-Ну всё, теперь не пропадём!
Папа потряс какой-то бумажкой у лица мамы, мы с сестрой замерли, а что? Должны были пропасть? Мы не знали об этом.
-Что это, Коля? — голос мамы уставший, измученный, мама вообще последнее время какая-то вялая, быстро приготовит ужин, серые макароны, промытые холодной водой и посыпанные сахаром, либо зажаренные и перемешанные с выжарками и уходит в комнату, ложится на кровать и отворачивается к стене.
-Мама, мааам, — зовёт сестра Настя, — мама, безразлично повернув голову, посмотрит на сестрёнку и опять отворачивается.
Я брал плачущую Настю и уводил за руку, мы играли с ней в шарады, строили из спичек дома, пока они не стали дефицитом, не дома, спички.
В нашу жизнь плотно вошло слово дефицит, а ещё голод.
Папу сократили с работы, он перебивался как мог, искал разные подработки, чтобы заработать хоть какую-то копейку.
Мама начала потихоньку продавать своё золото, большие громоздкие перстни с красными камнями, серьги, всё что ей дарил папа и отдала бабушка, папина мама.
Постепенно украшения закончились, мама вытащила из шкатулки последние маленькие серёжки, они были с маленьким камешком я знал, что предназначались сестре, мама отнесла и их, равнодушно посмотрев на заплакавшую Настю.
-Не плачь, — как мог я, успокаивал сестру, — не плачь, когда я вырасту большим, я накуплю тебе разных серёжек, каких только ты захочешь.
Я всегда умел успокоить сестричку.
Мы с интересом ждали что же такое скажет папа, что за бумага, которая спасёт нас.
— Это, дети, наше спасение! Вячеслав Иванович, помните его? Так вот…
Конечно, мы помнили Вячеслава Ивановича, дядю Славу, более того мы видим его раз в неделю, когда он заезжает за папой и они, два бывших ведущих специалиста, одного известного НИИ, едут на стареньком дяди Славином «Москвиче» на подработку, туда где платят картошкой, свёклой, тыквой и кабачками.
Иногда они привозят мясо, редко это было два раза.
Папа потрясает бумажкой, даже мама воодушевилась немного, она с интересом смотрит на папу.
-Оля, дети! Мы спасены! Это…тадаааам, участок на пять соток, недалеко от города. Пять соток обработанной земли! Мы там посадим, — папа начал загибать пальцы, — картофель, да-да, я договорился, мне дадут селекционного картофеля, тыкву, кабачки, помидоры…
Мама издала крик раненой птицы.
-Коля…Колллляяя, опомнись, что ты несёшь? Какие помидоры, Коля? Твоим детям нечего есть, им не на что покупать одежду, Коля…Я снесла все украшения, скоро начну продавать свои вещи, я…
Мама махнула рукой и ушла в комнату, мы сидели и не понимали радоваться нам или огорчаться.
Отец сидел, опустив голову.
Я взял сестру за руку, и мы вышли на улицу. В животе неприятно урчало.
-Витя, идём посмотрим на пирожки.
Каждый раз я клялся себе что больше не пойдём, но силы были неравны, и я согласно поплёлся на базар, чтобы ощутить давно забытый запах пирожков.
-А ну пошли, трутся стоят тут, — толстая тётка, в белом переднике и серых нарукавниках, с красными натруженными руками и белёсыми глазами навыпучку, смотрела на нас с сестрой.
-Мы просто стоим, — тихо сказал я.
-Стоят они, кыш пошли, воришки.
Никто и никогда не оскорблял меня так, да ещё и сестру, никто и никогда. Моё лицо вспыхнуло, и загорелось каким-то пламенем, всё тело пронзили иголки.
-Мы не воры, — прошипел я, — сдались мне эти ваши пироги, мы просто стоим и ждём…родственника.
Тётка открыла рот, чтобы заорать, но в этот момент к нам подошёл парень, одет он был в чёрное пальто, белый шарфик небрежно болтался на шее, во рту блеснул золотой зуб.
-А вот вы где, вот пострелята, племяши мои, сестра уехала, мне доверила, не усмотрел. А что? Почём пирожки? Заверни-ка мне всех по два.
Тётка что-то заворчала недовольно.
