Аня выскочила из автобуса, огляделась и, перескакивая через лужи, помчалась к веселому, недавно выкрашенному в салатовый цвет зданию.
— Так… Куда? Надо позвонить!
Девушка вынула из сумки телефон, набрала чей–то номер.
— Ольга Олеговна, я уже рядом. Куда мне заходить? А… Поняла. Третий этаж, ага, я бегу!..
Анна влетела в фойе, нацепила на кроссовки бахилы и рванула к лестнице, вспоминая, на какой этаж бежать.
Она так ждала этого дня! Ольга Олеговна, мамина знакомая, взяла ее к себе на практику, пусть без оплаты, как девочку на побегушках, зато сколько сразу опыта можно получить! Оно того стоит! Аня не хотела опаздывать, но уж так вышло. Теперь надо поспешить…
И вот Аня, раскрасневшись, уже влетела в кабинет заведующей, Ольги Олеговны Цветковой.
— Аня! Опоздать на десять минут! Позор! Имей в виду, прощаю только один раз. Так, срочно переодевайся, третий родзал. Там у нас сразу двое, одна тяжелая… Шевелись!
Большой зал с креслами, белый свет с потолка, инструменты на подставке, за окном – только ветки деревьев и фонарный столб. Две женщины кричат, дышат, потом опять кричат. Ольга Олеговна и акушерка подбадривают, руководят, перекидываясь короткими фразами.
— Серова? Встань в сторонке. Пока только смотри, — начала Ольга Олеговна, поправив маску на своем лице. — Здесь схватки уже долго, стимулировали. Тридцать пять лет, первые роды, – она показала глазами на белокурую, худенькую женщину. – Здесь все получше, – врач кивнула на вторую роженицу, что, с набухшими на шее венами, силилась вытолкнуть ребенка.
— Оль, кто это? — поинтересовалась акушерка, Зинаида Петровна.— Чудо чудное, диво дивное…
— Это практикантка. Пусть пока постоит, потом найдем и ей работу! — ответила заведующая. — Дочка одной моей знакомой. Не смогла отказать, девчонка так просилась к нам! Под мою ответственность!
— Ладно. Эй, ты, болезная, что дрожишь? — грубоватая Зина не терпела «чужаков» в родзале, считая это плохой приметой. — Аня, так, кажется? Аня, иди сюда, вот тебе салфетка, протирай лоб роженицы, что ли.
Аня быстро кивнула и начала усердно вытирать капельки пота на лице раскрасневшейся женщины…
Та зажмуривалась, кривила губы, потом, устав, откидывалась назад, стонала и шептала что–то, потом снова рывок, напряжение, ладони добела сжаты, скомканы, ногти отпечатываются на гладкой, ухоженной коже, оставляя красные полосы, лицо бледнее, тело роженицы дрожит мелко–мелко…
— Тише! Тише, — испуганно шепчет Аня. Она закусывает губу, чувствуя, ка начинают и у нее дрожать колени.
— Уйди! Уйди! — кричит вдруг на нее роженица. — Пусть уйдет!
— Да ты что, Назарова?! — вскидывается Ольга Олеговна. — Свои порядки тут будешь наводить?
— Пусть отойдет! Духи у нее! Не могу! — Назарова рычит, потом обмякает и откидывается назад.
— Ну вот! А ты говоришь, духи… Головку уже родила! Молодец! А ты, Аня, действительно, что-то набрызгалась, за версту пахнешь. Не на свидание пришла, иди, переоденься. Принесла запасное?
Аня кивает и, осторожно отойдя от Насти, выходит из родзала.
В коридоре тишина. Шепчутся, о чем–то медсестры на посту, молодой мужчина в костюме и накинутом на плечи халате ходит туда–сюда, останавливается, трет виски, брови, потом снова припускает по коридору.
— Доктор! Доктор! Ну как там моя? Жена моя там! Светленькая такая. Родила? — подбегает он к Анне.
Аня растерянно смотрит на него. Обе роженицы были в шапочках, она и не успела разглядеть цвет их волос.
