Это был самый обычный день. И утро не предвещало никакой беды. Оля, как обычно, собралась и уехала на работу. В этой её типографии у жены был свой график: пятидневная рабочая неделя, но со вторника по субботу.
Георгий уже проснулся и валялся в постели. Хотелось ещё немного вздремнуть, но Оля нажарила сырников, и чудесный запах не давал расслабиться и заснуть. Пришлось встать.
На кухонном столе стояли прикрытые полотенцем разнообразные блюдца, пиалы. Тут была и сметана, и мёд, и любимое Гошино варенье. Оставалось только сварить кофе и усадить себя за стол.
Георгий купался в Олиной любви. Жена окружала теплотой и заботой, угождая мужу, словно он ребёнок. И Георгию это нравилось. Уют в доме может создать только женщина, и, конечно, его поддерживать.
Оля обычно звонила, когда приезжала на работу. Звонила проверить: позавтракал ли муж, всё ли у него хорошо; сообщала, что доехала и ей пора работать.
В это утро Оля не позвонила. Через час позвонила дочь. Лера рыдала в трубку и не могла связать два слова.
— Ане-анев-риз-ма, пап, ма… ма… нет её… больше.
Андрей, муж дочери, забрал у неё трубку и рассказал Георгию, что случилось.
Гоша от неожиданности сел где стоял, прямо на пол. В голове стучали набатом слова и осознание случившегося никак не приходило.
Впрочем, принятие не пришло и позже, даже когда он видел свою Олю в этой деревянной коробке. Такую бледно-жёлтую и спокойную, с гладким лицом. Гоша вдруг вспомнил, что жена не так давно жаловалась на морщины. Гоша их не замечал и шутил: подожди, вот как-нибудь уедешь на работу молодухой, а вернёшься бабушкой. Дочь ждала ребёнка. Пятый месяц.
Девять дней пролетели быстро. На поминки в квартире собрались родственники, друзья. Гоша принимал слова соболезнования и кивал, словно эти слова могли успокоить. На людях нужно быть сильным.
На работе сослуживцы осмотрительно обходили Георгия стороной, стараясь ни о чём не спрашивать. Прошла ещё неделя.
Нужно было налаживать быт. Раньше этим всегда занималась жена. Оля готовила, убирала, стирала, закупала продукты, сама планировала домашние дела и всё успевала, не утруждая мужа. Пару раз приезжала дочь. Она что-то делала хотела что-то сделать по дому, но отец запретил: носи ребёнка, я сам.
Гоша открыл шкаф и протянул руку в отделение с чистыми носками — пусто. Он, даже не доверяя ощущениям, заглянул в отдел. Ни одной пары. Гоша за всю свою семейную жизнь ни разу не задумывался об этом: не знал, откуда берутся чистые носки и как к нему попадают. Они всегда были. Всегда. Как символ женственности.
Корзина с грязным бельём уже не вмещала то, что необходимо было перестирать. Георгий открыл крышку, вздохнул и принялся вытаскивать все вещи, скидывая их на пол.
В самом низу корзины лежал Олин халат и блузка. Гоша сел на пол в ванной комнате и прижал к себе вещи жены. Оля не любила духи, у неё не было «своего» аромата. Пользовалась теми, что ей дарили. Георгий вдруг понял, что не будет больше этого родного запаха, нельзя будет его больше почувствовать. Вот выветриться и всё.
И дрожь, словно тысячи игл вонзилась в тело. Слёзы сами покатились по щекам, и Георгий ничего не мог с ними поделать. А ведь ему говорили родные — поплачь, легче станет. Гоша не верил. А сейчас понял. Что оплакивать нужно. Чтобы удалить из себя эту неприятную прослойку, которая заливает боль. Иначе совсем тошно.
Георгий долго сидел в ванной комнате на полу перед корзиной с бельём. Вспоминал радостные моменты их с женой жизни. Вспоминал счастье, то счастье, что дарила ему его жена. Каждый день. В каждой ложке супа, в каждой чистой тарелке, в паре чистых носков, в радостной улыбке, добром слове, в доверительном отношении и, конечно, любви. Любви, освещающей путь второй половине и не требующей ответа.
Конец.
