— Здравствуйте, тёть Вер и тёть Поль! — подскакивая на правой ножке, крикнула Леночка.
— Лен, не дергай, пожалуйста, оторвешь мне руку. И осторожней, мороженое свое уронишь! — улыбаясь сидящим на лавочке перед домом соседкам, сказала Даша. — Добрый вечер.
— Здоровенько, девочки. Откуда же такие красненькие, как рачки, ей–богу! — поправила шляпку Вера Григорьевна. — Ой, чувствую, кто–то пережарился сегодня, да?
— Да, мы купались, тёть Вер, ездили на пляж, там мама плавала, и я плавала, ой, здорово было! Я нырять научилась! — затараторила Лена. Две мокрые косички от её прыжков взлетали вверх гусеничками и шлёпались на рукава–фонарики, разбрызгивая капельки.
— Да ты что?! — как будто удивилась Полина Николаевна. — И мама плавала? Ты её, наверное, научила!
Лена засмеялась, счастливо, беззаботно.
— Да вы что, теть Поль, мама же мастер, это она меня, а не я её. А ещё мама сказала, что в сентябре запишет меня в спортивную школу. Я буду тоже, как она, чемпионка!
Женщины закачала головами, зацокали язычками, стали нахваливать Дашу и Лену.
— Ну, пойдем мы, ужинать пора. До свидания! — попрощалась Дарья.
Запищал кодовый замок на двери, из подъезда дунуло прохладой, запахло краской. В доме только что закончился ремонт, свеженькие, светло–оливковые стены, коричневые плинтуса и белоснежные потолки радовали глаз. Лена взбежала по лестнице, остановилась на верхней ступеньке перед лифтом и закричала:
— Мама, смотри, а вот мой след, когда я в краску вляпалась! Жалко, что сандалики не отмылись… Вот бы папку попросить, он достанет ацетон и…
Услышав про Сергея, Даша сразу нахмурилась.
— Да ничего он бы не сделал. Мы тебе новые купим, и дело с концом. Вызывай лифт, егоза!..
— Может, надо было ей сказать? Ну, как–то подготовить? Глядишь, смилостивится?.. — с сомнением скривилась тётя Поля.
— Да не, сами пусть разбираются. Серега тоже хорош, виноват, пусть теперь в ногах ползает. Хотя Даша у нас — женщина гордая, себе цену знает, я не думаю, что простит. А докладывать о каждом госте — не наша забота. Вот если б меня консьержкой назначили… — подняла к небу глаза Вера Григорьевна.
— Тогда бы наш дом превратился в закрытое предприятие секретного назначения. Нет уж, Верунь, сиди, дыши спокойно.
Вера Григорьевна жила в этом дворе с рождения, отсюда бегала в школу, сюда же, в свою квартиру, привезла из Омска мужа. Женщина знала всех соседей, приходила знакомиться с теми, кто снимал квартиру, а владельцам обещала «приглядеть». И приглядывала исправно, весь двор Веру Григорьевну чтил и боялся.
Муж Верочки, Игорь Кузьмич, мужчина ростом мелкий, с усиками и вечно всклокоченными волосами, был пристроен женой на должность невысокую, но надежную, куда–то на автомобильный завод. Дядя Игорь убегал утром с портфельчиком, вечером возвращался непременно с цветами.
— Да он вас разорит на таких вот подарках! — немного завидовала Полина Николаевна.
— Ничего считать его деньги, Поля! Да и традиция у нас такая, не приставай! — одергивала подругу Вера Григорьевна и нюхала подаренные хризантемы, ромашки, колокольчики. Букеты Игоря были всегда незатейливые, но очень уютные, пахнущие деревней, лугами, солнцем и летними росами.
Игорь Кузьмич даже зимой умудрялся достать цветочки, пусть не каждый день, но к субботе обязательно. Это была его безмерная благодарность жене за то, что приняла его с дочкой, Иринкой, в своё гнездо, воспитала чужого ей ребенка, как своего, любила, холила, лелеяла его дочку, косички заплетала, уроки делала, шила выпускное платье. У Веры не могло быть своих детей, но это выяснилось намного позже, чем они с Игорем поженились, так что упрекать её в определенной корысти было нечего. Ире , когда папа второй раз женился, было шесть, она воспринимала мачеху «в штыки», жутко ревновала отца, не хотела переезжать.
