— К празднику хотя бы вернешься? — спросила сестра, насупившись.
— Ты знаешь, я в принципе не люблю праздники, а новый год особенно.
Алена понимала, откуда возникла моя неприязнь к одному из главнейших торжеств года, именно в этот день мы с сестрой когда-то стали сиротами. Не то чтобы совсем, без отца и без матери. Но человека, лицо которого ни я, ни сестра даже не помнили, я за родителя не считал. А вот маму нашу забрали в больницу прямо от новогоднего стола, и больше она к нам не вернулась.
После noxopoн мы с сестрой вдвоем разбирали елку, уныло притихшую в углу. Дерево больше не источало тот самый чудесный смоляной аромат, от которого даже мне, взрослому вроде бы парню, раньше хотелось петь, танцевать и водить хороводы. Буквально неделю назад мы все вместе наряжали эту самую елку, и мама была с нами, как всегда, веселая, как всегда, с улыбкой на лице.
— Рома, подай мне вон того зайца, — просила мама и я, по обыкновению и растягивая слова, отвечал:
— Нее, только не этого уродца! Откуда он вообще взялся?
Это был особый ритуал. Я знал, что мама обожает эту странную игрушку из толстого, будто бы с другой планеты, стекла. Да я и сам в некотором роде был неравнодушен к этой безделушке, так как она с самого детства вызывала во мне интерес. Но после того как я задавал вопрос: «Откуда взялся заяц?», мама всегда начинала свой рассказ. А мы с Аленкой как зачарованные замолкали.
— Этого зайца моей прабабушке подарила молодая барыня. Прабабка наша хотя и родилась в семье крестьян, но девочкой росла смышленой и одаренной. Барыня ее и заприметила и взяла под свою опеку, обучала грамоте и даже игре на рояле.
— Поэтому все женщины в нашей семье должны овладеть этим искусством, — тяжело вздыхала Аленка. Сестра люто ненавидела пианино, но мама с детства таскала ее в музыкалку, где сама проработала всю свою жизнь.
— Не поэтому, — мама немного хмурится, — а потому, что девушка как минимум должна обладать несколькими талантами.
— А у меня другие таланты! Я люблю современную музыку, — возражает сестра.
— Слушать чужие хрипы, это не талант.
Спорить о своих музыкальных предпочтениях они могут бесконечно, и я решаю прервать эти дебаты:
— Так что там с зайцем?
Мама улыбается и продолжает рассказ:
— Когда молодую барыню сосватали, и та покидала родные края, она оставила прабабушке много вещей на память о себе. Там были ноты и книги, гребешок и даже драгоценная брошка. Этот заяц тоже был в числе подарков. Барыня уезжала как раз перед новым годом и сняла его прямо с елки, чтобы передать своей подопечной. Ни один из подарков барыни не сохранился до наших дней, а вот эта хрупкая вещица прошла сквозь время и вот она с нами, как напоминание о том, как скоротечна жизнь. В этой игрушке живет память, воспоминание и от этого нет ей цены.
«Глупости это все!», — про себя думаю я, но на зайца гляжу уважительно. Сколько же лет ему? Реликвия!
Когда после похорон мамы мы с Аленой сняли этого самого зайца с елки, из горла моего вырвалось рыдание. Я хотел швырнуть его об пол, но сестра вцепилась мне в ногу и прошептала:
— Рома, пожалуйста!
Тогда я понял, теперь я должен быть сильным, ради нее, ради сестры. И конечно, в память о маме. Мы бережно упаковали зайца и сложили в коробку.
Дальше нас ожидал еще один сюрприз. Мне в том году как раз исполнилось восемнадцать лет, и до меня дела уже никому не было, живи, как хочешь. А Алене было только пятнадцать и сестру вскоре забрали в детдом. Вот в тот момент, представляя ночами, как моя сестра спит на казенной кровати, среди незнакомых ей детей, я и стал по-настоящему взрослым.
