…-Она, знаешь, худющая такая, вот в обморок и падает постоянно. Прям, беда с ней.
-Не кормят, что ли?
-Как не кормят, кормят. Просто такая вот, «кожа да кости». Мож, что со здоровьем… А одевается хорошо, очень мне нравится! – Мария Георгиевна, сутулясь, с усердием нажимала на швабру, размазывая по полу серый, с отпечатками подошв, снег.
Поликлиника медленно просыпалась, тянулись к гардеробу редкие посетители, шурша бахилами и вздыхая; захиревшие, какие-то желтовато-серые цветы на подоконниках, истосковавшиеся по солнцу, сидели в своих одинаковых, глиняных с глазурью горшках, насупившись и растопырив листья.
-Что-то вы сегодня поздновато! – главврач, высокая, прямая, как флагшток, устремленный ввысь, в непокорное и холодное январское небо, Анна Петровна переступила через распластавшиеся по кафелю тряпки. – Скоро народ придет, а вы только убираетесь.
-Ничего, успеем! – напарница Марии Георгиевны, маленькая, юркая, вся как будто хорошенько сбитая из мышц и силы воли, бывшая пловчиха, Дарья Михайловна, уверенно кивнула. – Осторожно, Анна Петровна, пол-то скользкий!
Главврач кивнула, поджав губы, и застучала каблуками по лестнице.
-Вот что ей?… – неопределенно пожала плечами Маша. – Ведь сядет у себя в кабинете, чай заварит, или этот свой, ну, как его…?
-Кого? – Даша нырнула распаренными, красными руками в ведро с водой, бултыхая тряпку. Та, словно пойманный сом, нервно подергивалась и била хвостом по поверхности.
-Ну, цикорий. Да, точно, цикорий.
-Да и пусть ее! Сама знаешь, какая у бабы судьба. Пускай отдохнет хоть на работе.
Все в поликлинике знали, что муж Анны Петровны дома не бывает, ездит по командировкам, присылая время от времени пламенные приветы и ценные бандероли, а Аня одна воюет с сыном, что так не вовремя повзрослел, решив попробовать все самое запретное, самое-самое, чем богат мир вокруг. Сколько слез Анна Петровна пролила в своем кабинете, сколько телефонных разговоров, громогласных, звенящих потом в ушах тревожным набатом, разносилось по пустой поликлинике, заползая во все уголки вверенного Анне зданию… А потом женщина спускалась вниз и, отводя от охраны глаза, чтоб не видели размазанную по щекам тушь, быстро уходила, поглядывая на часы…
…-Да… Ну, вот. Дальше-то… -Мария Георгиевна решила продолжить свой рассказ.
Дарья Михайловна подхватила ведро и направилась на второй этаж.
-Пойдем, там доскажешь!
-Ага…
Женщины в одинаковых, когда-то синих, а теперь посеревших от усердных, почти каждодневных, во имя санитарии, стирок, халатах, звеня связками ключей в карманах, зашагали по ступенькам.
Второй этаж был пока пуст. Только один мужчина, весь сжавшись, сцепив руки в «замок» до белесоватости больших, шишковидных костяшек, поджав ноги и втянув голову в плечи, сидел на банкетке у кабинета кардиолога, напоминая обиженного грифа, притихшего на ветке какого-нибудь засохшего дерева высоко в горах.
-Мужчина! – Даша бодро плюхнула ведро на пол, дождалась, пока звон, зародившийся в нержавейке, пролетит по всему этажу, затихнув где-то в густой, жирной листве фикуса, Дашиной гордости, и громко продолжила. – Мужчина, вы что так рано? Врач с одиннадцати сегодня!
-Да? А? Что? – посетитель как будто проснулся, вздрогнул и уставился на уборщицу. – Я… Я посижу, подожду.
И клацнул челюстями, ну, точь-в-точь стервятник, какого Дарья Михайловна видела с внуками в зоопарке.
-Ну, сидите. Только ноги-то! Ноги-то подберите!
-В смысле?
-Капает с ваших ботинок, говорю! Вы в медицинском учреждении! – Даша строго подняла вверх указательный палец.
-Хорошо, я вытру, посижу немного и вытру… — и продолжил все так же сидеть на банкетке, постепенно втягивая голову обратно в плечи, словно прячась в панцире.