— Ну? Что же вы молчите? Что там? — мужчина стал хватать Аню за руки, дергать и тянуть, как будто она марионетка.
— Родила почти, головка показалась! — Аня вырвала свою руку из холодных, вспотевших пальцев. — Не волнуйтесь, всё хорошо!
Девушка уже спустилась в раздевалку, где оставила свои вещи, когда в родзал забегали реаниматологи, а Зинаида Петровна испуганно смотрела на Ольгу Олеговну Цветкову.
— Зина! Она же сама его уронила! Ты же видела! — всё твердила Ольга, усердно кивая головой.
Настя остекленевшими глазами смотрела на врачей, вторая роженица прижимала к себе новорожденную девочку, укутанную в пеленки, и что–то шептала ей, а та, кряхтя, жмурила огромные фиалковые глаза.
Мужчина в коридоре остановился, руки его плетями повисли по бокам туловища.
— Но ведь врач сказала, что всё хорошо… Что… Она только что сказала, что родился ребенок! — твердил он, глядя на медсестру, стоящую перед ним.
— Да, но нужно понаблюдать его, он в реанимации.
— Почему! Врач сказала, она обещала!
Аня же сказала ему, что все в порядке, что волноваться не о чем! Соврала?..
… Аня наскоро переоделась, собрала волосы в тугой пучок и, улыбнувшись себе в зеркало, направилась наверх.
— Серова! Серова, подойди ко мне! — услышала она голос Ольги Олеговны.
Аня остановилась перед начальницей. Та была бледна, на лбу выступили капельки пота. Губы неуверенно выговаривали слова, как будто заплетались.
— Да, Ольга Олеговна! Я переоделась. А что, там уже всё закончилось?
— Слушай меня внимательно, Серова! — Ольга схватила девушку за руку и притянула к себе. — Это она, это сама Назарова выронила ребенка. Слышишь, не я, а Назарова. Если скажешь, как было на самом деле, вылетишь из института, ты никогда больше не сможешь работать в медицине, поняла?
Аня вытаращилась на заведующую.
— А вы уронили ребенка? — в ужасе переспросила она.
Цветкова злобно прошипела:
— Нет, я же тебе сказала, во всем виновата сама Назарова! Это она! Она криворукая! Она!
Ольгу трясло, она уже не могла говорить тихо, слова гулко разносились по лестнице, усиливаясь эхом.
Она столько достигла! Из рядового врача Ольга выбилась в люди, заняла высокий пост. За роды под ее наблюдением люди платили большие деньги, на консультацию к ней приезжали из других городов, запись была на месяц вперед.
И Ольга Олеговна держалась за свою работу, за должность, за то, что была всем нужна, с ней советовались врачи из других клиник… Кроме этого у нее и не было ничего…
— Ты поняла меня? Назарова сама уронила!
— Ольга Олеговна, — отступив на шаг, нахмурилась Аня. — В родзале же камеры. Так что не волнуйтесь, если что, там всё будет видно!
— Камеры не работают уже три дня, –— процедила сквозь зубы заведующая. —Меняют систему по всему роддому. — Ты скажешь, что я тебе сейчас велела?
— Но Ольга Олеговна, дело в том, что меня там не было, когда Настя родила! Она же меня прогнала, вы забыли?
Ольга вскинула на практикантку удивленные глаза.
— Не было? — повторила она эхом. — Тебя там не было…
Да… Она стала многое забывать последнее время. Так, по мелочам, ничего страшного, то квартиру оставляла раскрытой, то ставила на плиту суп, а потом прибегала, почувствовав запах пригоревшей еды. Иногда забывала на улице, куда идет, но потом сосредотачивалась, память возвращалась.
Как же она забыла, что Аньки–то этой не было?
Аня была дочкой Ольгиной знакомой еще по институту, Лены.
Елена Серова, в девичестве Вострякова, имела некую власть над величественной, уважаемой и опытной в своём деле Ольгой Цветковой. Та была должна Лене еще с институтской скамьи, долг свой все никак не отдавала, тянула, а вот теперь представился неплохой случай отплатить за оказанную когда-то услугу.