Для начала я пошел работать. Обычным грузчиком. Что только я не таскал! Мешки с цементом и мешки с мукой, коробки с лекарствами и ящики с пивом, брался за любую предложенную работу. Параллельно я обходил всех наших родственников и знакомых, уговаривая кого-нибудь оформить опеку над Аленкой. И вроде бы дело было для них довольно выгодное, то есть они получают деньги как опекуны, а Аленку содержу я, но никто не спешил помочь мне. Наконец одна дальняя родственница согласилась стать опекуншей Аленки, но поставила условие, когда я вступлю в права наследства на квартиру, отписать ей третью часть жилища.
Меня остановил нотариус, к которому мы пришли оформлять наш договор. Я и сам боялся подвоха, поэтому настоял, чтобы в документах было прописано то, что родственница не вступит в права на свою долю, пока моей сестре не исполнится восемнадцать. А то потом ищи свищи ее!
Нотариуса звали Филипп Андреевич, и он повел себя несколько странно.
— Случай у вас нестандартный, нужно время, чтобы оформить все правильно. Оставляйте бумаги, и приходите завтра, в это же время, — сказал Филипп Андреевич, а когда мы с тетушкой направились к дверям, он окликнул меня и попросил ненадолго задержаться.
— Ты соображаешь что делаешь? Разбазариваешь имущество направо и налево, не успев завладеть им!
— Но, что же мне делать? — взмолился я, — я не могу оставить сестру в детдоме!
— Не кричи. Ты все правильно сделал, пытаясь найти опекуна, просто тебе не повезло с родней. Дай мне телефоны других кандидатов из числа ваших родственников, я попытаюсь их убедить.
Нужно ли говорить, что Филипп Андреевич очень быстро договорился с одной семьей из числа маминых друзей, объяснив ситуацию, видимо, более доходчиво, чем я? С тех самых пор Филипп Андреевич стал нашим помощником во всем. В буквальном смысле это он опекал нас с Аленкой до тех пор, пока мы окончательно не встали на ноги. Так уж совпало, что его жена умерла в тот же день, что и наша мама и Филипп Андреевич, как он сам утверждает, благодаря тому, что возился с нами, сумел пережить свое горе.
У Филиппа Андреевича был сын Степка, на два года меня моложе. Сейчас моя сестра Алена замужем за ним и у них со Степаном уже двое детей. Филипп Андреевич, когда играет с внуками, часто приговаривает: «Вот и не верь после этого в судьбу!». И удивленно качает головой при этом.
Теперь обо мне. А что я? Окончил институт заочно, Филипп Андреевич в свое время на этом настоял. Работаю. Не женился, правда, до сих пор, все мне об этом талдычат. Деятельность моя связана с областью геодезии и мои постоянные разъезды ни для кого не новость. Но на этот раз я уезжал далеко и надолго, поэтому сестра выглядела несколько расстроенной.
— Ром, ты должен приехать хотя бы на новый год! Не любить, не люби этот праздник, но я без тебя бой курантов не выдержу!
Когда мы с сестрой встречали первый новый год без мамы, Аленка вздрагивала при каждом ударе во время боя курантов. Пришлось держать ее за руку. Через пять лет, правда, за руку Алену во время боя курантов, держал уже Степан, так что я знал, сестра в надежных руках.
— Не прибедняйся, опять повиснешь на шее у мужа, и обо всем позабудешь. Вот я думаю, когда я вернусь, у меня все так же будет двое племянников?
Алена, шутя, ударила меня по плечу варежками, которые сама связала, узнав, что я еду в северную часть нашей родины. Варежки выглядели очень мило, но несколько не подходили к моему стилю, да и вообще мужик в таких разноцветных рукавичках, смотрится несуразно, на мой взгляд. Рукавицы, естественно все-таки пришлось взять с собой, не обижать же сестру?