— Может быть, и не надо тогда нам… — будоражил волосы Игорь, расстроенно ходя перед сидящей на табуреточке Верой. — Ты уедешь, мы останемся, забудем обо всём… Ира так против, так против…
— Сдаться? Игоряша, ты, конечно, решай сам, я уж тут не могу настаивать, но мы с тобой живые люди, смертные. Жалко вот так от своего счастья отказываться просто потому, что Ира пока не понимает, что жизнь должна продолжаться — у тебя, у неё, у меня, у нас. Забыть? Ты сможешь? Я нет.
Вера Григорьевна встала, взяла мужчину за руки, велела остановиться. Тот послушно встал перед ней, поднял на Верочку глаза, а в них… В них такая тоска, любовь такая, какую Вера за всю жизнь не видела.
— Я предлагаю так — мы, как и решили, едем, попробуем, если не суждено быть вместе, то вы уедете. Я попробую еще раз поговорить с Иринкой, найдем с ней решение! — уверенно сказала Вера.
Она в их семье всегда была буксиром, капитаном, начальником, а Игорь — хорошим исполнителем, хорошим мужем, отличным отцом.
— Ира, ты уже взрослая, — начала Вера, когда девочка наконец угомонилась, согласилась выслушать потенциальную мачеху. — Ты должна меня понять. За твоим папой нужно ухаживать, он много работает, устает, мечется между разными проблемами, делами. Давай, мы договоримся, что я не буду претендовать на роль твоей мамы. Я знаю, мама — это одна и навсегда. Но ты в свою очередь дашь мне возможность быть с папой.
— Почему мы должны переезжать?! — упрямо толкнула ногой стул Ирина.
— Ну, наверное, потому что это интересно — новый город, школа, друзья. У тебя будет своя комната, у нас будет целая квартира. Я думаю, это хорошо.
Ира отвернулась, надула губы. Вера ей нравилась, но показать это было категорически нельзя. Эта женщина была какая–то «своя», такая, какую хорошо встретить на кухне утром и есть только что сваренную ею кашу, или сесть рядом с ней вечером, смотреть, как она вяжет, слушать, как напевает «зеленоглазое такси»…
— Ладно, давай попробуем… — будто бы равнодушно согласилась Иринка.
Переехали, стали жить вместе, расписались…
Вера навсегда запомнила тот день, когда девочка назвала её мамой. Ира тогда прибежала из школы, взволнованная, радостная, кинула портфель в прихожей, ворвалась на кухню и, запыхавшись, крикнула:
— Мама! Я буду играть в спектакле! Мама!..
Потом сама испугалась того, что сказала, чуть не заплакала.
— Я очень рада, Иришка, — взяла Вера девочку за руки, чмокнула в курносый нос. — И это не предательство, если хочешь, я забуду, что ты так мне сказала. Хочешь?
Вера помнит, как тогда дрожал её голос, как щипало в носу. А Иринка обхватила сидящую перед ней женщину руками за шею, внимательно посмотрела в Верины глаза.
— Не хочу…
Это был большой, огромнейший шаг вперед, теперь их семья еще надежнее, еще крепче.
Иришина мать объявилась, когда девочке было пятнадцать. Женщина увидела её по телевизору, в хоре музыкальной школы, на сцене Кремлевского дворца. Ну как тут было не вспомнить о кровном родстве, похвастаться генами и потребовать свою крошку назад…
Кира Андреевна появилась на пороге их квартиры в разгар ссоры Иры и Веры Григорьевны. Иринка тайком покрасила волосы, не всю голову, слава Богу, только прядку, в синий цвет, а на носу экзамены, в таком виде ведь не пустят.
— А я считаю, это безобразие нужно немедленно смыть! Пойдем–ка в парикмахерскую, там разберутся! — возмущалась Вера.
— Нет! Это самовыражение! Ты, мама, не смеешь мне указывать! Я уже большая! — кричала Ира.
— Подожди, кто–то пришел… — покачала головой Вера, пошла открывать…
Вера до сих пор помнит, как сердце ухнуло, забилось мотыльком в маленькой, утянутой лифом платья груди, как в животе похолодело. Кира так вырядилась, что Верочка рядом с ней была просто чучелом. Ну, по крайней мере, Кира Андреевна так осмотрела её, что Вере захотелось провалиться сквозь землю. Но потом что–то внутри щелкнуло.
