— За праздничным столом будет тесно, — недовольно высказалась пожилая женщина в кипенно-белой воздушной блузке с воротом стойкой и чёрной прямой юбке.
Женщина была худа, бледна собой и держала спину строго прямо, медленно выхаживая по большой гостиной.
Резной, из красного дерева овальный стол не вмещал всех приглашённых, один человек был лишним. Стулья стояли вплотную и ещё один точно не входил. Чувствуя себя хозяйкой квартиры Серафима Львовна обходила стол второй раз вокруг, сердито поджимая губы, пытаясь разгладить почти незаметные морщинки на белоснежной скатерти.
— Плохо отгладила, тарелками прикрой свой позор. Милка, ты слышишь меня? — Серафима Львовна резко повернула голову в сторону кухни и замерла.
— Тут я, мама.
— Не мама я тебя, сколько говорить. Зови Серафима Львовна, — глаза её налились злобой.
— Скатерть плохо отгладила, смотри, вся мятая.
— Я сейчас…
Людмила хотела снять скатерть, но мачеха только подняла вверх руку, ничего не сказав. Люда поняла, что не нужно. Опять Серафима Львовна недовольна.
После скоропостижного ухода отца, его вторая жена стала слишком требовательна к Людмиле, очень раздражительна, запретила называть матерью, только имени отчеству.
Люда понимала почему — осталось завещание. А по нему единственной восемнадцатилетней дочери доставалось почти всё. Расставаться со спокойной жизнью в достатке мачеха не хотела. Поэтому, несмотря на то, что большая профессорская квартира в центре города, переходила по документам к Людмиле, Серафима Львовна ничего менять не желала и делала вид, что так всё и будет.
Напольные винтажные часы важно вздохнули и пробили двадцать часов.
— Так, совсем не осталось времени, у тебя всё готово?
— Да, почти, — ответила Люда.
Мачеху она немного боялась. Нет, Серафима Львовна не поднимала на неё руку, но воспитывала в строгости, пока отец занимался преподаванием, докторской и другими важными делами. Встречалась Люда с отцом поздно ночью, когда он вспоминал о ней и приходил поцеловать в лоб. Остальное время Людмила проводила под неусыпным надзором мачехи. Той было скучно, она не имела своих детей, с отцом тоже не вышло родить общих, а свои нерастраченные воспитательные амбиции нужно было куда-то истратить. Была Люда.
— Покажи, я посмотрю, и убери одну тарелку и приборы, ты будешь всё время бегать, подавать блюда, тебе некогда будет даже присесть, видишь же за столом тесно.
Людмила подошла и убрала свою тарелку на подоконник, чтобы не возвращаться на кухню.
Стало обидно, даже невообразимо как. Это был первый Новый год без отца, а оттого грустный вдвойне. Люда ждала, что придут тётя с дядей и ей можно будет хоть немного побыть с родственниками отца, получается, даже за праздничным столом она с ними не посидит рядом.
В дверь позвонили. Это приехали первые гости, которых по обыкновению Серафима Львовна решила собрать в квартире на праздник.
— Мы чуть раньше, поезд пришёл давно, не на вокзале же нам сидеть.
— Конечно, конечно, проходите, я рада вас видеть, мои хорошие. Мила возьми верхнюю одежду, не стой, — Серафима Львовна расплывалась в улыбке, сомкнув руки перед собой в замок.
Людмила подхватила шубы и унесла в комнату.
— Мила, сделай нам чай и подай в мою комнату.
Людмила бросилась на кухню и, когда понесла поднос с готовым угощением, поняла, что мачеха села с совершенно незнакомыми ей людьми в кабинете отца, а никак не в спальне.
Серафима Львовна явно хотела произвести впечатление на гостей и хвалилась перед ними то картиной, то вазой, то чайным сервизом прошлого столетия.
Потом стали подходить другие гости. Некоторых из них Людмила знала, но большая часть была ей незнакома. Теперь стало ясно, что никаких близких и родственников со стороны отца не будет.