Добравшись до места и расположившись на казенной квартире, я отправился знакомиться с новым коллективом. Зима здесь ощущалась весьма иначе, чем в наших краях. Хотя до этого наш город казался мне вполне себе снежным, но я и не ведал, что сугробы могут быть настолько высокими и такими изумительно белыми. Снег искрился в свете солнечных лучей и мой нос тут же стал красным. Я плотнее закутался шарфом и натянул капюшон. Пока добрался до офиса, хотя идти было всего пару кварталов, у меня замерзло все: ноги, руки и даже глаза!
— Ты бы еще в майку и шорты нарядился, — загоготал охранник на входе, проверяя мои документы. Я осмотрел свой наряд и удивленно пожал плечами.
— Всю зиму так хожу, что нужно было тулуп надеть?
— Тулуп, не тулуп, но в ботиночках на такой подошве, у нас можно разве что летом передвигаться, да и то не всегда.
Мы еще немного поржали, обсуждая прелести проживания в северной части страны, а потом я увидел ее! Сосулька на моем носу тут же растаяла от участившегося дыхания, ноги вросли в пол, а челюсть упала куда-то на грудь. «Так вот она какая, настоящая русская красота!», — успел подумать я, до того, как «красота» открыла рот.
— Этого ангелочка прислали командовать нами? — обратилась девушка к охраннику, кивнув в мою сторону.
Я все равно на всякий случай оглянулся, чтобы посмотреть, не стоит ли кто у меня за спиной. Но, нет! «Ангелочком» был именно я. Зря я так старательно брился сегодня, брутальности явно поубавилось.
— Анна, — представилась тем временем девушка и отвесила мне, чуть ли не шутовской поклон.
Тут уж я кое-как взял себя в руки и занял оборонительную позицию.
— Надеюсь не Каренина? Жаль будет, если пропадет такая красота и такое остроумие.
Девушка Анна некоторое время разглядывала меня, а потом хмыкнула:
— Ладно, пойдем, познакомлю тебя с остальными.
Так я собственно, резко нырнув, влился в дружный коллектив суровых северян, среди которых моя новая знакомая Аня, была еще сущим ангелом. Остальные вели себя еще более бесцеремонно и, чтобы не попасть впросак, приходилось постоянно держать ухо востро.
С Аней мы, кстати, довольно быстро стали почти друзьями, она, не спрашивая разрешения, взяла надо мной шефство. Даже рассказала, где именно я могу купить себе нормальные зимние вещи, а не то в чем я собирался ходить по улице.
В общем, я быстро понял, в такие морозы не до жиру и преспокойно стал носить подарок сестры.
— Прикольные у тебя варежки! Жена вязала? — не заставив себя ждать, прокомментировала мои рукавички Аня.
— Сама ты, жена! Если бы мне связала такое жена, я бы на ней не женился!
Аня расхохоталась, и я испугался того, что она подумает, будто я сам себе купил столь разноцветный предмет одежды, или связал, что совсем уж ни в какие ворота не лезет. И я тут же пустился в разъяснения:
— Рукавицы мне связала младшая сестра. В детстве мама пыталась научить ее играть на пианино, или на каком-либо другом музыкальном инструменте, но усилия были тщетны. Алене медведь на ухо наступил и еще и попрыгал на нем, для полного эффекта. А вот вязать у нее возможно талант! А увлечения нужно всячески поощрять, иначе человек может потухнуть.
— Ты так любишь свою сестру? — Аня смотрела на меня очень внимательно и серьезно как-то.
— Чего? Конечно, люблю свою сестру! Как же иначе?
— Мне бы хотелось с ней познакомиться, — теперь ее взгляд стал загадочным и одновременно мечтательным.
— Это еще почему? — удивился я таковому ее желанию.
Аня не ответила, лишь пожала плечами и резко сменила тему.
Вскоре мне довелось выехать на сам объект, ради строительства которого и затевалась моя поездка. Там на месте нас с ребятами встретил мужчина. Среднего роста, худощавый, с отросшей седой щетиной.
— Иваныч, — представился он.