«За своё счастье, за семью бороться надо. Просто так ничего не сделается!» — любила повторять бабушка.
Вера это запомнила.
— Извините, чем обязаны? — холодно спросила она гостью.
— Ирочка, детка, ты меня не узнаешь? Держи, у меня для тебя подарок! Примерь! — проворковала Кира, протягивая девочке бархатную коробочку и совершенно не глядя на Веру. Вот сейчас девочка увидит сережки, купится на Кирину щедрость и уйдет к ней жить!
Иринка растерянно, как–то оторопело смотрела на двух стоящих перед ней женщин, потом робко взяла коробочку.
— Подождите, а вы, собственно, кто? — загородила собой Иру мачеха.
— Я собственно Ирина мама. Не мешайте мне общаться с дочерью! — строго сказала Кира. — Уйдите вообще, вы смущаете ребенка! Ирочка, как ты похожа на свою бабушку! А где папа? — тут же сменила она тон.
— Папа на работе, — ответила Ира. — Вы моя мама?
— Ну да, как же хорошо, что мы снова вместе!
— А мы вместе? Мама Вера, те не бойся! — дерзко усмехнулась Иринка. — Женщина, вы бы ушли! Моя мама меня бросила. Теперь она меня не интересует. Папа очень переживал, ему было больно, а ты просто ушла от нас. Знаешь, я даже смотреть не стану, что там в коробке. Уходи. Мам, я закрою дверь, правда?
Ирина стала наступать на Киру, та попятилась.
— Ирочка, да они тут тебе мозги промыли! Отец сам меня выгнал! Он меня лишил права…
— Я всё помню, мама. Ты ушла к другому, так и живи с ним. Прощай!
Дверь захлопнулась, Ира испуганно обернулась, потому что услышала, как плачет мама Вера. Потом были объятия, опять слезы, причитания и клятвы, а когда домой пришел Игорь, и ему рассказали о неприятном визите, он ушел на балкон, долго стоял там, смотрел в одну точку.
— Мам, что с ним? — тихо спросила Ира.
— Он переживает. Прошлое порой всплывает тогда, когда мы к этому не готовы. Но ничего, папа отдохнет пока, а мы чай заварим. Ой, вот только ума не приложу, что с твоей синей прядкой делать… — Вера покачала головой, подмигнула девочке. Та улыбнулась…
У Веры была семья, маленькая, всего на троих человек, но любви в ней было столько, что, кажется, весь мир ею можно залить и еще останется. Сейчас Иринка уже взрослая, работает в институте, навещает маму Веру, а она с Игорем ждет свою дочку, готовится к встрече… Семья…
… — Ладно, пойду. Игорь скоро вернется с работы, ужин надо разогреть, Иришка завтра заехать обещала, дел еще много! — встала Вера Григорьевна. — Хорошо бы у Даши всё наладилось. Ведь неплохой мужик Сережа, очень неплохой, но вот до женского племени падкий, это да…
Полина кивнула подруге, попрощалась, стала высматривать кого–то на автобусной остановке. Дело к восьми, должен приехать и её супруг, Фёдор. Он сегодня с утра на объект ездил, обещал, что, если не очень устанет, сходят они с Полей на мост, смотреть закат.
Встречать рассвет или провожать засыпающее солнце было их маленькой семейной традицией. Они так и познакомились на том самом мосту. Полина, уставшая после экзаменов в институт, шла по тротуару. Она всё сокрушалась, что сдала плохо, плела какую–то чушь, от волнения всё выученное вылетело из головы, и теперь её возьмут только дворником, а институт ей не светит.
А Федя с друзьями в тот день шел по другой стороне, играл на гитаре что–то из Высоцкого, но, как заметил заплаканную Поленьку, остановился, завороженно провожая её взглядом. Подойти тогда не решился, а вот уже через день, как говорится, на том же месте в тот же час, когда Поля опять шла из института, но теперь уже счастливая, довольная, Федя позволил себе заговорить с ней.