Подумаешь, взять Аньку к себе! Легко! Оля сама предложила это. Можно поставить ее на дежурства, можно вообще засадить за бумажки, можно подержать месяц–другой, а потом выпроводить сказав, что место практиканта закрывается…
Оля и не думала, что всё так обернется!
А ведь уронить ребенка – подсудное дело. И если Аня теперь расскажет, что просила ее всем говорить заведующая, Ольга Олеговна, то вскроется правда.
На Зину, что была на тот момент рядом, можно было положиться, даже без тени сомнений, а вот на Аню…
Когда–то давно Лена и Оля учились на одном курсе в медицинском. Даже дружили. Отец Ольги был тогда известным врачом, заведовал общей терапией в одной из клиник города и читал студентам лекции.
Оля пошла по стопам отца, связав себя с медициной. О другом просто нельзя было мечтать. Отец, Олег Романович Цветков, на корню отметал попытки дочери самой решить свою судьбу. Никакие увлечения и интересы, кроме биологии, химии и, пожалуй, еще математики, он не поддерживал. Мать, Лерочка, кивала, уговаривая Олю послушаться.
— Папа устроит тебя в хорошую больницу. Врачам работа всегда найдется, дорогая! — говорила она. — Он и с поступлением тебе поможет, и с экзаменами. А уж о практике и думать нечего. Ни куда-нибудь, а в лучшие места пойдешь!
Оля тогда уступила, уж очень хотелось, чтобы похвалил ее отец. А он что–т овсе медлил. Уж и первый курс окончен, и оценки за сессии неплохие, он все хмурится, всё требует…
С Леной Ольга познакомилась на третьем курсе. Девчонка перевелась к ним из другого и института, однажды робко зашла в аудиторию, чуть опоздав на лекцию.
Олег Романович терпеть не мог таких опозданий.
— Что вы себе позволяете! — закричал он с кафедры. — Как смеете?! Вы так и на работу будете опаздывать?
Лена начала извиняться, что–то мямлить про дверь в комнате общежития, про ключи, но педагог только гаркнул, чтобы она не отвлекала его и села на свободное место.
— Привет! Меня Оля зовут, а тебя? — шепнула новенькой Ольга, чуть подвинувшись. — Садись сюда. Да ты не обращай внимание, он просто очень пунктуален сам.
— Меня Леной зовут. Я сегодня первый день только, запуталась тут немножко.
Оля хотела что-то ответить, но отец строго посмотрел на нее, и девчонка замолкла, спрятавшись за впереди сидящим студентом.
— Вострякова! Идите, отвечайте билет! — Олег Романович как–то сразу невзлюбил Елену, придирался к ней, заваливал на экзаменах вопросами, но девушка не терялась.
Однажды, на зимней сессии, она поспорила с Цветковым, развернулась дискуссия, три преподавателя, сидящие в комиссии, с интересом наблюдали, как молодая студентка утирает нос зазнавшемуся профессору.
— А она, Олег Романович, права! — наконец подвел итог спорам заместитель декана. — И хватит отнимать время у других ребят. Они тоже хотят на каникулы!
Цветков тогда насупился, вышел своей военной походкой из аудитории и хлопнул дверью.
— Ну всё, Ленка, теперь он тебя живьем съест! Думай, куда переводиться будешь! — говорила ей Оля, усмехаясь. — Он изгонит тебя отсюда, не сомневайся!
Но получилось по–другому. После каникул Цветков сам подошел к Лене, стоящей у большого, впускающего внутрь фойе широкий, полупрозрачный солнечный поток, окна, тронул ее за плечо и, гордо задрав подбородок, извинился за свой напор, за излишне строгое и непомерно требовательное отношение к студентке.
— Вы заставили меня почувствовать, что у других тоже есть зубы, Леночка. Я уже привык, что все потакают и кивают мне. Так везде – дома, на работе, здесь, в институте. А вы другая. Вы совсем не боитесь меня?