-Ну, Маш! Рассказывай! – Дарья Михайловна, наконец, обернулась к напарнице. – Что там у тебя случилось-то?
-Так вот, — подхватилась Мария Георгиевна. – Она ж из маленького городка приехала, вся такая непутевая. Ты знаешь, привезла с собой банку огурцов. А кому она нужна, эта банка? В городе-то?! Ее, эту банку-то, и клацнули в автобусе. Рассол пролился на пол, кондукторша, видать, беременная, прям вся исстрадалась. Ей с этим укропчато-чесночным ароматом еще целую смену катать…
-Да… — протянула Дарья Михайловна. – Помню, тоже, Мишку когда носила, еду и думаю, как зайду в гастроном и куплю себе огурцов. И что?!
-Что?
-Пока ехала, все раскупили. Я домой пришла, слезы градом, так обидно стало, а муж так тихонечко полотенчико со стола поднимает, что-то там у него прячется. Вижу, трехлитровая банка маринованных, любимых… Ты не представляешь, как я тогда взвизгнула!
-Ну-ну! Ладно, уймись. Взвизгнула она… Люди кругом, ты потише говори. Так вот, я продолжу! – Мария Георгиевна набрала побольше воздуха в легкие. — А кто нашей-то худышке поможет? Денег нет, жилья нет. Ну, она на завод устроилась. То ли вахтером, то ли лифтером, я уж не помню. Дали ей место в общежитии.
-Хорошо, очень хорошо! Многие с этого начинали! – одобрительно покивала Даша. – Нравится ей?
-Да звонит каждый день матери, плачет, скучает…
Мужчина невольно прислушался, даже немного повернул голову, подставив правое ухо под раскаты бойкого, низкого голоса уборщицы.
-А учиться? Учиться ей надо! – пожала плечами Даша. – Так и время быстрее пойдет, и друзья будут.
-Не берут ее. Она на пианино играет, отец учил. Уж, так играет… Ну, прям, богиня! Хотела поступать, да не взяли. Она плакала, убивалась, руки на себя наложить хотела!
Мужчина на банкетке вытянул шею и напряженно подвигал бровями.
-А почему не взяли? – удивилась Дарья Михайловна.
-А вот я не помню. Ты знаешь, стала многое забывать, вот, посмотрю утром новости, приеду на работу, а голова пустая-пустая… Это к чему, а?
-К склерозу, моя дорогая, — Даша замерла, сочувственно глядя на подругу. – Скоро и себя в зеркале не узнаешь.
-Да типун тебе на язык! – грохнула ведром Мария Георгиевна. – Ладно, так вот, работает она на заводе, а при нем, при заводе, клуб самодеятельности. Ерунда, конечно, но интересно, тем более, девчонке. Она и пошла.
-Я тоже раньше в театре самодеятельном играла! – глаза Дарьи Михайловны загорелись, она мечтательно раскинула руки и улыбнулась. – Костюмы сами шили, кто во что горазд, репетировали, спорили, ругались за главные роли… А все ради чего?
-Ну?
-Ради того, чтобы перед своими же, фабричными, выступить. Вот стоило оно того? Я так с подругой разругалась, с тех пор и не разговариваем. Жалко, обидно и глупо вышло… А девочке-то твоей, Галочке, нравится там, в клубе?
-Да, она музыкой заведует, на пианино там играет. И тут появился рядом с ней этакий ухажер. Она, глупая, глазками хлопает, краснеет, а он, знай, ей в уши дует. Все ей говорили, что парень плохой, что легкомысленный, а она только головкой качает, мол, ничего вы не понимаете. Вот в кого она такая наивная? В кого? – Мария Георгиевна вопросительно подняла брови.
-В отца?
-Почему?
-Ну, тогда в мать?
-Какая разница! – вскрикнула, вдруг разозлившись, Мария Георгиевна. – Какая разница, если он ей голову морочит, подлец такой! И провожает, и встречает, все с цветочками, а сам как хищник смотрит. Галочка только плечиками пожимает, верит и в цветочки носом утыкается…
Мужчина на лавке вздрогнул, уронил на пол портфель, до этого мирно спящий у него на коленях, чертыхнулся и, резко нагнувшись, застонал, схватившись за поясницу.
Уборщицы, быстро обернувшись, удостоверились, что вызывать посетителю неотложку не нужно, и снова отвлеклись на свои разговоры.
