканила она, взяла сына за руку и пошла к выходу.
— Леночка, грех это! Я с настоятелем говорила. Он просил Максима привести, крестить его нужно, Леночка. Ведь я же его вымолила. Если не крестить, худо ему будет. Бог накажет.
Лена не слушала. Она быстро нахлобучила на Максима шапку и курточку и вышла из квартиры. Пять минут спустя они уже сидели в машине.
— Согласен, подарок неудачный, — пытался реабилитировать тещу Павел по пути домой. — Но она же как лучше хотела.
— Она хотела только одного. Чтобы ее внук повторил судьбу дочери. Ты ее слышал вообще?! «Он уже взрослый», «без бога нельзя». И что это за угрозы?! «Если не крестить, бог обратно взять может». Нет, я все правильно сделала. Нельзя нам к ней приезжать, не надо было приезжать.
Максим тихо плакал на заднем сиденье под разговор родителей. Он смотрел в запотевшее окно и изредка всхлипывал при упоминании бабушки.
Лена смогла полностью успокоиться только дома. Она очень радовалась тому, что мобильник молчал, что мать не пыталась позвонить. Меньше всего на свете ей хотелось сейчас слушать ее оправдания.
***
Максим вопреки прогнозам Аглаи Викторовны не заболел и не умер ни через день, ни через неделю. Он сначала часто вспоминал про бабушку, осторожно расспрашивая Лену и Павла о ее здоровье. Потом прекратил, забылся, увлеченный своими друзьями, занятиями и футболом, своей жизнью.
Как-то ночью он случайно подслушал родителей у спальни, когда вышел на кухню попить воды:
— Если бы моя мать любила нас, она отказалась бы от всей чепухи ради нас. Разве я не права, Павлуш?
— Она и нас любит, и церковь, Лен.
— Проблема в том, что мне эти крестики и свечи поперек горла стоят. И она прекрасно знает о моих чувствах.
— Совсем обрывать связь неправильно.
— Знаю. Думаешь, мне не больно? Она все-таки моя мать. Но этот фанатизм… Вот бы пропали все эти крестики, иконы, религиозные черти. Проснуться бы утром, а этого всего нет. Я была бы счастлива. Мы бы с ней общались, как подруги. Часто, без взаимных претензий. И Максим бы смог чаще у нее бывать. Да?
Дождавшись тишины и мерного дыхания спящих, Максим на цыпочках зашел в комнату. Открыв осторожно ящик маминого туалетного столика, он вытащил оттуда футляр и выбросил его в мусорное ведро на кухне. Утром Павел вынес мусор и, ничего не подозревая, принялся готовить завтрак.
Лена проснулась от телефонного звонка. Звонили с номера матери, но это была не она, а соседка:
— Приезжай, Лена. Скорее. Ей худо. Скорая приедет сейчас, а она ни в какую. Ты же знаешь, врачей терпеть не может после того, как отец твой на операционном столе умер. Чуть ли не демонами их считает. А давление-то у нее ого-го…
В трубке послышался слабый голос матери:
— Не нужно мне ее, этой безбожницы. Сама как-нибудь, своими молитвами…
Лена вскочила, быстро натянула джинсы и свитер. Хотела уже бежать надевать обувь, как вдруг вернулась к туалетному столику. «Если приду без крестика, даже слушать меня не станет». Но крестика в ящике не оказалось. Не было его и в карманах, в сумках, в щелях под шкафами и кроватью.
— Павлуш, ты не видел крестики? У мамы давление, надо ехать к ней, ее уговорить на осмотр врачей. Не видел?
Сонный Павел лишь изумленно покачал головой, глядя на обезумевшую жену. Вышел в коридор и проснувшийся раньше времени Максим:
— Что случилось?
— Бабушка болеет, надо ехать к ней. Не могу найти крестики, сынок. Ты не видел?
— Я их выбросил.
Лена застыла на месте, пораженная:
— Ты их что?!
— Выбросил. Ты сказала папе, что если крестики исчезнут, мы будем часто ездить в гости к бабушке.
Лена засмеялась было, глядя то на мужа, то на сына, а потом побежала к мусорке. Павел бросился за ней.
***
Бродяга согласился вернуть находку за вознаграждение. Через полчаса Лена влетела в квартиру Аглаи Викторовны, расталкивая столпившуюся в коридоре бригаду скорой помощи.
— Вам нужно в больницу. Без госпитализации есть риск умереть. Вы это понимаете?
— Уходите, — простонала хозяйка квартиры, махнув рукой.
— Мама! — Лена села на кровать, взяла мать за руку. — Мама, дай себя осмотреть и живо в больницу.
— Еще одна безбожница!
Крестик Лены сверкнул в тусклом свете люстры. Лицо Аглаи Викторовны оживилось:
— Надела? Зачем?
— Это важно для тебя. Значит, и для меня важно, мама.
***
После выписки Аглая Викторовна переехала к дочери. Та готовила ей бульоны по рекомендациям врачей и строго следила за тем, чтобы мать принимала все необходимые лекарства и делала это вовремя. Максим забросил футбол и английский на какое-то время: его некому было возить. В освободившееся время он читал с бабушкой сказки и устраивал для нее шоу трюков с мячом.
Крестик, купленный для внука, Аглая Викторовна попросила продать и купить на эти деньги хороший футбольный мяч. Максим был вне себя от радости. Как-то во время обеда она обратилась к Лене:
— Доченька, Леночка. Если тебе хочется, можешь и свои крестики продать.
— Зачем?
— Купишь на них что-нибудь более нужное. Более важное, — поправилась Аглая Викторовна.
Лена улыбнулась:
— Важное и нужное нельзя купить, мама. И нельзя вымолить ни у одного бога. Оно у нас уже есть. Главное — разглядеть его и не упустить случайно. Разве не так?
Аглая Викторовна улыбнулась в ответ и кивнула:
— Так, сокровище мое. Так.
Автор: Виктория Морхес