— Роман, — я пожал его руку.
Иваныч был одним из тех, кто руководил стройкой, и мы целых две недели работали с ним бок о бок, прежде чем состоялся тот разговор. Однажды вечером за кружкой чая Иваныч спросил:
— Роман, как тебя по батюшке?
— Дмитриевич, — улыбнулся я. В силу возраста ко мне редко обращались по отчеству, и это было несколько непривычно.
— Роман Дмитриевич? — хмыкнул мой собеседник, а потом, будто спохватившись, снова задал вопрос:
— А фамилия твоя как?
— Царегородцев.
Иваныч совершенно спал с лица и даже будто резко состарился.
— Ты из Нижнего? — обреченно, спросил он.
— Ну, да. А что такое?
— Ничего, — Иваныч встал и вышел на улицу. Его не было минут пятнадцать. Я уже собрался отправляться на покой.
— Рома, тут такое дело, — Иваныч теребил в руках шапку, стоя поодаль, — я твой отец, получается.
— Какой отец? — мне даже показалось, что он так шутит.
— Отец. Так уж получилось.
Я посмотрел на него долгим взглядом.
— О чем это вы? — вместе с осознанием того, что я только что услышал, внутри меня зарождалась неприязнь. Человека, который мог бы называться моим отцом, я люто ненавидел. Я никогда не интересовался, где он, и что с ним. Но всю жизнь считал, тот, кто бросил мою маму, был недостоин моего внимания.
— Это очень давняя история и я всегда старался ее забыть. Мне это удалось, если честно.
— То есть вы старались забыть о том, что у вас есть дети? — я неосознанно перешел на «вы», обращаясь к нему.
— Наверно так, — Иваныч выдвинул стул и, присев на него, посмотрел мне в глаза. — Когда мне было двадцать, я влюбился. Марина, так звали ту девушку, очень скоро забеременела и мы с ней расписались. Счастливы были очень, никогда больше со мной такого не было. Я очень сильно любил ее. А потом Марина умерла родами, и я так и не оправился после этого. Теперь я понимаю, что она забрала с собой мою душу, а без души человек что? Так пустая оболочка. Ходит, говорит, ест, но толку от него никакого. Тем, кто с ним рядом живет, особенно тяжело. После смерти моей любимой, я повел себя не лучшим образом, пил, гулял, менял женщин как перчатки. Они поочередно и растили моего сына. Потом как-то раз я встретил довольно достойную женщину и немного остепенился. Она помогла мне прийти в себя, но не сумела снова сделать из меня человека и забыть мою прежнюю любовь. Ее звали Надежда и через какое-то время мы поженились. Надя родила дочь. Жить с таким пустым сосудом, каким был я, наверно, было не просто и однажды мы сильно поссорились. Надя чувствовала, что я продолжаю любить свою прежнюю жену и не стала удерживать меня, когда я собрался уходить. Наоборот, она призналась, что дочь не моя, сказала, что сошлась со мной, будучи беременной и поэтому я могу чувствовать себя свободным от каких-либо обязательств. Во время нашего расставания ты буквально вцепился в Надю, невозможно было оторвать тебя от нее, ведь ты считал ее матерью. Тогда я оставил всех вас и уехал. Постарался забыть обо всем и начать жить заново.
Я ни разу не перебил его, мне казалось, человек этот просто рассказывает историю. Чужую историю, которая ко мне не имеет никакого отношения. Но тут, как молния, меня озарила одна мысль.
— Ты хочешь сказать, — я снова перешел с ним на «ты», — моя мама мне не мама?
Он посмотрел исподлобья.
— Твою маму звали Марина. Она была очень красива, и я ее сильно любил.
Я отвернулся к окну и долго разглядывал морозный узор на окнах. Поверить в то, что он говорит, я не мог. Моя мама, моя мама Надя никогда, ни одним словом, ни одним взглядом, ни даже интонацией в голосе, не давала повода усомниться в том, что я ее сын.
