— Несутся как ненормальные по гололеду, а потом падают! – услышала Татьяна Павловна и открыла глаза. Тут же почувствовала, что лежит на ледяной земле в неудобной позе и до сознания дошло: поскользнулась и грохнулась на асфальт.
Она спешила после работы домой, зайдя по пути в «Пятерочку» напротив, потом перебежала дорогу на красный свет, благо машин не было, и на этой же скорости ринулась дальше, забежав в свой двор.
В голове мелькали мысли, что ей нужно срочно домой, чтобы успеть застать дочь старшеклассницу и не отпустить ее на свидание без ужина. У сына уроки проверить и вовремя уложить спать.
И наконец загнать пожилого отца домой от соседа сверху, где они каждый вечер под пиво рассуждают о политике, или футболе, или о чем-то еще, ей неведомом.
И тут она не удержалась на предательски скользкой дорожке к подъезду.
Татьяна Павловна огляделась вокруг. Двор пуст, лишь вдалеке виднеется фигура женщины, которая, видимо, и посетовала на то, что она упала.
Рядом тускло светил фонарь, а ей нужно подняться как-то. Но при малейшей попытке это сделать где-то внизу спины заныло так, что она непроизвольно вскрикнула и тут услышала до боли знакомый голос:
— Таня, ну как же ты так неосторожно? Давай помогу.
Она обернулась и увидела его, Толика, своего бывшего мужа, который оставил их, уехав на заработки, чтобы обеспечить семью по-хорошему, а назад так и не вернулся. И развели их без него.
Деньги, правда, высылал до недавнего времени, а потом перестал. И в семье ни разу не появился за все эти годы. Татьяна смирилась с положением вещей, а что ей оставалось делать?
И вот он здесь, протягивает руки и предлагает помочь.
— Ты как тут оказался? – спросила она строго и превозмогая боль: помимо спины еще ужасно болела голова, как будто по ней чем-то тяжелым ударили.
Ее мозг наотрез отказывался дать хоть какое-то разумное объяснение такому неожиданному появлению Толика.
— Я-то? Ну а ты как думаешь. Вот, за тобой явился, но вижу, ты мне не рада.
С этими словами он подхватил ее под мышки и поднял на ноги.
— Головой сильно ударилась? – спросил он, поднимая с земли ее сумку с продуктами.
Татьяна смотрела на него и не могла понять: Толик-то совсем не изменился за эти годы. Все такой же моложавый, каким она запомнила его. Как будто и не было этих почти десяти лет.
— Давай присядем, поговорим, — сказал он, указывая на лавочку под тусклым фонарем.
И тут она заметила, что на нем все та же куртка, в которой он уехал тогда, а под ней толстый свитер, ею же связанный ему в подарок на Новый год.
«Какой же это был год?» — мелькнуло в голове, и она почему-то послушно уселась на предложенную лавочку, хотя понимала, что ей нужно домой, к детям.
Он отряхнул ее пуховик и уселся рядом.
— Спасибо, — проговорила Татьяна.
И вдруг почувствовала себя как-то странно: исчезла усталость, в мыслях царили покой и безмятежность. Ей расхотелось спешить домой, как будто все заботы исчезли. Только голова продолжала ныть, и спину тянуло слегка.
— Ты надолго? – вновь спросила она Толика.
— Все от тебя зависит, — ответил он.
Она снова посмотрела на его лицо, повернутое к ней с легкой улыбкой и так давно забытыми искрами в глазах. Только взгляд у него был пустой какой-то, хоть и отражал неяркий свет фонаря.
Он протянул руку и дотронулся до Татьяниного лба. Ладонь была холодной, а боль моментально отступила. У нее на глаза навернулись слезы, а вокруг вдруг засеребрились красивые снежинки. Как же было хорошо!
Не хотелось идти и ссориться с дочерью, не хотелось видеть ненавистные тройки в дневнике сына, а уж тем более вытаскивать отца из чужой кухни, где ему было почему-то лучше, чем дома, рядом с ней и внуками.
Ей не хотелось идти спать поздней ночью, где ее снова начнут одолевать мысли о том, что жизнь не сложилась, изменить ничего нельзя, день катится за днем по накатанной, и просвета в этой рутине нет и не предвидится.
— А ты пробовала ее изменить, эту самую жизнь? – вдруг спросил Толик, будто прочитав ее мысли.
И она почему-то этому факту не удивилась, а лишь ответила обреченно:
— Ничего нельзя изменить, Анатолий. Это объективная реальность и с ней нужно смириться.
И вдруг все стало погружаться в какую-то зыбкую тьму. В конце двора показалась пара, которая направилась в их сторону, и она услышала голос:
— Женщине плохо! Коля, вызови скорую!
И на нее снова накатилась привычная усталость, чувство тоски, а боль прострелила голову так, что она застонала.
С трудом разлепив плотно сомкнутые веки, Татьяна Павловна оглянулась вокруг. Во рту было сухо, пахло лекарством, тупая головная боль была не сильной, но ощутимой.
Она лежала на больничной кровати, а рядом сидела дочь, держа ее за руку.
— Мамочка, как ты? – спросила она встревоженно.
— Пить очень хочется, — еле выдавила из себя Татьяна.
Дочь налила воды в стакан и протянула ей.
— Сейчас врача позову, — сказала она, но Татьяна остановила ее.
— Подожди минутку. Отец где? – спросила она и увидела, как глаза дочери вспыхнули с легким испугом.
Она наклонилась и поцеловала мать, лишь прошептав:
— Потом, мамочка, потом.
Пришел врач, осмотрел Татьяну и сказал:
— Ну вот и славно! Пришли в себя. Вы при падении сильно ударились головой об угол скамейки. Сотрясение, голубушка, но хорошо, что перелома нет. Считайте, что легко отделались.
Он еще что-то говорил, но Татьяна не слушала его. Вопрос о том, куда исчез Анатолий и приходил ли он домой не давал ей покоя. А как она оказалась в больнице, вообще не помнила.
— Прохожие скорую помощь вызвали, — констатировал врач и удалился, дав ей минуть пять пообщаться с дочерью, а потом тщательный осмотр и процедуры.
— Так где отец? – вновь спросила Татьяна, ловя ускользающий взгляд дочки.
— Не понимаю… почему ты вдруг о нем заговорила? – сказала она. – Тебе что-то известно?
— Ну конечно, он же вернулся, помог мне подняться, когда я упала. Мы разговаривали с ним…
— Мамочка, он умер два месяца назад. Мне какая-то женщина позвонила, буквально вчера. Нет его больше. Тебе все это ну… показалось что ли.
Две горячие слезинки скатились у женщины из глаз. Он тут же вспомнила его моложавое лицо, неживые глаза с искрами, ледяную ладонь на лбу.
И подумала: «Он ведь за мной пришел. А я выжила… надо же».
Потянулась, обняла дочь и заплакала от счастья. Нет, пусть ей тяжело, пусть рутина и однообразие. Но она не хочет туда, где легкость и безмятежность.
Она хочет остаться здесь, с ними: с любимыми детьми, с которыми да, не очень легко. С дорогим сердцу чудаком-отцом. Это ее жизнь, и ни на какие райские кущи рядом с моложавым Толиком она не согласна ее менять. Пока.
