— Это из-за брошки. Той брошки, которую мне дала тетенька, к которой ходит папа.
Строго говоря, это не брошка, а значок.
Значками у “той тетеньки” было завешано огромное полотно в гостиной. Когда Алину туда приводили, то усаживали на детский стульчик, который был ей изрядно мал, ставили стульчик поближе к полотну со значками, а сами “писали отчеты” в комнате с балконом.
Алина хныкала, что ей тоже хочется пойти в комнату с балконом и поглядеть на птичек, свивших гнездо на березе, но проходить туда ей запрещалось, с собой ее не брали, а слезать с завышенного стульчика самостоятельно она боялась. Страх высоты. Ничего не попишешь.
У “той тетеньки” тоже был ребенок. Но он уже ходил старшую группу и в подготовительный класс, и с Алиной они никогда не виделись. Алина же не посещала садик. С ней сидела мама. Все домашние заботы были на маме, но папа, если у него выпадал свободный денек, всегда ей помогал – например, брал Алину и вел ее на прогулку, чтобы жена могла уделить время себе.
Все такие прогулки сводились к тому, что папа вспоминал про срочный (очень срочный) отчет и шел к коллеге – поработать.
Подросшая Алина навернулась с детского стульчика, за что ей и был выдан значок с изображением принцессы Фионы. За мужество, с которым Алина перенесла падение.
Маме было велено сказать, что это из ларька.
Все было бы шито-крыто, если бы Алина не поцарапалась о значок.
— Что за тетенька? Откуда он? В киоске тетенька?
— В киоске Аня. Она холосая.
Неподалеку был павильон с небольшими и разномастными отделами. И киоск, куда дети таскали своих родителей, чтобы набрать безделушек.
— Алина, ты уже выговариваешь букву “Р”. Не надо мне тут… Надо мне, чтобы мама опять послала меня тебя к логопеду водить? — хорошо, что поцарапалась она при брате, а не при маме.
Но папа был уже близок к провалу.
— Выговар-р-риваю.
— Расскажи про тетеньку.
— Папа с ней работает. Дома. Но это нельзя говорить маме.
У брата тоже на плакате висит такой значок. Но у него не с принцессой (он бы засмущался), а с популярным актером. Виталику принесли значок, когда он не вошел в призеры на городской олимпиаде. Очень расстроился. И папа где-то умудрился достать этот раритетный значок.
Виталик подбросил “брошку” и поймал в полете.
— И о чем он думает… — усмехнулся Виталик, — Совсем ку-ку. Поработать он ходит! Кто в это поверит? Разве что младенец, который еще даже говорить не умеет. Как неосмотрительно-то. Ладно бы он тебя туда приводил совсем маленькую, но водить с собой четырехлетнюю… Ты ж растреплешь маме…
— Я не болтушка. Я не растреплю!
Виталик снова подбросил значок. Он почесал затылок, как бывало, когда парень вспоминал стихотворения у доски.
— Хм… Бинго!
— Что?
— Жуй омлет, а то остынет.
Что такого Виталик понял про папу и ту тетеньку, и что означает это “бинго”, для Алины было неведомо. Никакие неоднозначные вопросы на семейный совет не выносились и при детях вообще не поднимались. Смотреть Алине давали только детские программы, мультики и познавательные многосерийные передачи. Ни о каких “тетеньках” она не знала. О сложностях внутрисемейных отношения и походах к незнакомым женщинам, конечно, тоже. А по своей детской доверчивости соглашалась со всем тем, что говорят взрослые.
Могла проболтаться, но не дважды.
Виталик вытащил из-под ванной спрятанный дневник с несколькими “неудами” и замечанием от преподавателя географии, что вместо контурных карт он сдал обгрызенную тетрадь с недвусмысленными рисунками. С рисунками вышло нелепо и случайно, хотел-то в блокнот запихнуть, а вот контурные карты не рисовал намеренно. Уроками старшего, то есть, Виталика занимался отце, для пущего устрашения, и в любой другой день парню бы за это влетело, но не сегодня. Сегодня выигрышный билет у него.
— Лесь, у меня есть какие-то домашние задачи? – папа всегда приходил по субботам с охапкой маргариток. Приходил и спрашивал, не нужно ли маме помочь по дому. Чудо, а не муж.
— Спроси у Витальки, как у него с оценками.
— Виталя! – и грозный отец устремился в комнату сына.
— Лучше, чем у тебя с отчетами, — Виталик приостановил игру, — Я хоть с домашкой справляюсь, а ты, видимо, на работе не справляешься с отчетами. Алинка говорит, что все ходишь и ходишь к коллеге их доделывать. Отдать маме твой дневник на проверку?
Перед глазами Димы пролетела вся жизнь. Акцент, почему-то, был на их браке. Он будет заново увидел, как они ехали в том вагоне и познакомились, как поженились, увидел даже то, как просил ее руки у ее отца, хотя семья вовсе не старой закалки.
Сын его выдаст, и никаких совместных воспоминаний у них с Лесей уже не будет.
— Это недоразумение…
— Конечно, это не то, что мы подумали. Бать, шпион из тебя ужасный. Кто берет с собой ходячий диктофон?