-Фу! Ну, до чего ж девки глупые пошли! – Дарья Михайловна, отерев руки о халат, поправила прядку волос, дерзко выскочившую из-под ободка. – Сказок мамка в детстве перечитала, что ли? Я вот своим сразу сказала, чтоб до свадьбы ни-ни! Всякие люди бывают, а расхлебывать все нам, женщинам.
Тут она гордо отставила ногу в сторону, словно изображая памятник всем тем женщинам, которые «расхлебывают»…
Да, так оно, собственно, и было. Выскочив замуж за однокурсника в девятнадцать лет, Дашка мало что соображала, только трепетно вздыхала и по вечерам жарила котлеты. Море котлет, тонны. Потому что муж, Вадик, любил поесть. Жарила, жарила, а потом Вадик вдруг сказал, что котлеты ее уже не лезут в его горло, что похожа Дашка на квашню, и ушел к Дашиной бывшей подруге. А Дарья Михайловна тогда уже носила вторую дочку… Потом, через несколько лет, Даша, конечно, встретила хорошего мужчину, долго терзала его, не желая сдаваться, но в конце концов вышла за него замуж… А вот Вадиково легкомыслие часто потом мелькало в его дочерях, но Даша сразу, не дожидаясь слез и терзаний, велела девочкам был начеку, запугала так, что те долго потом не решались выйти замуж, подозревая всех в предательстве…
-Нет, Даш, просто есть люди, которые добрые, светлые, и от других они ждут того же, — тихо положив руку на плечо Дарье Михайловне, ответила Маша. — Галочка просто честная очень была, ну, как ее музыка, наверное… В нотах, как и в жизни, сфальшивить нельзя, иначе все пойдет наперекосяк. Галя играла свою жизнь точно, как чувствовала, а этот ухажер как будто дирижером себя возомнил…
-Ох, Маша, как ты красиво говоришь! – Дарья Михайловна булькнула тряпку в ведро, довольно осмотрела кафельный, потертый, с кое-где выщербленными квадратиками, пол и кивнула. – Ну, вышла Галка за него?
-Нет. Она деток родила. А замуж этот товарищ ее так и не позвал. Вот сколько таких историй, Даш, на земле?! Тысячи, миллионы! Почему, а? Ну, почему?
Тут Мария Георгиевна вдруг повернулась к мужчине.
-Вот вы мне скажите! Вы мужчина, значит, должны ответить!
Посетитель, смутившись, отвел глаза и нервно забарабанил по золотой пряжке портфеля.
-Я, право, не знаю, я…
-Нет, все же! — разошлась Мария Георгиевна.
-Маш, не надо! Он ведь нажалуется на нас!
-А мне все равно! Галю жалко! Что она теперь с близнецами делать будет?! Чем кормить, как воспитывать?! Я вас спрашиваю!
Маша грозно уперла руки в бока. Мужчина, кажется, старался спрятаться за свой портфель всем телом, но ноги и плечи предательски торчали в стороны.
-Если все так сложно, — помолчав, наконец, ответил посетитель. – Я бы мог устроить ее на работу. На полставки, например. Деткам сколько лет? Можно похлопотать садик, еще у нас прекрасные путевки в санаторий дают…
Мужчина так разволновался, что его руки начали дрожать. Он прямо чувствовал, что сейчас эти женщины смотрят на него, оценивая, стоящий ли он мужик, или так, «ухажер», подлец, как тот, другой, что заморочил пианистке Галочке голову, бросил ее, и теперь молодая мать страдает от жизненной неустроенности.
-Маш, гражданин спрашивает, сколько близнецам лет? – Дарья Михайловна вопросительно кивнула.
-Лет? Каким близнецам?
-Галкиным.
-Кто это, Галка? – Мария удивленно пожала плечами. – Мужчина, что вы к нам с дурацкими вопросами пристаете?! Сидите, молча, ждите своего кардиолога!
Посетитель растерянно всплеснул руками.
-Да как вы смеете! Я скажу главврачу о вашем поведении!
Даша быстренько схватила напарницу за руку, другой рукой ловко подхватила ведро и зашагала к лестнице.
-Пойдем, Машенька, пойдем. Нам еще на третьем этаже убираться.
-Нет, Даш, а что он пристал к нам? Ну, разговаривают люди, чего встревать-то?!