— А почему вас нужно бояться? — искренне удивилась Лена. — Вы взрослый, образованный, умный человек.
— И то правда, – усмехнулся Олег.
С тех пор многое изменилось, Лена стала его любимицей. Он не потакал, не давал ей слабинку, но с уважением относился к ее высказываниям.
Оля стала ревновать. Ее–то отец никогда не хвалил, а Ленку – на каждом семинаре. Дочь он не брал на обход в свою клинику, Лену же часто приглашал на выходных «поднабраться опыта».
— Пап, а ты, часом, не влюбился в Лену? — сидя с отцом в машине, как-то спросила Оля. — Что только перед ней на цыпочках не ходишь? Думаешь, незаметно, как ты на нее смотришь?
— Брось, Лёля. Ты говоришь ерунду. Просто в ней я вижу продолжение своего дела, это радостно, потому и выделяю ее среди других.
— А я, папа? Как же я? Я не продолжаю твоё дело? Я читаю все твои доклады, записываю лекции и зубрю их наизусть, не стоит ли посмотреть на меня?
— Оля, ты – это ты. Я не могу выделять тебя, не имею права. Да и потом, ты плохо стараешься, ты ленишься, никакого интереса в глазах. Ты могла бы сделать больше, но не хочешь… Ой, смотри, Вострякова идет! — вдруг показал он пальцем на тротуар. — Позови ее, дождь начинается, может, мы ее подвезем? Вы же подруги!
— Папа, ты сошел с ума? Она просто студентка. С какой стати мы будем ее подвозить?
Олег Романович посмотрел на дочь, на стайку учащихся, прятавшихся под зонтиками у подъезда, на Лену, уверенно шагающую в дождевике и резиновых сапожках по улице, потом завел мотор и вырулил на дорогу, быстро вклинившись в поток мокрых, блестящих машин.
Стройная фигурка Востряковой исчезла, нырнув в зев метро.
Ольга тогда больше не сказала ни слова, молча вышла у дома, сильно хлопнула дверцей машины, хотя знала, что отец этого страшно не любит.
— Оля! Я в клинику, мать предупреди! — крикнул Олег ей вслед, опустив стекло.
Девчонка даже не повернулась, сделав вид, что не слышит…
— Мама! Я для него пустое место, — ковыряя салат в тарелке, сказала Оля. — Говорит, что я плохо стараюсь.
— Он просто хочет, чтобы ты была лучшей, девочка моя. Возможно, он перегибает палку, но так даже лучше, ты привыкнешь всё делать идеально, зато потом выйдешь на работу подготовленной и уверенной в себе!
— Да уж… — Ольга усмехнулась. — Мам, а он рассказывал тебе про свою любимицу, Леночку Вострякову?
— Любимицу? Да он всегда ругал ее!
— А теперь бережет, хвалит и даже хочет подвозить на машине до общаги.
— Что?
— Ничего, мама. Так, вырвалось… Ты не бери в голову, он просто заботится о своих студентах, не более того!..
Тот разговор ушел в прошлое. Олег стал осторожнее со своим увлечением Леной. Ольга продолжала дружить с Востряковой. Почему? Ну, если ты не можешь заслужить внимание своего отца, то уж хотя бы будь с той, кто в этом внимании купается…
… А через несколько месяцев, когда студенты были на практике, Ольга что–то напутала с дозировкой, сделала пациентке укол, той стало плохо.
— Да я вас по судам! Да вы мне ответите! — кричала в коридоре мать пострадавшей и требовала главврача.
Тот, багровый, задыхающийся, прибежал в отделение.