— Я сам скажу ей…
— Валяй. Если тебе надо. Я-то надеялся, что окончу школу в полной семье. Смотри, па, никто из нас не заинтересован в том, чтобы мама обо всем догадалась. Тебе не нужен развод. Мне не нужны ваши скандалы. Алинка дважды на одни грабли не наступает, она ничего не расскажет. И остаюсь лишь я.
У сына оказался меркантильный интерес.
— Сколько?
— Тур в Мадрид.
— А не треснет?! Может, еще и Ролекс?
— Было бы неплохо… Но Ролекс у нас никто не носит, а в путешествие едет половина класса. На весенних каникулах.
— Да там с трех параллелей набралась всего дюжина!
— Ну, я буду среди привилегированных.
— Размечтался!
— Мама!
— Поезжай!
Бонусы посыпались на Виталика, как из рога изобилия. Все его прихоти выполнялись. Отец грозился, что не позволит себя шантажировать, но потом “уступал”. Самым проблемным оказалось даже не оплачивать все капризы сынка, а как-то объяснять жене, почему Виталик у них теперь неприкосновенная особа, и объяснить дочери, почему она не получает столько подарков.
— Ты его разбалуешь! – твердила Леся.
— Зай, сын наш почти вырос, скоро 18 будет – и на вольные хлеба. Сам будет мужчиной в семье. Кормильцем. Кто его еще побалует, если не мы? Если не здесь и не сейчас? Правда. Это мелочи.
Все Дима покупал на свою заначку. Он с каждой получки откладывал по 5-10%, чтобы припрятать их от жены. С этой заначки, бывало, и для нее украшения покупал, но и себя не обделял – лодочный мотор был тоже приобретен на заначку. Так же Дима придерживал эту сумму на случай непредвиденных обстоятельств. Живут-то они у жены. Если она его завтра погонит, то на что он перекантуется поначалу? Конечно, не только квартира ему мешала уйти. Мешала и любовь, какая-то придуманная любовь, видимо, но Дима действительно боялся потерять Лесю, хоть и гулял. Со стороны они вообще казались парой, где всегда царит гармония. Никто из знакомых не дарил жене постоянно цветы, и не провожал ее утром до работы. Только Дима. Что, опять-таки, не мешало ему гулять.
— Мелочи? Хорошенькие мелочи. По несколько тысяч за гаджеты.
По нескольку десятков тысяч – сжался внутри Дима. Хорошо, что Леся ничего не понимала в современных технологиях. Если телефон поддерживает выход в интернет, то ей этого достаточно. А чем отличается мобильник за 10 тысяч от мобильника за 100 – это для нее темный лес. Потому Леся и не могла представить, сколько на самом деле стоит все то, что Дима подарил сыну, и, естественно, не могла оценить размер заначки. А от заначки уже остались только слезы.
Так думал Дима.
— Ага, безделушки для сына, — натянуто ответил Дима, пересчитывая в уме, во сколько ему обошлись эти безделушки.
— Мелочь, а приятно, — кивнула Леся, — Но завязывай с этим. Ты его точно разбалуешь, что он и в университет поступит только за подарки. Кстати, как у него с пробниками? Какие баллы? Что говорят репетиторы?
Ничего. Потому что Виталик их не посещает. Он всегда был любителем прогулять, но папа мог привлечь его к порядку, использовав известных ход “я отец, я так сказал”, а теперь на Виталика ничего не действует. Совсем распоясался.
— Недавно пошел на концерт вместо занятий, но я уже работаю над этим, — ответил Дима. Он всегда говорил Лесе часть правды. Маленькую толику. Чтобы правдоподобнее выглядело.
— Ну, этим он весь в отца.
— Чем?
— Говорит, что пошел по делам, а сам гуляет, не понятно, где, — она коварно улыбнулась мужу.
— Что ты имеешь в виду?
— То, что ты от меня столь тщательно скрывал. Даже для сына золотой рыбкой стал, лишь бы я не узнала.
— Так ты в курсе??
— Про “тетеньку”? Во всех красках. Какие же деревом, — она ухмыльнулось, — Надо быть, чтобы полагать, что четырехлетняя девочка не проболтается об этом маме? Если уж брату проболталась…
— Уфф… Ты так спокойна? Фуф… Я-то в страхе столько жил, думал, что порвут… А ты знала и молчала… Погоди, а почему ты молчала?
— А мне было любопытно, как далеко вы зайдете. Сколько ты сможешь врать, а Виталик – раскручивать тебя на ноуты по цене вертолета. Настоящие чемпионы! Виталик, подойти к нам! – кликнула она сына, — Папа сегодня уезжает. Ты с ним?
— С тобой, конечно, — глазки у него стали по 5 рублей.
— Да и я с этим крохобором жить не хочу. Не отец я для него, а банкомат.
Виталик раскаялся перед мамой, а Дима покаяться не дали. Вышвырнули его из дома. Но и он молча не уходил. Первым делом сказал Алине, четырехлетней дочери, что он ей теперь никто, раз она его так подставила, и что алименты на нее платить не будет. Значение термина “алименты” для Алины ничего не значило, зато Леся его хорошо расслышала.
Обиделся так, что в жизни Алины и не появлялся.