Полинка, девушка гордая, неприступная, задрала тогда нос, она–то, дескать, без пяти минут студентка химико–технологического, а Федя рабочий на цементном заводе, развеселый, простой паренек. Он сыпал комплементами, она краснела, прогоняла его. Он шел рядом, она недовольно топала ногой. А когда он, наконец, отстал, она вдруг расстроилась… Любовь…
Их чувство разгоралось постепенно, осторожно. Полина много чего требовала от Феди, не материального, а скорее духовного — знания книг, умения разговаривать на возвышенные темы. Не люби он Польку так сильно, давно бы бросил. Но нет, сидел теперь вечерами с книгами, которые брал в библиотеке, продирался сквозь Достоевского и Гоголя, учил наизусть Пушкина и Лермонтова, рос в своих и Полиных глазах.
Но и к Полине у него были запросы, обыкновенные, бытовые, чтобы в доме чисто и хорошо было. А главное — Федя любил поесть, но Полька готовила плохо. Бывало, придет к ней Федя в гости после смены, уставший, голодный, а она ему яичницу приготовит или вообще бутербродов нарежет и чай заварит. Он раз так поел, два, потом сам у плиты встал, жарил, парил, шинковал, накормил девчонку так, что она даже рот открыла от удивления.
— Да не надо так смотреть на меня! — смеялся он. — Мать у меня повар, вот пока у нее на работе сидел в детстве после школы, что–то запомнил. Ты ешь, ешь!
Поженились они, когда Полинка была на третьем курсе. Скромно расписались, посидели с родителями в ресторанчике, а потом кто куда — Полька к семинарам готовиться, Федя на смену, родители по своим делам.
— Медовый месяц, Поль, мы отложим на лето. К морю повезу тебя, — пообещал Федор.
Но ни этим, ни следующим летом поездка не состоялась. Поля родила сына, Мишку. Тот много болел, пришлось лежать в больнице, выхаживать.
— Я больше уже не могу, Федя! — в очередной раз, когда Миша заболел бронхитом, призналась Поля и расплакалась. — Я дома жить хочу, спать, варить по утрам кашу, а не на казенной койке ворочаться. Федь, я не поеду!
В коридоре ждала бригада скорой, особенно долго рассуждать было некогда.
— Ладно, понял. Я поеду. А ты отдохни. Да нормально всё будет, слышишь! — уверил её Федя, покидал в рюкзак свои вещички, схватил Мишку и, поцеловав жену, ушел вместе с фельдшером.
Полина опомнилась, когда машина уже уехала со двора. Кинуться, побежать вслед за ними, выловить в Приемном покое больницы?
— Мам, что мне делать? — сквозь слезы позвонила Поля домой.
— Принять ванну, поесть как следует, убраться в квартире, наготовить еды, чтобы Феде не морочить себе голову, а потом сменить его в больнице. Ничего, и ему полезно с мальчонкой побыть, и Мише тоже.
Тогда в первый раз за долгое время Поля выспалась. Она как будто просто провалилась в черную дыру, а выскочила из неё уже к полудню. Вскочила, стала судорожно хвататься за дела, потом позвонил Федор, уверил, что они с Мишей неплохо проводят время…
Она тоже всегда так говорила мужу, даже если у Мишки была высокая температура, и он капризничал, или врачи сетовали на плохие анализы. Но по телефону всегда все было хорошо.
— Ты врешь, да? — тихо просила Поля в конце их разговора.
— Я люблю тебя, Полька! — ответил Федор и повесил трубку…
У них была любовь, сильная, уверенная, страстная. Она огнем горела внутри, выжигая обиды и недомолвки. Они ругались, но мирились довольно быстро, обижались, а через полчаса уже опять обнимались, потому что иначе было не выжить…
А потом все покатилось в тартарары. Завод закрыли, Федор и Полина остались без работы. Мишка тогда пошел в третий класс, рос быстро, одежду не успевали покупать. Полинка, помыкавшись, устроилась в химчистку, а вот Федя запил.
Он сидел дома, уставившись на цветочный орнамент кухонной скатерти, молчал и пил. Полина приходила домой, выносила из дома бутылки, готовила ужин, учила с Мишей уроки, а Федор, переместившись на диван, засыпал.
Тогда Поля познакомилась с Верой. Полина семья получила квартиру в том же доме, где жила Верочка с Иринкой и Игорем.