Парень зло глянул на неё, и что-то сказал.
-А давай по пять, правда ребятня? Уж больно вкусно пахнут у тебя пироги, — говорил он это с улыбкой, но в голосе звучал металл, глаза смотрели сердито, будто кинжалы, подумалось мне.
Я хотел уйти, но парень догнал нас.
— Нате племяши, держите.
-Нет, спасибо, — начал отнекиваться я.
— Держи, спасибо. Голодные?
Мы кивнули, не судите, голод был сильнее нас.
-Лопайте, если прижмёт сильно, придёте воон туда, видишь там мужик стоит, в воротник что-то говорит?
Я кивнул.
-Скажешь, что до Семёна, мол, племянник, не стесняйся. Приходи. Как вас зовут?
-Витя и Настя.
-Ну вот, Витя и Настя…бегите. Стой…
Я повернулся, парень протягивал деньги.
-Нет, я не возьму.
-Возьми…пожалуйста, вы дети, вам можно попросить ЕГО за Семёна…
-Кого? — не понял я.
-Потом поймёшь, бегите, денежки маме отдайте, а впрочем…купите себе сладостей, — и он махнул рукой, запахнув своё чёрное пальто зашагал вглубь базара.
Что это был за аттракцион невиданной щедрости, я тогда не понял. Деньги мы отдали маме, она даже не спросила, откуда у восьмилетнего и шестилетней взялась приличная сумма.
Просто купила макарон и ещё что-то.
Мы видели Семёна много раз потом, когда ходили на базар за капустой, или за молоком.
Он всегда подмигивал нам и что-нибудь покупал.
Однажды купил упаковку шоколадок, коробочку доселе невиданных заморских батончиков, мы отнекивались, но Семён тааак глянул, что мы не решились отказываться.
То подарил Насте куклу, ну что за кукла, экая прелесть. Мы вдвоём играли этой чудесной девочкой, мама опять не спросила нас откуда это всё.
А в скором времени мама начала исчезать из дома, она говорила, что, ходила подумать в парк, однажды она не пришла ночевать, а потом и вовсе исчезла.
Папа проводил всё время на своих подработках, пытался вырастить урожай на участке, мы слышали разговоры, что там была одна глина и ничего не росло.
Папа ломал голову, где бы добыть чернозём осенью, чтобы вырастить урожай весной.
Мама появилась нарядная, красивая, принесла нам целый пакет сладостей, а ещё колбасы, мы давно не видели колбасу, а ещё мы давно не видели маму, весёлую маму и подавно забыли уже.
Она пообещала приходить к нам, сказал, что поживёт пока отдельно. Поцеловала нас и ушла.
Больше мы её не видели.
Мы рассказали всё папе, наварили суп с колбасой, накормили его. Он поправлял съезжающие на нос очки и растерянно смотрел на нас своими голубыми невинными глазами.
Потом приходила его сестра, тётя Нина, она говорила плохие вещи про маму, я закрывал Насте уши и старался сам не слушать, тётя Нина сказала, что надо отдать нас бабке в деревню, что она должна исправлять то, что натворила дочка её, беспутная.
Мы не хотели в деревню, тем более мы не знали никакую бабку.
-По крайней мере, — сказала тётя Нина, — там они не погибнут от голода.
-Я сам позабочусь о своих детях, — сказал папа и поднял гордо голову.
Когда ушла тётка, мы бросились к папе и просили не отдавать нас ни к какой бабке, ни в какую деревню.
Папа пообещал этого не делать, а я понял, что пришло время искать Семёна.
Мужчина, что говорил что-то прикрывшись воротником, велел посидеть на перевёрнутых, пустых ящиках.
Вскоре к нам подошёл мальчишка, чуть старше меня и велел идти за ним.
Настя, увидев Семёна, кинулась к нему как к родному и заплакала, настолько моей сестрёнке не хватало заботы от взрослых, я еле сдержал слёзы.
Семён стоял, не дыша и тихонько гладил сестрёнку по голове.
Я рассказал ему всё, и про глину на участке, и про маму, которая куда-то ушла и про бабку, про тётю Нину, про то, что папа пытается заработать, но он неудачник, поэтому мама не может с ним жить, про всё…
-Что же мне сделать для вас?