Ольга, рыдая, сидела в уголке. Она испугалась, пожалуй, впервые почувствовав, какая власть дана врачу, и что прячется за этой властью. Нет, та больная не умерла. Н все здорово понервничали…
— Отец меня убьет! — шептала Оля. — Он и так не верит, что я смогу стать врачом, он меня убьет… Что? — вдруг вскинулась она на Лену, стоящую рядом. — Довольна? Любимица моего отца, о тебе только и говорит, свет клином на тебе сошелся! Теперь Олег Романович сможет сказать, что Леночка–то молодец, а я, его Оля, бездарь. Довольна?! Он будет ругать меня, отчитывать, унижать. Он это умеет. А потом будет пренебрежительно смотреть, мучить. Он умеет. А ты, Лена, будешь моей противоположностью…
Елена слушала ее, а потом, обернувшись на крик главврача, сделала шаг вперед.
— Кто это сделал?! Кто, я вас спрашиваю! Фамилия! Завтра же докладная у ректора будет! — кричал прибежавший мужчина.
Его голос разносился по всему этажу, заставляя оборачиваться и затихать.
— Это я.
— Кто я?!
— Я, Вострякова Лена.
Главврач резко обернулся и смерил студентку в белом халате и шапочке строгим взглядом.
— Вон! — заорал он и замахнулся, как будто хотел ударить Лену, но вовремя остановился. — Вон! Больше ноги чтобы твоей тут не было!..
Лена развернулась и спокойно вышла. Все смотрели ей вслед, а Ольга, вскочив на ноги, вытирала слезы.
— Да как же?! Это же не она! — шептались студентки.
— А вы видели? Вас там не было! — говорили другие.
— Оля, разве это она? — обступили девушку друзья.
Она ничего не ответила, схватила свою сумку и побежала вслед за Еленой.
— Ленка, подожди, да стой же ты! — Ольга схватила девушку за руку. — Зачем? Пациентка меня узнает, если её спросят. И… Ну, если дело пойдет дальше, то отец меня сможет выгородить, всё–таки родственница, а вот ты…
— А что я? — нарочито смело пожала плечами Лена. — У меня в любом случае есть среднее медицинское образование. Устроюсь, если уж прям выгонят из института. Просто знаешь, Оль, я когда родителям сказала, что не пойду работать после колледжа, а дальше учиться хочу и буду врачом, что хочу в институт поступать, то мать что только мне в глаза не плюнула. Мол, они так на меня надеялись, я помогать семье должна, у меня же еще трое сестер младших. А я, такая–сякая, всё о себе и о себе думаю… В общем, отвернулись они от меня. А это страшно, когда твои близкие от тебя отрекаются… Я ж их всё равно люблю, скучаю… А они на звонки не отвечают, трубку бросают… Не провожали меня, когда я сюда уезжала… Тяжело это. Я не хочу, чтобы твой отец тебя проклял. И так, вон, у вас сложные отношения… Я же всё вижу. Ты не думай, у нас с ним ничего и никогда не может быть, я не позволю. И на твое место я никогда не претендовала. Да не волнуйся ты, обойдется. Пациентка жива–здорова.
— Ленка… Лена, ну вот откуда ты такая?..
Оля всхлипнула…
Через два дня Лену Вострякову вызвали в деканат. Пациентка написала жалобу, ее муж был весьма уважаемым и значимым человеком, который грозился лишить больницу и институт финансирования, если Лену оставят учиться.
— И что мы будем делать, Вострякова? — спросил декан, сутулый, седой, шустрый мужчина, который буквально утопал в слишком большом для него кожаном кресле. — Они требуют вашего отчисления. Иначе всем нам будет плохо. Ну, как же вы так невнимательно!
Лена опустила глаза.
— Будете отчислять? — спросила она.
— А я вот у вас хотел спросить! Что вы мне посоветуете? Олег Романович за вас ручался, но… Даже он иногда, Леночка, не всё решает в этом мире, вы уж меня извините!
— Я не понимаю, что вы имеете в виду! — Лена вспыхнула, неприятно защипало глаза, и щекам стало жарко.
— Вострякова, совесть нужно иметь! Цветков намного старше вас, побойтесь Бога! У него семья!
Декан не стал говорить, что недавно к нему приходила Олина мать, выясняла, что же это за Лена такая, о которой у Олега все мысли днем и ночью, просила оградить мужа от дурного влияния студентки–вертихвостки.