-Он за Галочку переживает, наверное. Он настоящий мужчина! Сразу и работу предлагает и преференции всякие…
-Кому? – Маша вырвалась из цепких рук Дарьи Михайловны. – Кому он предлагает?
-Галочке. Жалко девочку! Как дальше-то у нее все сложится…
-Да откуда я знаю! Не помню я. Вроде, это сериал какой-то был, я не досмотрела…
-Ты, Машуль, не переживай. Давай, мы к Степану Никифоровичу зайдем после работы, а?
— К психиатру? А он нам про Галю расскажет? – доверчиво переспросила Мария Георгиевна.
-Да, он расскажет. Он скажет, что делать дальше… А пока вытрем пол, что-то мы тут развели болото…
Женщины схватили тряпки и принялись за работу…
…-Ванечка, ты что тут сидишь? – женщина в красивой, длинной шубе быстро прошла по коридору и вынула из сумки ключи от кабинета.
-Ириш, я просто так, тебя навестить. Буду сегодня твоим первым пациентом, можно?
-Ну, можно, заходи. Что-то ты взволнованный какой-то!
-Да тут уборщица одна про одну девчонку рассказывала, так жалко ее стало, вроде бы, ничего особенного, а жалко. Я предложил помочь, устроить девочку на работу, все-таки близнецы у нее, а мужа нет…
-Тю! А ту девочку Галей зовут? – Ирина остановилась и внимательно посмотрела мужчине в глаза.
-Да, Галочкой. На пианино еще умеет играть. Может, ее в какую школу учителем музыки устроить?
-Ваня, забудь!
-Как так?
-Забудь. Мария Георгиевна эту историю всем уже рассказывала. Она у нас женщина с провалами в памяти, ну, понимаешь… Дарья Михайловна каждое утро слушает эти рассказы, пока с Марией Георгиевной убирается. И каждый раз все обрывается на близнецах. У Марии Георгиевны дочка есть, Галей зовут. Но они не общаются уже много лет, вроде поругались сильно. Говорят, что сама Мария и выгнала ее с детьми, мол, та «во грехе» их родила… Года три назад Мария стала всем эту историю рассказывать. Старость, наверное…
-Как же так! У вас, значит, работает уборщица «с приветом», а вы ее не уволите?!
-Да, мы ее не уволим. Знаешь, почему?
-Нет.
-Жалко ее. И пусть она каждый день переживает за свою Галю, зато мы знаем, что она под присмотром.
-Развели тут благотворительность! – сердито прошептал Иван. – Не поликлиника, а дурдом!
-Нет, дурдом через две остановки. Тебя проводить?
Ирина грозно нахмурила тонкие, четко выведенные карандашом брови.
-Нет, — схватив портфель, ответил Иван.
-Тогда раздевайся и ложись. У тебя электрокардиограмма плохая. Надо повторить! Быстро, я сказала!…
…И еще много раз, приходя к жене на работу, Иван встречал ту самую Марию Георгиевну, слышал ее рассказ о девочке Гале, сочувственно кивал, а потом, как-то уже ближе к лету, вдруг подозвал уборщицу к себе и сказал тихо-тихо:
-Знаете, у Гали теперь все хорошо, близняшки ходят в садик, она устроилась продавцом в музыкальный магазин, скоро выйдет замуж.
-За тебя? – посмотрела Мария на мужчину чистыми, наивными, серо-голубоватыми, полупрозрачными, старческими глазами.
-Да-да! За меня! – быстро закивал Иван.
-Ой, хорошо! Ой, вот обрадовал! – всплеснула женщина руками. – Даша! Даша, что расскажу!…
Ваня смотрел вслед уходящей по коридору уборщице. Казалось, даже ее походка стала какой-то счастливой, радостной….
…-И что, — Ира усмехнулась. – Теперь вся поликлиника говорит, что мой муж двоеженец!
-И пусть. Зато уборщице вашей жить легче стало!
-Может, тебе к нам психиатром пойти работать? Полставки могут дать.
-И пойду, если вы не справляетесь!
Иван победно отвернулся, а Ира, качая головой, ушла на кухню…
…Мария Георгиевна, сидя в уютном, большом кресле, счастливо улыбалась, ведь сегодня она поверила, что ее дочка, пропавшая много лет назад Галя, наконец, стала счастливой. Женщина тихо вздохнула и, уронив очки на колени, уснула…