-Дайте мне работу, — попросил я.
-Чего? — Семён наклонился ко мне, — работу? Тебе учиться надо, малец. А вот для твоего отца…Идёмте, идёмте племянники мои…Что же, видно так надо.
Мы привели его домой, он рассматривал наш альбом, поиграл с Настей в её замечательную куклу, сразился со мной в партию шахмат.
Потом пришёл папа, они о чём -то долго говорили, очень долго. Я слышал, как папа вставал, ходил по комнате, что-то доказывал, я даже представлял как папа яростно жестикулирует руками, Семён говорил что-то тихим и спокойным голосом.
Мне хотелось, чтобы это всё исчезло, мне хотелось оказаться опять маленьким, чтобы папа приходил с работы весёлым, чтобы по расселённому на полу одеялу, ползала маленькая Настя, а мама тихо улыбалась и пела нам песни.
Чтобы дома вкусно пахло выпечкой и не витало чувство опасности и страха.
Вскоре у папы появились деньги, деньги и чуть затравленный взгляд.
Я не знаю, чем он занимался, но мы стали жить лучше, намного лучше, чем жили до этого всего.
Мы с Настей росли, голодными мы уже не были, учились, гуляли с друзьями, занимались в секциях, всё как обычно.
Про маму мы не говорили, никогда.
Вскоре у нас появилась тётя Катя.
Сначала мы приняли её настороженно, но она смогла найти к нам подход. Мы видели, что папа счастлив с ней, значит мы тоже постараемся быть счастливыми, решили мы с сестрой.
Семён всё реже мелькал в нашей жизни.
Он встретил меня у школы был хмурым и дёрганым.
-Витя, я должен уехать…Привык я к вам, вот держи…да не бойся, это я в церкви купил, на честно заработанные деньги, здесь тебе и Настёне, — так он звал мою сестру.
Он подал мне два маленьких крестика, на небольших верёвочках.
-Ты куда, Семён? Мы больше не увидимся?
-Да, пацан, скорее всего не увидимся, а если встретишь, когда похожего на меня, пройди мимо, хорошо?
-Да…
-Ну бывай, да…ты не бойся, отцу твоему… с ним всё чисто.
Вырасти человеком, Витёк, -так сказал этот странный и ставший родным для нас человек, он ушёл, как всегда, подняв воротник пальто и немного ссутулившись.
Семён не был нам родственником, мы не были до этого знакомы, просто у человека что-то ёкнуло при виде двух, голодных детей.
Удивительно что не ёкнуло у матери, которая родила этих детей, в трудную минуту бросила и не вспоминала о нас много лет.
Нас вырастила тётя Катя, у нашего вечно, как говорила мать, неудачника -отца, вдруг дела пошли в гору.
Он не стал каким-то крутым богатеем, он просто смог обеспечить жизнь своим родным людям, и они даже с тётей Катей, с нашей настоящей мамой, подарили нам брата Андрюшку.
В тот день я был особенно счастлив, моя девушка Лена ответила мне согласием на предложение руки и сердца, а ещё…Ещё я нашёл серёжки точь-в-точь те, что отнесла тогда в ломбард, наша мать те, которые должны были стать украшением ушек моей сестры.
Я выкупил те ли, либо похожие, не знаю, я их купил.
Настя заплакала, прижавшись ко мне, я опять вспомнил тех двоих, голодных и неприкаянных детей, что ходили на базар нюхать запах пирожков.
Я поклялся себе, что мои дети будут, расти в полной семье и никогда не узнают, что такое голод и родительский холод.
Женщина, родившая нас, она дала о себе знать, на нас вышли сотрудники социальной службы, предложили забрать домой нашу потерявшую память и чудесным образом вспомнившую про своих детей, маму.
Представляю, что о нас с Настей подумали эти люди, когда мы сказали, что наша мама дома, вместе с папой.
Я ездил к ней, она жаловалась на жизнь, на маленькую пенсию, что приходится доживать жизнь в чужом углу.
Она всячески намекала мне и жаловалась, я пообещал приезжать иногда, как она когда -то, двум брошенным ею детям.
Я сдержал своё слово и данное той которая нас родила, и самому себе.
Мои дети и дети сестры растут в любви, ласке и достатке.
Мавридика д.