— Я уважаю Олега Романовича, равно как и его семью. Я никогда не позволяла себе ничего, что бы скомпрометировало его. Я всего лишь его студентка.
— Ладно, это всё пустые разговоры. Я подписал приказ, милочка. Сдаете экстерном экзамены, и мы вас переведем в другой институт. Так будет лучше. До свидания, Вострякова. У секретаря уточните даты ваших экзаменов…
Лена встретила Олега Романовича в приемной.
— Лена! Лена, что вы…
Но она уже выбежала на лестницу…
… — Вострякова забрала документы сегодня, — грустно сказал Олег, пока жена наливала ему чай. — Жалко, такая талантливая студентка, а из–за какого–то нелепого случая уходит…
— Нелепого?! Да она чуть человека не угробила. Да еще, насколько я слышала, беременную женщину! — Лера положила мужу на тарелку кусок вишневого пирога, подвинула поближе блюдце с его любимым, домашним мармеладом. — Таких врачей нам не надо!
Ольга сидела тут же. На отца не смотрела, только всё размешивала несуществующий сахар в своей чашке с чаем.
— А знаешь, Оля, говорят, что на самом деле это ни она была. Пациентка сказала, что лица не запомнила, ведь все в масках… Но студенты говорят, что Лена тут ни при чем. Ты с ней была. Не знаешь, кто там на самом деле виноват? — Олег Романович пристально взглянула на дочь.
Ольга покачала головой.
— Олег! Как ты можешь! Оля очень внимательная, она не способна так глупо ошибиться. Правда, Олечка?
Оля кивнула, потом быстро встала и ушла к себе в комнату.
— Дай ей доучиться! Не ломай жизнь, она и так из кожи вон лезет, чтобы тебе понравиться! — зашипела на мужа Валерия. — Нашли виновного, и ладно. Или тебе эта Елена Вострякова дороже? Ты не влюбился ли часом?
Она рассмеялась, как будто сказала очень удачную шутку, но глаза женщины оставались строгими.
— Не говори ерунды! — одернул ее Олег Романович. — Ладно, я пойду к себе в кабинет, мне нужно поработать.
… Лена ему нравилась. И скрывать это было трудно… С каждым днем она казалась ему все красивее, она будто расцветала, расправляла тонкие, нежные лепестки, а он, Олег, как пчела, не в силах был отказаться от такого прекрасного цветка… Она была бы хорошей женой, женой–врачом… Олег помогал бы ей, устроил бы на хорошую должность, обеспечил материал для диссертации… Мог бы… Только вот годочков ему уж очень много, не сложилось бы всё равно…
Олег Романович энергично потер лицо руками, вздохнул и включил компьютер. Нужно было подготовить выступление к конференции…
…Лена уехала в свой родной город, не дождавшись экзаменов. Ее мать заболела, нужно было помогать за ней ухаживать, да и следить за сестрами…
Ольга даже не попрощалась с ней, не успела…
… Они встретились через много лет, когда Цветкова стала той, кем смог сделать ее отец, а Лена той, кем смогла стать сама. Она теперь работала в частной клинике старшей медсестрой, с хорошей зарплатой и достаточно удобным графиком. Лена вышла замуж, у нее росла дочь, Аня. Та, услышав однажды, что мама так и не стала врачом, но очень того хотела, решила тоже попробовать.
— Да ну, Анечка. Ты что! Столько нервов потратишь, времени! Может, не нужно? — уговаривали ее родители.
— Бросьте, мне интересно, я смогу…
… Цветкова появилась в их доме однажды вечером. Просто приехала, узнав Ленин адрес от той же Ани, которую увидела среди практикантов.
— Оля? Но как ты узнала, что Аня моя дочка? Фамилия же другая, да и вообще…
— Не знаю. Она на тебя очень похожа, даже удивительно. Я спросила, она рассказала, что маму зовут Леной, что училась она когда-то на доктора, да обстоятельства сложились так…
Оля замолчала. Лена, как ни в чем не бывало, расставляла на столе посуду, разливала чай, резала принесенный Ольгой торт.