Полина сидела на лавочке, смотрела, как играет с другими ребятами Миша. Вера подсела к ней, помолчала, потом, слово за слово, познакомились. Вера все нахваливала своего мужа, а Поля помалкивала, кивала.
— А вы бы к нам пришли в гости! — оживленно щебетала Вера. — Игорь будет рад, да и Ирина тоже. Она у нас артисткой себя мнит, любит публику.
— Нет, знаете, как–нибудь в другой раз. Федор занят пока, дела… — Полина встала, хотела уйти, но Вера остановила её.
— Ну хорошо, посидите ещё, не убегайте. Я слышала про завод. Тяжело вам сейчас? — спросила она.
Полина кивнула.
— Федя никуда больше не хочет идти работать, пить стал…Я кручусь, а он… Спивается только. Деньги стал у меня из кошелька забирать. Ночью наверное… Прямо хоть разводись… — всхлипнула Полина.
— Ой, да ну! — махнула рукой Вера. — Бросьте! Образуется всё. Просто представьте, то был он у вас добытчик, хозяин, главный по деньгам, а теперь потерялся, упал, встать не может. Если сейчас разведетесь, то совсем сопьется мужик, в себя верить перестанет. Но взбучку я бы все же задала…
Полина, поразмыслив, согласилась. Вечером того же дня поругалась с Федором, отправила его на такси к свекрови. А у той, тяжелой на руку поварихи, разговор был короткий. Она Федьку одна растила, миндальничать не любила и очень радовалась, что появилась в Фединой жизни Поля. Поэтому вряд ли одобрила бы решение невестки развестись.
Что уж там говорилось, Полина не знала, Федор уверял, что ничего особенного, но через два дня муж пришел чистенький, побритый, с деньгами. Вел себя тише воды, ниже травы, убрался в квартире, сделал с сыном уроки, вечером ушел куда–то, принес потом огромного карпа, сказал, что сегодня у них праздничный ужин.
— Что отмечаем? — устало просила Полина.
— Я работу нашел. По специальности. Ребята тут одни частную лавочку открывают, строительную. Им мои знания пригодятся. Но работа разъездная, по объектам. Отпустишь меня?
Женщина задумчиво размешивала в чашке сахар, потом кивнула.
— Я больше пить не буду, обещаю. Прости меня, Полюшка…
А она ведь искала место, куда им с Мишей переехать, плакала по ночам, считая, что Федора уже не спасти. Но нет, спасибо свекрови за то, что вмешалась вовремя…
Другим испытанием их семейной жизни стало увлечение Полины. За ней принялся ухаживать коллега по работе, встречал, провожал, уверяя, что им просто по пути, на выходных звал в музеи или театр.
Миша к тому времени уже учился в средней школе, Федор часто не бывал дома, ездил по объектам. Поле было скучно. Она перешла работать в научно–исследовательский институт, сидела с формулами и бумажками, чувствуя, что жизнь почти прошла, а дальше только нудное старение.
А тут, как фейерверк, ухажер. Комплименты, цветы, встречи… Поля купилась, чуть не ушла от мужа. Но вовремя встретилась ей Вера. Она вышла вынести мусорное ведро, окликнула Полину. Та испугалась, что соседка заметит слишком яркую помаду, начнет распускать про Полину слухи, быстро стерла носовым платком ярко–красную помаду, одернула жакетик.
— Поль, ты голову–то включи! — начала без предисловий Вера. — Павлин, конечно, птица красивая, но вот поет противно. Я сегодня случайно видела твоего ухажера в колбасном отделе. Жуть как орал, что товар просроченный лежит. Девушки–продавцы такой брани, я думаю, давно не слышали. Да, виноваты, а покупатель прав, но надо же как–то вежливее… Ох, до сих пор руки трясутся, как вспомню!..
— Я не понимаю, о чем ты, Вера. Извини, я спешу! — Поля должна быть на остановке уже через три минуты. Она сегодня идет к своему кавалеру в гости, у него день рождения. Подарок — купленный в универмаге галстук, — она положила в красивую коробочку, спрятала в сумке, надела красивое платье, ожидая праздника.
Аркадий встретил её, повел к себе. Он был раздраженный, всё поторапливал Полину.