«Мила, принеси. Мила, подай. Вытри, убери. Неси закуски. Мила! Ми-ла!»
Нескончаемый поток требований немного иссяк, когда гости насытились и уже вели спокойную беседу в ожидании боя курантов.
Людмила поменяла бокалы на чистые, убрала со стола грязные тарелки и поставила чистые, ушла на кухню и села стул почти без сил, выдохнув. Закружилась голова. Люда вспомнила, что не ела с самого утра, кружась на кухне. Худенькая, с тонкой русой косичкой она сейчас напоминала больше школьницу, чем студентку.
— Потом посидишь, начинай подавать свежие закуски, и нарезай тоньше, очень толсто режешь. Достань шампанское всё сразу, пусть знают, что мы можем себе позволить дорогое угощение. Икру подай в тарталетках, салат замешивай на две порции, на два края поставишь. Ты же купила тарталетки и ещё банку майонеза?
Людмила часто-часто заморгала глазами, понимая, что просто не успела утром сбегать в магазин. Да и когда? В этом году она сама накрывала стол на шестнадцать человек, готовить начала за день до торжества. Весь вечер бегала из кухни в столовую и наоборот, подносила, меняла тарелки, стаканы, бокалы…
— Так что? Ты подашь нам икру в тарталетках сейчас?
— Я…я… купила тарталетки для икры, — начала оправдываться Мила, — но вы сказали начинить их другой закуской и подать раньше.
— Хм, у тебя денег было предостаточно, чтобы накрыть стол, я не ограничивала в покупках, можно было и про запас купить.
Серафима Львовна посмотрела на часы на своей руке и обрадованно кивнула.
— Ты ещё успеешь в магазин у сквера, он круглосуточный. Всё на стол нам собери и беги.
Мила опять вскочила со стула и принялась обслуживать. Одна из пришедших на праздник дам предложила Миле помочь, но мачеха улыбнулась и, поблагодарив за предложенную помощь, сказала, что Мила всё прекрасно успевает сама, не волнуйтесь. Людмила, действительно, всё успевала. Она в очередной раз накрыла на стол и, взяв сумку, вышла на улицу.
Прошедший днём снег выдал всему, чего успел коснуться, добрую порцию белого льда. Идти было трудно, ноги вязли в мокром туннеле. Народу на улицах было немного. В основном все бежали домой, чтобы успеть к новогоднему столу, встретить Новый год в кругу близких и друзей.
В сквере людей было намного больше. У ёлки водили хороводы, запускали в воздух петарды и пробки от шампанского. Люда даже засмотрелась и позавидовала. Девочки однокурсницы приглашала встретить Новый год с ними в общежитии, но Люда не представляла себе праздник не в кругу семьи, не в своей квартире. Оказалось, что всё возможно. И сейчас у неё дома совершенно чужие ей люди едят, пьют, о чём-то разговаривают, но она там лишняя, как та самая тарелка.
В супермаркете тоже почти не было покупателей.
Женщина с двумя сыновьями впереди брала три бутылки шампанского. Они долго искали по карманам мелочь, поскольку им не хватило средств расплатиться за покупку. Мать парней раскраснелась из-за неловкого момента. А Люда вдруг сказала:
— Давайте я добавлю, сколько там?
— Пятьдесят шесть рублей, — торопил кассир. Молодому парню за кассой тоже хотелось встретить Новый год, подняв бокал, а не отоваривая покупателей.
Люда протянула деньги и улыбнулась.
— С наступающим вас!
— Спасибо, — прижимая к груди варежки, сказала женщина. — И вас с наступающим. Я сумку дома оставила, а эти два… Мать погрозила сыновьям пальцем.
Но Люда уже отвлеклась на свою покупку.
У ёлки в сквере Людмила опять задержалась на минутку, засмотрелась на мерцающие огоньки на ёлке, стала рассматривать игрушки.
— Держите! — протянул деньги и мандаринку Людмиле парень. — Я уже домой сбегал, неудобно вышло, извините.
— Не за что, можно было и не возвращать.