— А ведь ты из–за меня себе жизнь испортила, — взяв себе кусок торта, тихо сказала Оля.
— Испортила? Я так не думаю. Знаешь, когда мама умерла, мне уже ни до учебы было. Хорошо, что уже могла работать, брала еще дополнительно пациентов, уколы ходила делать. Так, кстати, с мужем познакомилась. Его матери прописали курс инъекций, он позвонил мне. Я сначала хотела отказаться, он на другом конце города жил. А потом почему-то согласилась… И вот, Анечка у нас родилась… А ты как? Я слышала, большим начальником стала?
— Спасибо папе, — усмехнулась Ольга.
— Брось. Неужели ты до сих пор не поняла, что и сама отличный врач, без папы и его связей?! Кстати, как он?
С тех пор, как Лена ушла из института, он присылал ей каждый год на День Рождения букет цветов. Никогда не подписывал карточку с поздравлениями, а Лена знала, что от него. Но вот уже пять лет цветов не было…
— Папа слабеет. Альцгеймер… Он понимает, что это конец, очень переживает. Мама крутится вокруг него, а ему стыдно…
— Сочувствую… Это тяжело… — Лена отвернулась. — Ну, а ты сама? Семья, дети?
— Нет. Не хочу я. Знаешь, и времени нет. Тут уж либо всю себя работе или семье. Соединить у меня не получилось…
— Пробовала? — тихо просила Лена.
— Да. Он ушел от меня к другой. Сказал, что не хочет жить один… Слушай, — вдруг оживилась Ольга. — А давай, я твою Аню к себе возьму, попрактикуется, опыта наберется!
— Оля, ты ничем передо мной не обязана, — покачала головой Лена. — Я сама тогда приняла решение.
— Я не из чувства долга, а просто помочь хочу. Аня заслужила, она усидчивая, я видела ее в работе, очень ладная девчушка у тебя!..
Так Аня и попала в тот злополучный родзал, откуда унесли малыша. Покачнувшаяся Ольга Олеговна почувствовала тогда, как руки слабеют, а маленькое тельце выскальзывает из них… Один миг, и карьера перечеркнута, вся жизнь теперь зависит от того, что скажут другие, кому поверят…
Теперь Ольга боялась, а еще думала, что вот кара и настигла ее! Тогда, в молодости, всё обошлось, а теперь не получится…
Зина не расскажет, вторая роженица тоже вряд ли поняла, что случилось, а вот Аня… Ольга сама ей всё выболтала…
Приехала полиция, стали выяснять, допрашивать, ругали за отключенные камеры.
— Кто был в зале помимо вас? Кто держал ребенка на руках до момента его падения? — спрашивал Зину уставший, с щетиной и всклокоченными волосами мужчина в форме.
— Практикантка держала, — на миг задумавшись, сказала Зинаида. — Такая неловкая, опоздала, ворвалась, вся не в себе. Я еще спросила Ольгу Олеговну, кто это, она сказала, что лично разрешила девчонке присутствовать, какая–то там ее знакомая. Пахло еще от нее неприятно. Вот она и уронила. Хорошо хоть выжил мальчик, ничего страшного…
— Вы уверены? Уверены, что это Анна Серова уронила ребенка?
— Да, конечно. А кто еще? Ольга Олеговна не могла, я тоже. Мы врачи с таким стажем работы!
— Но тут вот как получается, Зинаида Петровна, — пожевав губами, сказал мужчина. — Анна эта, практикантка, покинула родзал еще до завершения родов. Ее видел муж роженицы, даже разговаривал с ней. Зачем вы врете, Зинаида Петровна?
Зина побледнела. Она так надеялась выгородить начальницу.
— Да? Значит, я перепутала. Знаете, я так волнуюсь. Первый раз ведь в жизни такое происходит в мое дежурство! Ну, значит, сама роженица и уронила. Точно! Она!
— А вы не боитесь ответственности за дачу ложных показаний?