— Ну вот, мой скромный уютный уголок, — распахнул он дверь своей квартиры.
Полина знала, зачем он сюда её привел, не девочка же, всё понимает, но послушно зашла, сняла пальто.
— Проходи в комнату, сейчас будут закуски. Знаешь, так мне это всё тяжело далось, колбаса вся была некачественная, я уж выбирал, старался! А эти продавщицы вылупились на меня, а они же прислуга! Поля, они как есть прислуга, должны не таращиться, а порядок навести! Ох, Поля, ну что ты набросилась на эту колбасу?! Я тебе рассказываю, а ты жуешь!
Он почему–то очень разозлился, а Полина просто не успела пообедать сегодня, было голодна.
— Слуги? — удивленно вскинула она брови. — При чем тут слуги? Они такие же, как мы.
— Ага, сейчас! Торговки, недалекие, грубые торговки! Вывели меня совсем! Да что ты всё жуешь, как корова?! — вдруг ударил по столу рукой Аркадий. — Хватит есть, иди, ванна там. Я жду!
Он показал рукой куда–то влево, но Полина, залившись краской, как девчонка, вскочила, схватила сумочку, пальто и выскочила на лестницу. В урну выбросила галстук и побежала вниз.
В голове стучала только одна мысль: «Только бы Федя был дома! Только бы дома…»
Он ждал её. Разогрел ужин, налил чай, молча сел рядом. Он всё знал, но начинать этот разговор было унизительно для обоих, поэтому молчали…
— Прости меня, Федь. Больше не повторится, — наконец тихо сказала Полина.
Федя её не то, чтобы даже простил, а просто стал жить дальше. И потом, когда ему хотелось, грешным делом, приударить за какой–нибудь девицей, он вспоминал, как ему было больно от измены жены. Вспоминал и отворачивался. Верность – сложная штука, рассуждал он, но потому она и ценная, что такая непростая…
Уже вырос Миша, учится в военном институте, красавец такой, форма ему очень идет, а Полина и Федор сидят вечером на кухне, он читает газету, она листает роман, вроде бы уж и тем общих нет, надоесть должны были друг другу, но нет, стоит Феде нахмуриться, как Поля тут же это чувствует, спрашивает, что случилось. А стоит ей вздохнуть, Федор уже суетится вокруг, оберегает свою Полюшку от грусти и печали… Любовь…
… Что Сергей дома, Даша поняла по аромату кофе. Как раньше, хотела крикнуть, поздороваться, но опомнилась, велела Лене идти умываться, а сама, даже не разувшись, подошла к дверям кухни.
Муж стоял у плиты и что–то готовил. На нем была купленная Дашей два месяца назад ему в подарок рубашка с коротким рукавом и шорты. Босые ноги притоптывали в такт стучащей из радио музыки.
Лена, увидев отца, завизжала и кинулась его обнимать. Сергей поймал её, высоко подбросил, опустил на пол и, потрепав по головке, поцеловал.
— Кнопочка моя, привет! Блины будешь? Пробу надо бы снять, — лукаво сказал он.
Лена уже схватилась за угощение, но тут Даша строго попросила её выйти.
Девочка, видя, как напряженно смотрит на неё мама, как сложены на груди её руки, как прямо она держит спину, послушалась, ушла.
— Что ты тут делаешь? — спросила Дарья, подошла к плите, выключила конфорку. — Кажется, здесь тебе не рады, ты забыл?
Мужчина отложил в сторону половник, которым наливал на сковороду тесто, виновато, очень обаятельно улыбнулся.
— Даш, ну прости меня… Понимаешь, хозяин квартиры, которую я снимал, попросил меня съехать, найти что–то быстро не получилось, а эта квартира, уж извини, наша — твоя и моя. Я поживу немного здесь, ладно?
— Нет, — спокойно ответила Дарья. — Ты сейчас заберешь свои вещи и исчезнешь. Завтра я сменю замки, и ты больше сюда не придешь.
— Ты хочешь, чтобы я спал на улице? Даш, ну прошу тебя, не делай из мухи слона!
— Ты сам сделал это. Только не слона, а слониху. Почему бы тебе не переехать к ней? — усмехнулась Даша. — Она же в сто раз лучше меня, реализованная, увлеченная, следит за собой, разделяет твои взгляды… Что я там еще забыла? Или всё упомянула?
