Неподъемные сумки она еле затащила в электричку. Парень помог. Виновато улыбнулась. Никто ж не должен помогать, сама виновата, что нагрузила так.
Но иначе она не могла- к внукам едет, к дочери. Банки с вареньем, балон мёда, лучку, картошечки, яиц … В общем, и не перечислишь.
А иначе как? С пустыми руками к детям и внукам нельзя! А дед нынче что-то совсем расхворался, свой Москвич так и не отремонтировал.
На стол в городе когда выставляла, дочь, вроде, и внимания не обращала на то, с каким старанием мать всё описывает:
— Ой, мам, да зачем ты опять столько притащила! Не надо нам.
Внуки тянутся за сладеньким, а зять ворчит, что ему теперь это всё таскать в гараж.
— Так приезжайте на машине, удобнее ведь.
— Как-нибудь!
Но это «как-нибудь» затягивалось и оставалось в том же зависшем виде.
«Как-нибудь» опять собиралась она сама. Столько заготовок! Ну как? Внукам же надо!
Внуки и семья дочери — смысл жизни. Хозяйство и огород для них. Вся жизнь для них. И труд только для них.
А уж когда приезжала к ним в поселок дочь с семьёй, они их таким столом встречали! И нагружали по полной. Хоть те и отнекивались. Ещё и денежек с собой давали. А им-то они зачем? Пусть дети тратят — им нужнее.
Да вот пришла беда. Дед стал совсем плох, слёг. Осенью огород не перекопан остался. И сама разболелась. Попала в больницу, пролежала дня три и домой выпросилась. Как там дед один?
Дочь приехать смогла всего на три денёчка. Моталась между матерью в больнице и отцом.
Жалко ее, дочку-то, невозможно, устала тут с ними, вымоталась. Никакого проку от них, одна морока. А у нее семья, дети, работа.
Видимо, недолечилась. Второй раз в больницу попала, увезли на скорой. Уговорила, чтоб и деда забрали. Лежали в соседних палатах. Так лучше, тут она и сама за ним присмотрит, если что, и питание как-никак. И дочери легче.
Еле вычухались.
Врач сказала — всё! Никакого хозяйства! На огороде наклоняться — ни-ни!
И хоть и было желание на врачиху эту рукой махнуть, но жизнь показала — ни-ни: как понаклоняешься — опять до скорой.
Со скотиной пришлось расстаться.
Денег на лекарство стало уходить немерено. Дочь приезжала редко. Но созванивались.
Потихоньку таял подвал с заготовками.
И вот в очередной раз, когда дочь приехала с семьёй, когда была не в духе, вдруг разворчалась:
— Мы устали жутко, ехали к вам три часа, а тут и есть-то нечего! Всегда ж куры да яйца были в холодильнике. Неужели нет уже? Знала бы — не поехала. Думала хоть капуста в подвале есть, так — нету. Ты чего, вообще ничего не квасила в этом году что ли?
Нет, она не квасила, не солила и не варила. Не было на это сил. Когда ей было это по силам и интересно, казалось, никому и не надо, никому и дела нет. А когда перестала, вдруг — да и заметили, вдруг — да и захотели.
И вроде поняла потом дочь, что глупость в сердцах сказала, прощенья попросила, а всё равно. Разум бессилен перед криком сердца…
Так обидно и больно стало матери за своё такое вот сегодняшнее бессилие! Ну, так обидно! Так захотелось вернуть огород и хозяйство, хоть плачь. Ну, что ж она не расстаралось-то! Как могла не запастись!
Так жалко стало их всех! Как же они жить-то будут без них? Кто поможет? Кто капусты наквасит? Денег подбросит? Как жаль их всех!
И жаль, что силы на помощь детям и внукам не осталось ни капельки. О, Господи, верни силы!
Пришло осознание такой своей никчемности! Пришло и давило.
Бесполезные такие старики …
