Егор Лукич сидел у маленького оконца своей избушки и смотрел на закат. Домик стоял на холме у реки и окна его были и на восток, и на запад. Утром первые лучи будили старого хозяина, а вечерами Лукич прощался с солнышком как с живой и родной душой, с любовью всматриваясь, словно в первый раз, в багряные облака и ускользающие за лесом последние золотые нити.
Долгие годы старик прожил на этом хуторе. Вначале с бабкой своей. Пожалел старушку после смерти деда и переехал к ней, когда та уже нуждалась в помощи. Никак не желала отшельница перебраться в посёлок, где и магазин, и больница под боком, и живые люди.
Держалась Ивановна до последнего вздоха, даже не давала за ней ухаживать. Ползком, а варила, стирала и мылась сама. Егор носил дрова и топил печку, шёл к колодцу за водой, кормил собак и кур и шёл в лес или на реку рыбачить. Рыбы в речке было полно. И лес был богат на ягоды и грибы – только не ленись.
Егор удивлялся упорству старушки – ведь ей минуло девяносто три года. А она по привычке почти весь день суетилась на вольном лесном воздухе то в огороде летом, то у печи готовила свою похлёбку.
Порой она казалась внуку старой ведьмой, колдовавшей над чугунком с варевом. Но когда бабушка расплывалась в улыбке, то лицо её вмиг делалось светлым, добрым, похожим на личико волшебницы или феи из кукольного театра…
Электричества на хуторе не было. Старушка все новости узнавала от Егора – он часто бывал в посёлке, хотя ходить туда приходилось сначала пешком за пять километров. Это потом Егор обзавёлся хорошим велосипедом с двумя багажниками, чтобы привозить продукты из магазина.
Старушка прожила до девяносто восьми лет. А на прощание просила Егора не покидать дом. И то ли во сне, то ли в бреду всё повторяла в последние свои дни: «Не уходи отсюда. Тут и жизнь, и здоровье твоё, и счастье. Один не останешься. Придёт девица, придёт красная, осветит всё как ясно солнышко…»
Егор вытирал слезу и молился за душу Ивановны, глядя на Богородицу. А сам думал: «Не дай Боже сойти с ума на старости лет… Какая ещё красна девица?…»
После похорон в доме стало тихо и грустно. Вот, казалось бы, и свобода. Но только куда идти? Задумался тогда Егор и остался в доме на первое время. А потом уж и ехать никуда не захотелось… Дом, как живое существо, притягивал к себе своей крепостью, надёжностью, свободным дыханием и теплом печи.
Детей Егор в браке не нажил, супругу свою похоронил давно, ещё до переезда к бабке. Одному ему на хуторе доживать свой век не хотелось. И начинать свою новую жизнь в посёлке тоже было поздно, однако Егора Лукича звали жители, и председатель колхоза предлагал старенький небольшой домишко на краю посёлка.
— Переезжай, Егор Лукич, — басил тракторист Витька, привозивший на хутор раз в два месяца зерно, муку, крупу и масло.
В посёлке жалели старика, и Лукич уж было согласился посмотреть домик и пошёл однажды с палочкой по лесной весенней тропе. Но ручей в ту неделю так разлился от таяния снега, что Лукич вынужден был вернуться обратно – дорога вся ушла под воду и вширь вода разлилась далеко.
Переждав наводнение, старик снова отправился в деревню, но, едва выйдя со двора, подвихнул ногу на ровном месте. Давно с ним такого не было. Тут он вспомнил бабку Ивановну и остановился. «И лес затопило, и нога, вот теперь. Неспроста. Ох, бабка… Ведьма, как есть.»
Ногу Егор Лукич лечил три недели. Но она всё давала о себе знать. Да и дела не отложишь. Весна — надо огородом заниматься. А когда в очередной раз приехал Витька, то сразу сообщил:
— Вот, Лукич, не переехал ты вовремя! Теперь домишко-то тот, что тебе хотели отдать, сгорел. Неделю назад. Говорят, что открытый был, да там подростки побаловались – то ли выпивали, то ли курили. Одним словом – дома нету. И виноватых не нашли…
Тут Лукич понял, что с судьбой не надо спорить и утвердился в решении никуда не переезжать. Он вздохнул и махнул рукой, мол, ну, что поделать.