— Даш, мы давно не виделись с ней, я же сказал, всё закончилось, да и не было ничего! Ты надумала себе всякое, ревнуешь, а зря. Я люблю тебя, Лену, у нас семья! Другие мне не нужны. Ладно, садись, сейчас будет ужин, а потом поговорим. Лена, дружок, иди есть! — позвал Сережа дочку.
Даша хотела уйти, но муж попросил её остаться.
— Ну ради Ленки, пожалуйста! — прошептал он.
Даша неохотно села. Она устала, была голодна, а Сережа умел печь превосходные блины…
«Ну почему? Почему верность — это редкое в наше время явление? — думала она, замерев с чашкой в руках. — Что я сделала не так, что упустила, и муж нашел себе другую?»
— Пап, а ты останешься ночевать или опять в командировку поедешь? — спросила Лена. — Просто мне там надо собрать железную дорогу, а никак не получается. Поможешь?
Сергей с надеждой взглянул на жену.
«Ну давай же, позволь всё исправить, дай шанс!»
— Это запрещенный прием, Сережа! — вслух ответила Даша. — Лена, я сама тебе помогу.
— А я хочу папу! — вдруг вскочила Лена. — Ты не нужна там, папа справится, он же мужчина, он сообразит. А ты только поучаешь и даешь указания. Нет, папа, я хочу с тобой. Пусть мама не вмешивается!
Сережа видел, как закусила губу Даша, как задрожали её пальцы. Женщина встала, извинилась, ушла на балкон.
Там, сев на табуретку, Дарья закурила, затянулась, задержала дыхание, потом медленно выдохнула. Она же давно бросила эту нездоровую привычку, держалась много лет, но, когда узнала, что муж нашел себе другую, сорвалась.
Лена ничего не понимает, она думает, что мать просто так ругает папу, что у мамы сдают нервы… Так всегда говорил Сережа: «Опять ты в образе, на нервах? Ну хватит уже кричать!»
Да, она в образе, который день. Она играет перед Леной нормальную жизнь, а самой хочется просто лечь и выть, высоко поднимая подбородок и поскуливая…
— Даш, — высунулся из–за балконной двери Сергей. — Можно?
— А что ты спрашиваешь? Это же общая квартира… — отвернулась Дарья.
— Послушай, давай ради Лены мы попробуем жить вместе. Я обещаю, что не буду навязываться, переходить границы, я все понимаю. Давай просто…
— Просто что? Играть в семью? Нет уж, тогда я сойду с ума. Видеть тебя рядом и знать, какой ты… Нет. Ради Лены даже не готова. Извини.
Даша слышала, как муж объясняет что–то дочери, как она хлюпает носом, потому что расстроилась. Потом хлопнула входная дверь, мужская фигурка вышла из подъезда, несмело вскинула руку, хотела помахать Даше, но не решилась…
— Я ненавижу тебя! — услышала Дарья за спиной детский голос. — Ты все испортила! Папа пришел, хотел, чтобы все наладилось, а ты…
— Лена, замолчи!
— Не стану молчать! А вот и не стану! Ты папу выгнала, ты нас не любишь, плохая!
Девочка убежала к себе в комнату, закрылась там, не желая слушать Дашиных оправданий.
— А день так хорошо начинался, — с усмешкой подумала Дарья. — Выходной, пляж, теплая вода, ягоды черешни в лукошке…
Даша очень любила черешню.
Когда–то давно Сережа приносил ей её в корзинке чуть ли не каждый день, пока был сезон этой ягоды, баловал, выбирал лучшую, хоть это и стоило дорого… Даше было очень приятно, а теперь такого никогда не будет. Вообще ничего не будет. Сергей их с Леной предал.
А тетя Вера с тетей Полей, видимо, знали, что Сережа вернулся, так загадочно отводили глазки, перемигивались. Могли бы предупредить, тогда бы Даша увезла дочку к родителям, пожили бы там…
С Верой Григорьевной Дарья столкнулась на лестничной площадке, когда ходила выносить мусор.
— Ну как дела, Дашенька? — спросила соседка.
— Отлично. Сережа ушел, если вы об этом. Я его выгнала.
