— Почему он так на меня смотрит? — спросила Таня.
Мама сложила руки на коленях, опустила глаза.
— Это твой отец.
Сцена, словно бы украденная из кинофильма. Правда, мама не говорила, что папа был летчиком и пропал на севере. Она вообще ничего не говорила. Папы в их жизни не существовало.
Таня рассмотрела чужого мужчину – высокий, грузный, седые волосы, залысина на макушке. А так ничего, симпатичный. По крайней мере, симпатичнее дяди Феди, которого она так и не зовёт отцом, слишком много ей было, когда мама с ним сошлась. Нет, это была вовсе не претензия к дяде Феде, Таня его любила и уважала, насколько может подросток любить и уважать отчима. Хотя, с тех пор как он подарил ей новенький планшет, уважения и любви стало намного больше. Просто с удовольствием отметила про себя, что симпатичная она в папу.
Мама симпатичной не была.
— И что? — спросила Таня. — Ты будешь рассказывать или нет?
Мама вздохнула. Мужчина сидел далеко, не мог их расслышать. Но словно бы догадывался, о чем они говорят, и тоже ждал.
— Ладно. Тебе полезно будет.
Мама подобрала ноги под себя, сосредоточенно уставилась на свои пальцы.
— Мне было семнадцать. На год больше, чем тебе. Почти восемнадцать, честно говоря.
Мама покосилась на Таню, как бы говоря: если со мной такое случилось, тебе вовсе не нужно повторять мою историю, и, вообще, рано тебе думать об этих глупостях.
Таня сделала серьезное лицо. Мама не знала про Вадика, про его захламленную комнату и узкий диван.
— Была у меня подружка, Марина. Мы вместе снимали комнату у старушки, Зинаиды Степановны. Мы дружили с первого класса, я подумать не могла, что она способна на такую подлость.
Таня заерзала на неудобном сидении. Они недавно приехали в аэропорт, но до этого три часа просидели в поезде, и Таня утомилась. А теперь еще и этот разговор. Мама не знала, что Вадик прежде встречался с лучшей подругой Тани. Но на Новый год они вместе играли в спектакле. И теперь Вадик встречался с Таней.
— Его зовут Илья, — мама слегка кивнула в сторону мужчины.
Тот неотрывно смотрел на Таню, а его супруга, тощая женщина с крупными зубами, ничего не замечала, была занята исключительно коляской с сыном.
— С Ильёй я познакомилась в турклубе. Мы вместе в походы ходили. Ещё в школе. Он из другой школы был, но в институт мы поступили один. И, видимо, Маринка положила на него глаз. Я-то ничего не замечала, глупая была. А она давно, видимо, его обрабатывала. Я и не поняла, что случилось. Просто однажды пришел, обозвал меня… — мама осеклась, видимо, прикидывая, насколько будет уместно назвать ругательное слово, ведь Тане было строго-настрого запрещено употреблять подобные выражения.
— Девушкой легкого поведения, — нашлась, наконец, мама. — Пощечину мне отвесил и ушел. Я в шоке, бегу к Маринке, она говорит: не знаю ничего. Потом, через неделю, он срывается и отправляется в поход. А я уже три недели, как с задержкой ходила, сказать ему боялась. Я и подумала ещё — неужели про беременность узнал и подумал, что не от него? Но откуда мог узнать, ведь даже Маринка не была в курсе. Он вернулся, я стала караулить его, чтобы поговорить, и подкараулила. Он шел с Маринкой. За руку.
В этот момент женщина, которая все выплясывала возле коляски, вдруг подняла голову. Словно услышала сказанные слова. Тоже увидела Таню. И маму. И лицо ее побледнело, исказилось.
— Я гордая была, решила, не буду ничего ему говорить. Съехала от Зинаиды в общежитие, мне положено было как иногородней, на каникулах матери во всем призналась. Ты же знаешь бабушку, она такой разнос мне устроила… Говорит, не приезжай без мужа, на порог не пущу! Я вернулась в институт, сколько могла, скрывала, но как живот скроешь, рос как на дрожжах, ты посмотри на него, бык такой, и ты родилась почти четыре кило. Хорошо, покесарили меня, лежала ты неправильно.
Таня поневоле сравнила маму — крупную, ширококостную женщину, и ту, которая сидела сейчас рядом с ее отцом: тощую, на две головы ниже его. А мальчик тоже был крупный, это было понятно, несмотря на то, что сидел он в коляске. Ноги и руки у него были тонкие, но голова большая, неестественная даже. Он неловко прижимал одной рукой планшет, другой, повернутой вовнутрь, что-то делал на нем. На вид он был совсем немного младше Тани. Ее брат, получается? Сердце кольнуло. Таня никогда не была злой, но однажды передразнила такого вот мальчика. Она знала, что такое детский церебральный паралич, и потом ей было стыдно за свою выходку, а теперь так тем более.
— В общем, пришлось ехать к матери. Хорошо, что ты не помнишь тех лет, это сейчас она в тебе души не чает, бабушка в ней проснулась, а поначалу она ой какие слова в наш адрес рассыпала. Ничего, выдюжили. Я уже потом, через несколько лет узнала, сестру его так же встретила, только на вокзале. Оказывается, Маринка ему наплела, что я с солдатом ему изменяю, и что ждать его из армии обещалась. А он как-то спросил меня: вот отчислят, заберут в армию, будешь ждать? Я из вредности, чтобы подразнить его, сказала: нет, не буду.
В этот момент раздался оглушительный удар: тощая женщина с большими зубами отвлеклась и перестала поддерживать планшет, и он грохнулся на пол. Даже издалека было видно, что планшету конец.
Семья не выглядела так, словно покупка планшета была для них простой историей. Это Таня давно научилась вычислять: по обуви ноунейм, но дешёвым синтетическим вещам. Решение пришло сразу, она даже подумать не успела. Взяла рюкзак, достала свой новенький планшет, сбросила на заводские настройки и, под удивлённым взглядом мамы, прошла через весь зал. Она присела перед мальчиком на корточки, протянула планшет и произнесла:
— Привет. Меня Таня зовут. Держи, это подарок.
Мальчик улыбнулся. И сквозь слезы сказал, заикаясь.
— Спа-спа-спасибо. Ме-меня Егор.
Таня увидела, как мать мальчика открыла рот, чтобы что-то сказать, как отец одернул ее. Таня поднялась, посмотрела отцу в глаза, кивнула и ушла. Спиной она чувствовала его взгляд. И знала, что глаза у него мокрые.