— Я… Я говорю, как есть! Извините, мне нужно работать! — Зинаида поднялась и быстро вышла…
… — Ольга Олеговна, вот ваша помощница, Зинаида Петровна, утверждала, что это Анна Серова уронила ребенка. Что скажете?
Ольга устало вздохнула, потом встала, сняла халат и, повесив его на вешалку у двери, снова села напротив допрашивающего ее мужчины.
— А вот что я вам скажу. Ребенка уронила сама мать, а теперь на нас сваливает, знает, что так можно получить компенсацию хорошую. Но имейте в виду, у нас тоже хорошие юристы. А Зина… Она и не видела ничего, она отвернулась тогда…
— Интересно всё у вас получается. Ладно, будем выяснять!
Ольга смотрела вслед мужчине в форме и еле сдерживала дрожь в руках.
Аня, когда ее спросили, что произошло, ответила, что ее там не было… Полуправда… Потом она будет корить себя за молчание, за то, что испугалась влияния Цветковой…
— Что я должна была сделать, мама? Ну, скажи ты мне! — спросит она, наконец, Лену. А та только пожмет плечами. Когда–то она уже выгородила свою подругу, ей казалось, что так будет хорошо…
— Ты сказала правду. И это самое главное. Кто и что тебе рассказал — всего лишь слова. Ольга Олеговна, если это сделала она, ответит за всё, если ни она, то и хорошо. Она несчастный человек, Анечка. Вечно пытающийся доказать всем, что хорошая, она очень устала. Я не оправдываю ее, но раз мы не видели всё своими глазами, то не будем и осуждать. Просто забудь.
Аня покачала головой…
Через полгода Лена встретила Олю на улице, остановилась, наблюдая, как знакомая медленно бредет по тротуару.
— Оля?
— А, это ты… — протянула та. — А я гуляю. Много теперь гуляю. Пока силы есть.
Лена посмотрела в ее глаза и испуганно прошептала:
— Оля, что… Неужели?
— Да. Давно предполагала, да всё провериться времени не было. Тогда ведь руки поэтому у меня ослабли… В тот ужасный день… Не работаю больше, уволилась. Доживаю.
— Сколько?
— Ну, года два. В лучшем случае. Видишь, так и проводить меня некому. Даже с работы больше не звонят…
— Я могу помочь?
— Нет, Леночка. Ты мне помогла однажды. Теперь уж я сама. Пришло время платить по счетам. Я сделала много плохого в этой жизни. Теперь пожинаю плоды… Посидим? Я устала немного. Знаешь, а ведь тогда всю вину на Аню твою переложить хотели… А я потом призналась. Заплатили мы большую компенсацию, меня сняли с должности. По сути, с волчьим билетом. Да я и не хотела больше работать. Здоровье совсем подкосилось. Пусто как–то прожила, глупо… Жалко. А ведь мечтала сначала стать кондитером.
— Что?
— Да–да! Кондитером. Даже училище нашла себе, но отец был против категорически, а я так хотела, чтобы он был доволен мной…
…Они долго еще сидели на скамейке в Олином дворе, разговаривали. Елена помогла потом Ольге дойти до дома, попрощалась и пообещала еще зайти…
… Странная эта была дружба, обрывочная, ломаная, но, видимо, и такая бывает. Переплелись судьбы, спаялись одним тугим жгутом, и не разорвать, сколько не тяни…
… Олега Романовича похоронили через год. Лена приезжала на похороны, видела Валерию, помогала Ольге с поминками.
Оля, вопреки прогнозам, живет, стараясь радоваться каждому дню. Ей уже не нужно доказывать, что она чего–то стоит. Теперь можно просто существовать, благодаря Небеса за это счастье.
Анна успешно окончила институт, теперь работает в районной Консультации. Лена гордится своей девочкой. Хотя, если бы та была кем–то другим, это не сделало бы Аню менее любимой. Любовь не видит профессий и талантов. Она слепа, а потому так щедра на ласку и тепло. Она, как пламя, горит, освещая всё вокруг, не выбирая лучшего. Для нее все вокруг прекрасно…