— Я наверно должен попросить прощения за то, что оставил тебя с чужим человеком…, — произнес он.
— Не смей называть мою мать чужим человеком! — я резко повернулся к нему. — Ты ее совершенно не знаешь! Тебе, вероятно, не хватило ума, или сердца, чтобы разглядеть ее душу! Можешь не сомневаться, Аленка твоя дочь. Мама просто не способна на предательство, к тому же Алена твоя точная копия, — я только сейчас заметил, насколько сестра похожа на него.
Иваныч выглядел удивленным и растерянным. Долго молчал, глядя в никуда.
— Тогда ты передай ей, пожалуйста, что мне очень жаль, что так вышло. Я помню ее только совсем маленькой, с крохотными глазками бусинками. Ладно, — Иваныч повел плечами, — наверно, зря я затеял этот разговор. Старость идет, становлюсь сентиментальным. Если ты и твоя сестра сможете хотя бы перестать ненавидеть меня, буду очень рад. С ненавистью за спиной, тяжело двигаться к вечности.
Он просто вышел за дверь, ничего больше не сказав мне, а я еще долго стоял на одном месте, словно меня парализовало. Как теперь жить, я не мог понять, но точно знал, моя жизнь больше не будет прежней.
По дороге назад я был очень задумчив, как и все остававшееся до отъезда время. Парни из моей команды пытались шутить по поводу моей отрешенности, но вскоре поняли, что я ни на что не реагирую и отстали от меня.
Сам же я очень о многом передумал за это время. Можно сказать, переосмыслил свое видение этого мира и людей, живущих в нем. Каждый раз, когда я мысленно осуждал действия своего отца, а мне понадобилось два дня, чтобы начать называть Иваныча отцом, я отчего-то вспоминал библейскую притчу. Ту, где предлагалось бросить в женщину камень тем, кто считает себя идеальным, ну или безгрешным. Идеальным я себя не считал, если покопаться в моей биографии, то можно тоже нарыть немало случаев за что я буду достоин осуждения.
То, что я всю дорогу пытался оправдать отца, это только одна сторона медали. Еще я как-то остро осознал, как скоротечна жизнь. Права была моя сестра Аленка, которая постоянно выговаривала мне, пора, мол, Рома браться за ум, а не разбрасываться своими часами и минутами направо и налево. Семью она имела в виду. А слово это сейчас виделось мне совершенно в ином свете. Семья — это же когда можно вместе наряжать елку и обсуждать истории появления той или иной игрушки. Это и есть семья! Тепло и забота! То, что способно изнутри согреть человека, даже в самый лютый мороз.
— Аня, ты, кажется, хотела познакомиться с моей сестрой? Поехали со мной на новый год в Нижний.
— Ты приглашаешь меня к себе в гости? — Аня выглядела удивленной, но не очень. В меру так. Потому что она страшно хитрая. Догадливая, я хотел сказать (вдруг прочитает эту статью, тьфу-тьфу!).
— Я приглашаю тебя везде! В гости! В мою унылую жизнь! Замуж!
Аня смотрела на меня целую минуту. Ох, ну и глаза у нее, ярко-синие, будто нарисованные. И коса еще! Темно-темно каштановая, толщиной с кулак. Никак я не мог упустить эту девушку! Решил, буду добиваться цели, пока не достигну результата, и все тут!
— Ладно, — хмыкнула Аня, — для начала познакомлюсь с твоей семьей.
Кстати, о моей семье. Когда я рассказал Ане историю, связанную с моим отцом, она предложила позвать его поехать вместе с нами, если он пожелает, конечно. В результате, когда я звонил из аэропорта своей сестре, зажав в руках три билета, то произнес следующую тираду:
— Алена, у меня два сюрприза для тебя, так что пока готовься, я приеду не один. И ты знаешь, я, кажется, снова люблю новый год! Этот праздник дает возможность начать жизнь заново, с чистой страницы. А мне это просто необходимо!
Автор Светлана Юферева