Парень из магазина замялся на месте, переступая. На вид ему было не больше двадцати. Он явно был старше своего брата, там, у кассы, Людмила их рассмотрела. Оба очень походили на мать лицом — с серыми глазами как у неё и ямочкой на подбородке, но были явно крупнее телосложением, видимо, в отца.
— Я вижу, вы не торопитесь, а пойдёмте к нам встречать Новый год, вы, наверное, одна?
Люда хотела что-то ответить, задумалась на секунду, как вежливо отказать, но молодой человек уже схватил Милу за руку, забрал пакет, и потянул за собой.
— Пойдёмте, а то скоро двенадцать, надо успеть!
В небольшой хрущёвке на втором этаже было весело.
В маленькой комнатке, служившей сразу и спальней и гостиной, был поставлен раздвижной стол. Вокруг него сидели люди, совершенно Людмиле не знакомые. Но все улыбались и радостно поприветствовали её, когда она вошла.
— Это…, — хотел представить её парень.
— Люда, — сказала она, когда поняла, что молодой человек не знает её имени.
— Людмила, нам одолжила денег на кассе. Я впопыхах забыл кошелёк дома в другой куртке.
— Проходите, — взмахнул рукой мужчина, вероятно отец, разливающий по бокалам шипящее взбудораженное вино.
— Я, наверное, помешаю, тут и места мало, — начала сомневаться Люда.
— Что мы лишней тарелки и бокала не найдём для хорошего человека, — успокоила её мать парней и усадила на своё место.
— Юра, принеси ещё один стул.
Всё чуть-чуть сдвинулись и место нашлось. Впрочем, у таких людей всегда найдётся место и не одно для тех, кто протягивает руку помощи в любой ситуации совершенно незнакомому человеку. И это в порядке вещей.
За десять минут Люда узнала об этой семье так много, что ей на секунду показалось, что она знает их всю свою жизнь. Слишком открытые, простые, добрые и счастливые в своей простоте.
Когда куранты начали свой отсчёт, Людмила тоже подняла бокал и улыбнулась. Она не вспоминала тех, кто сейчас находился в её большой квартире, не вспоминала мачеху, она была рада и открыта настоящему. Только на минутку вспомнила отца, мысленно передала ему привет и поздравила с Новым годом.
В половину первого Людмила засобиралась домой. Перед её глазами предстала Серафима Львовна с недовольным видом.
— Людочка, а вы не пойдёте с нами запускать фейерверк? — спросила Татьяна Сергеевна, хозяйка квартиры.
Но Юрий уже не ждал, что скажет Люда, а ответил за неё.
— Конечно, пойдёт, минут пятнадцать же всего, а потом я провожу её до дома.
Слева от центральной ёлки была большая заснеженная площадка. Сюда все приходили запускать салют. Юрий с Геной тоже принесли свои коробки туда и установили на очищенный пятачок.
Салют был великолепный, разноцветный, с крупными одиночными цветными огоньками, чередующимися россыпью белых и зелёных огоньков. Людмила засмотрелась и радостно захлопала в ладоши, вспомнив, как они вместе с отцом и матерью десять лет назад запускали такой же салют на даче. Радостные воспоминания нахлынули и теплом разошлись по венам.
— Спасибо, — сказала Люда Юрию, обернувшись к нему у своего подъезда.
— Не за что. Ты недалеко живёшь.
Людмила хотела сказать, что это «спасибо» было сказано за всё, что произошло с ней за последний час: за то, как её приняли, как угощали и провожали, она хотела в этом одном слове объединить всё, что её так тронуло, но промолчала, лишь улыбнулась.
— Давай завтра встретимся? Если ты не против? Погуляем вечером в парке, ты катаешься на коньках?
— Катаюсь, точнее, каталась лет в восемь последний раз.
— Отлично. Научишь меня. Я не умею.
Люда рассмеялась и кивнула в знак согласия. Юрий ей понравился. Она как-то ему сразу доверилась, после того, как побывала в его семье. Не может у хороших родителей быть плохой сын, но только в исключительных случаях.