— Да… — протянула Вера. — Доверие потерять легко, а вот вернуть обратно почти невозможно… И что его потянуло?!.. Эх, мужчины…
Вера Григорьевна, расстроенная, грустная, ушла к себе.
Дарья, вернувшись в квартиру и убрав все на кухне, пошла наконец в душ, потом, накрутив на голову полотенце, зашла в спальню. На кровати, на аккуратно сложенной светло–зеленой материи, напоминающей траву, стояла корзиночка с черешней, рядом лежал, разметавшись веточками, букет ромашек, а на нем записка.
Даша, застонав, схватила листок, стал читать.
Сережа просил прощения, каялся. Тут не было ни слова о том, чтобы снова жить вместе, просто покаянная речь.
Даша заплакала, села на кровать. У них с Сережей была семья, любовь была такая красивая, что все завидовали, а вот верность куда–то улетела. Кто первым допустил ошибку, кто сплоховал?..
— И обратного пути нет. И всё разрушено, — кивнула Дарья, разорвала записку. — Кто хоть раз предавал, предаст еще раз… — Лен! Лена! Давай поговорим, а? — подошла к дочкиной двери Дарья. — Впусти меня, пожалуйста…
В тот вечер Даша не стала опять придумывать какие–то причины, почему папа больше не будет с ними жить, она рассказала все, как было, сказала, как ей больно от того, что случилось, как она переживает за Лену.
Девочка слушала молча, сердито, но через некоторое время обняла маму, прижалась к ней щекой, стала гладить, уговаривать:
— Ну что ты, мамочка! Ты не расстраивайся! Мы же вместе, да? У нас тоже семья! Знаешь, вот у нас в классе не у всех детей есть папы, и всё равно они, мои одноклассники, счастливы. Мы с тобой семья, ты да я. А давай завтра к бабушке поедем, а? Сюрприз сделаем?
Даша кивнула. Она, Лена, мама, отец — это все ее семья. Их любовь поможет вылечить, зализать раны, окрепнуть и снова улыбаться.
— Поедем, точно! Соберемся утром, хорошо? А сейчас давай–ка укладываться спать. Я уже ног не чувствую! — прошептала Даша, обняла дочку и принялась щекотать.
Они так и уснули вместе, прижавшись друг к другу. И снились им, наверное, одни и те же сны, как в настоящей семье…
Сережа звонил еще раз пять, вымаливал себе шанс на возвращение, но Даша не разрешила.
— Извини, у нас с Леной другие планы. Ты можешь навестить дочку, сходите погулять, но не более того…
… — Ну и чем же закончилась эта история? — глядя вслед Дарье, спросила Полина. Она только недавно вернулась с дачи, была не в курсе жизни соседей.
— А почему вообще она должна закончиться? — удивленно пожала плечами Вера. — Дашенька у нас женщина видная, интересная, что на ней крест–то ставить?! А Сережа все потерял, вот у кого все действительно закончилось. Мы все не безгрешны, все иногда на других засматривались, но помнили, что есть нечто большее, чем просто красивая фигурка и томный взгляд. Есть семья, та, которую строили сами, как домик. Его надо беречь, в нем твоя сила и опора. А предателей долой, они только грязь в дом тащат. Верно, Поля?
— Верно. В семье и горе пополам, и радость в два раза больше… И любовь такая, что не разрубить! Да… А вон мой Федор идет, с букетом, ты посмотри! Романтик, хоть и уж который десяток пошел! — улыбнулась Полина Николаевна, встала навстречу мужу.
— Да, Федя настоящий мужчина, многое с ним пережили, а все равно вместе. Голубки! — улыбнулась Верочка…
… — Даша, ты извини ради Бога! — Вера Григорьевна стояла на пороге и вытягивала шею, чтобы лучше рассмотреть незнакомого мужчину в квартире соседки. — Я тут шарлотку испекла, угощайтесь!
— Спасибо, тетя Вера. А это Алексей, мы работаем вместе, — Даша кивнула на гостя.
— Очень приятно. Ну буду мешать. Не буду…
Вера осторожно закрыла дверь и ушла к себе. Ну а что мешать, если у Дашки глаза горят опять, столько в них света радостного! Тут уж не до соседей…