А то, что дед заметно прихрамывает, Витька приметил и сообщил родственникам Егора Лукича, пристыдив их в холодности к старику. Двоюродная сестра Лукича жила в городе, с Егором почти не зналась, помнила его по детству и юности, а в лес никогда к нему и к бабке не наведывалась.
Однако в один прекрасный майский день в лесу на хуторе появилась машина. Из неё вышла молодая пара. Парень и девушка пошли к дому, огороженному забором и стали с интересом осматривать владения Лукича. На лай пса вышел хозяин из огорода и, приложив ко лбу ладонь, заслоняя глаза от слепящего солнца, уставился на молодёжь.
— Не заблудились ли, часом, молодые люди? – спросил дед, радуясь новым лицам.
— Нет. Не заблудились. Нам растолковали как проехать. Тут дорога одна. Не промахнёшься.
— Здравствуйте, дедушка, — приветливо улыбнулась милая девушка. – давайте знакомиться. Меня Анастасией зовут. Я внучка Нины Григорьевны, вашей двоюродной сестры. А это мой друг – Юрий.
— Ах, вот как… — растерялся Лукич. – Родня, значит. Милости прошу, всегда рад. Проходите, я сейчас самовар поставлю. У меня и мёд свой есть. Немного, правда, но сахар не употребляю.
Дед засуетился во дворе, ставя самовар, Юрий помогал ему настрогать щепок. Анастасия пошла к колодцу за водой.
— Ах, как у вас хорошо, как в сказке! – смеялась девушка. – А водичка в колодце студёная, сладкая…
После чая Егор Лукич показал ребятам свой дом и двор, баньку в саду, сарай с курами. Внучка и её приятель искренне восхищались порядком, хозяйственной жилкой старика. Юра особенно обрадовался инструментам деда. Он рассматривал рубанки, пилы, молотки и прочие вещи, которыми Лукич хвастался как мальчишка и показывал на деле, как они в работе хороши, прикладывая рубанок к доске в маленькой мастерской.
Настя вынесла из машины две большие сумки с продуктами и Юра отнёс их в погребок Лукича. Старик расчувствовался и благодарил ребят. А они, пробыв несколько часов на хуторе, собрались уезжать засветло.
С грустью провожал Лукич ребят до машины. Оглядывая «Москвича», старик поглаживал машину, словно живую лошадку похлопывал по гриве…
— Приедете хоть ещё когда? – с надеждой в голосе спросил на прощание Лукич.
— Дедушка, непременно. На все выходные будем приезжать. А летом после сессии сразу к тебе, на лето, — обещала Анастасия.
— Огород не трогайте, Егор Лукич, — я на выходные товарища прихвачу. Мы тут перекопаем всё, что надо. Покажете потом, — добавил Юра.
Дед, смахивая слезу, махал кепкой вслед отъезжающей машине. Чувства переполняли его. Он повернулся и медленно побрёл к дому, опираясь на самодельный посох.
В избушке Лукич присел у окна, вглядываясь в заходящее солнце. В этот вечер закат был особенно многозначительным. Светило ласкало седины старика, окрашивая их рыжеватым цветом. Почти такие же были у него рыжеватые кудри в молодости…
Небо уже угасло, а Лукич всё сидел и сидел неподвижно у окна, так был потрясён визитом ребят и начинающейся для него новой жизнью.
«Вот оно как, — думал старик. – Я уехать отсюда хотел, а получается – не надо было. Сами родственники обозначились и помогать будут. Надо же… Вот и права была Ивановна. Явилась, таки, девица-красавица… Явилась! И откуда старуха могла тогда знать? Нет… Точно ведьма. Эх, Ивановна…»
Визиты Насти и Юры стали частыми. С ними иногда наведывалась их бабушка – Ирина Петровна. Она потом неделями жила у Лукича в сезон сбора белых. Лукич водил её по своим местам, и такого количества грибов женщина ещё ни разу не видывала в своей жизни.
Они о многом говорили, пока бродили по лесу, и вечерами, когда Ирина Петровна варила во дворе в медном тазу на керосинке варенье из черники.
Теперь старик не был одиноким. Но в посёлок он просил его свезти только пару раз в случае крайней необходимости – к зубному врачу. В город Лукич так и не собрался. Не хотел, а может быть, уже и одичал от лесной жизни.
Но дом его теперь стал гостеприимным. Мог ли подумать Егор Лукич, что под старость станет так часто встречать гостей, прожив долгие годы в одиночестве. Вот ведь жизнь, и подарит она человеку лучики солнца на его Закате…