В её квартире было спокойно. Гости чинно ходили из угла в угол, словно павлины, поправляли свои перья на платьях, надменно общаясь друг с другом. Людмила прошла на кухню, вымыла руки и поставила на стол тарталетки и упаковку майонеза.
Никто даже не заметил её отсутствия в течение часа. Через несколько минут, попав на глаза Серафиме Львовне, всё встало на свои места. Людмила вдруг ощутила насколько отличается всё, что происходило здесь и сейчас с тем, что хочет она, что ей по душе.
— Мила, неси уже тарталетки с икрой и обнови закуски на столе, давай, быстрее.
— Пожалуйста, можете обновить всё самостоятельно, — сунув в руки мачехи упаковку с тарталетками, сказала Люда и, быстро схватив свои вещи, выскочила на улицу.
Семья Юрия всё ещё праздновала у ёлки, когда к ним подбежала Людмила, которую всё ещё трясло. Впервые она сказала что-то поперёк своей мачехе, не исполнила её приказ, ослушалась.
— Можно я у вас ещё немного побуду? — спросила она у Татьяны Сергеевны.
— Конечно, Людочка, мои не спят до самого утра, оставайся. Для хорошего человека у меня всегда найдётся место и минутка внимания.
***
Через девять дней, когда нужно было оплатить коммунальные услуги, Людмила подошла к Серафиме Львовне, и попросила выделить ей половину необходимой суммы:
— Мне нужно оплатить счета за коммуналку, да и новогодний стол для ваших друзей и знакомых накрывала я на свои деньги, вы не пригласили никого из моих родственников, думаю, что нужно разделить расходы.
— Разделить? А не это ли твоя квартира, Милочка? Твоя, — не дожидаясь ответа, сказала мачеха. — Значит, и за квартиру ты оплачиваешь сама. Да и гости у тебя дома ужинали. Я тут ни при чём.
Люда собрала всю свою волю в кулак и громко спокойно сказала:
— Тогда я прошу вас выехать из моей квартиры!
Серафима Львовна словно рыбка быстро-быстро стала хватать ртом воздух и хвататься за сердце.
— Дать таблетку? — спросила, отвернувшись, Люда.
— Я столько лет тебя растила и воспитывала.
— А сейчас что же? Как не стало отца и денег, которым можно пользоваться, вы потеряли ко мне интерес и перестали воспитывать.
— Тебя нужно было воспитывать ремнём раньше, чтобы ты уважала родителей.
Люде стало стыдно в тот момент. Всё же мачеха жила с ней не один год. Но отец оставил квартиру и деньге не жене, оставил ей, дочери. Так и не прописав её. Видимо, были на то причины.
— У вас есть своя комната в коммунальной квартире, вам есть куда идти, — настаивала Люда. — Если вы не в состоянии оплачивать половину расходов, то прошу уехать. Вас никто не гонит, но и одна я не буду оплачивать квартплату.
Серафима Львовна не знала сколько денег на счету дочери мужа. Ей в банке не раскрыли эту информацию, но она надеялась, что в этой суматохе и под давлением, Людмила будет тратить их и не спросит ничего с неё, свои средства она почти истратила. Вышло продержаться почти девять месяцев, что тоже было неплохо.
Когда Серафима Львовна собирала свои вещи, она захватывала и то, что не принадлежало ей. Людмила смотрела на это сквозь пальцы. Ругаться не хотелось, хотелось как можно быстрее остаться одной в квартире.
Вечером, когда Людмила уже валилась с ног, после уборки, в квартире стало просторно и свободно. Ушло это самое ощущение настороженности и скованности. Только начиналась жизнь. Людмила подошла к окну, посмотрела на огни города и улыбнулась сама себе.
На подоконнике, за занавесками осталась одна тарелка от сервиза, который увезла мачеха. Лишняя тарелка одиноко стояла и тоже смотрела на город.
Людмила взяла её в руки и прижала к себе, улыбнувшись.
Наталья С.
