-Зачем ты ходишь за мной, Нина? знаешь же, что не люблю тебя и никогда не полюблю. Я Таню Корчагину люблю…
Молчит Нина, низко опустив голову.
Девчонка совсем, платьице из ситца, что мать пошила, в горох белый ремешком подпоясана балеточки на ногах и носочки с оборкой, жиденькие жёлтые коски вокруг головы уложены, тряпочками белыми завязаны.
Нос курносый на солнышке обгорел и облупился, словно мелкая молодая картошка, которую бабка Егора в чугунке варит поросятам.
То ли дело Таня…
Идёт по селу, пава — павой, чулки фильдеперсовые, ровные ножки обтягивают, туфельки на каблучке, платье крепдешиновое, с белым кружевным воротничком, перчатки белые, причёска модная, валиком волосы уложены, на голове шляпка маленькая, таблеточка, глаза с поволокой, губы красной помадой накрашены.
В городе жила вот, в деревню вернулась.
Вздыхают парни, да мужики, кому-то такая красота достанется, а кому как не Егору? Первый парень на деревне, как говорит бабка Егора, вся рубаха в петухах.
Лучший тракторист, между прочим, не просто колхоза, а района, вот так -то.
Подкатил Егор на танцах к Тане, она хохочет проводить себя дала и всё…Ну ничего, он укротит эту тигрицу и не таких ей платьев накупит.
В район ездил, пудру купил, пааахнет, и духи, Кармен называются, с томной не то испанкой, не то цыганкой, поди разбери на упаковке.
Егор искал случая подарить духи Тане.
Все знали, что Таня Егору нравится, да и красивая они пара были, как идут по селу, он бережно её плечи своим пиджаком укутает, эээх…
Даже деды столетние крякали и щипали своих бабок, молодость, красота, сама любовь идёт…
Но тут как гром среди ясного неба, Татьяна с агрономом схлестнулась.
Ох, и злой Егор был ох и погонял того чёрта тщедушного по полям…А потом снова новость женится Егор на Нине, кержака Ивана внучке.
В селе разговоры ходили что колдун, мол, не колдун, старый кержак, а слово какое знает. Живую и мёртвую воду гоняет, бабы чуть что к старому Ивану за травкой какой бегали водицы живой и мёртвой набрать.
Кержаком -то его просто звали, родители у него из староверцев, а сам Иван в гражданскую воевал, да в Великую Отечественную тоже участвовал.
Был он кряжист, роста не сильно высокого, но в плечах точно сажень косая, рыжий, аж красный, что закат солнца, борода рыжая, рыжая да кудрявая.
И весь род у них такой был рыжие, в крапинку, что парни, что девки. Красотой никто не отличался, а вот хватка у всех была, все хорошо жили, зажиточно.
А что интересно женились да замуж, выходили кержацкие дети и внуки, только за красавцев, но дети всё такие же рождались, кряжистые, с соломенными волосами, веснухами, да носами курносыми, а ещё глаза немного на выкат и будто водянистые рыбьи глаза, так в народе говорят.
Как женится кто из кержаков так люди и судачат говорят что блинов сноха или зять будущий отведали деда Ванькиных, да чай с присухой — травой попили.
Никто не расходился, жили до конца вместе, парни вроде пытались гулять от баб своих, а уйти не могли, может и правда слово какое старый Иван знал, кто же его знает.
Вот и здесь сразу заговорили, что мол отведал Егорушка блинов кержацких.
Нина -то воспряла, головёнку подняла, носик свой, вечно облупленный к солнышку задрала, вцепилась крепко в Егоркину руку.
И как пошла пулять одного за другим, ребятишек то, желтоволосые, рыбоглазые, но статью в Егора.
Егор немного освоился и в разнос пошёл, гулял почём зря, ни одной юбки не простил,воет иной раз, на коленях стоит, просит отпустить его, а Нина только улыбается и смотрит на мужа.
Трое детей у них.
Старший Ванька, так один в один Егор, только волосы жёлтые и глаза, у Егора тёмные, говорят, что тёмное светлое обязательно поборет, а тут гляди ж ты не получилось.
Ванька в армию пошёл так и остался на корабле служить, морем бредил пацан, на капитана учиться пошёл, остался жить у моря.
Вторая Манька, рыжая, что солнце, вся ладненькая девчонка, что Егорова бабка, она и полюбила бабка, Маньку -то, хоть и чужая порода, но любила свою правнучку.
Та дома, в селе осталась.
Третья Зоя, с детства важная, тело белое, дебелое, словно сдобная квашня, даже можно красивой назвать, уехала в Ленинград после десятого класса, там за лётчика замуж вышла.
Манька же уже третий десяток разменяла, а всё не целованная, двадцать пять девке.
И весёлая, и заводная, в магазине работает тряпок модных полно, а поди ж ты…Не держатся женихи и всё ты.
Не стало старого Ивана, а деревенские по привычке за травами да за водицей к кержакам, так теперь Егора стали звать ходят.
Говорили, что знания свои Егору старик передал.
Вышел как -то Егор под утро до ветру, смотрит с сеновала кто-то прыг и крадётся, а Маня как раз на сеновал ушла ночевать, мол душно…
Притаился Егор, да хвать за шкирку гостя незваного.
-А ну кто таков будешь, говори.
Молчит, насупился, штаны у него моднявые, узкие, узкие, а от колена словно юбка бабская, широченные и бахрома по бокам, рубаха цветастая, на животе узлом завязана, волосы до плеч, бакенбарды, а за спиной гитара болтается.
-Папа — бежит Маня с соломой в волосах запутавшейся, — не тронь его, это мой друг, Паша.
-Друг говоришь? А чей будешь? Я навроде всех местных знаю.
-Он не местный, пап, — горой стоит за друга -то своего, Маня.
-Не местный? Химик что ли?
Стоит голову опустил, а Маня пятнами пошла.
-Он не виноват, папа, его за драку, он за девушку заступился…
-А ну цыть сам то что? Язык проглотил? Или только баба за тебя отвечать будет? Почто как тать крадёшься? Нравится девка, приди и скажи, а не так что…
Нина узнала, что Маня с зеком связалась, ох и причитала, ох и плакала. Егор быстро на место поставил.
Через месяц уже в сельсовете молодые стояли, Маня в платье белом до колена, кримпленовом, и белой фатой на соломенных кудрях, Паша в костюме, у кого-то взятом на прокат.
Потом свадебку отмечали, во дворе палатку натянули, лампочек туда провели, берёзовыми ветками украсили, девчонки- подружки плакатов разных написали.
Весело посидели, Паша в конце вечера песни какие -то заунывным голосом пел, пока Маня на сеновал его не утянула, где значится всё и началось.
-Никак Егорка блинами парня накормил — шептались бабки на лавках, — передал, передал Иван ему своё слово.
-Никому не нужна была, а тут гляди какого отхватила.
-Ой, бабоньки, так же он химик…
-Та ты что хоть?
-Ну, поди за убивство сидит.
-Та не, за убивство не поселят на химию вор, однако.
-Оёёёй, ну Егорка, ну молодец, ишшо около меня поселил их, теперь что же, день и ночь под запором всё держать…
-Чего мелете, пустоголовые, — через забор выглядывает Таня, вечная Егорова полюбовница, она всё так же хорошо выглядит, не чета деревенским, — за драку парень отбывал, всё уже закончился срок.
-А драка чего? Нечто лучше? Напьётся и будет драться тут…
-Не за такую драку, — спокойно объясняет Таня, — хулиганов от девчушки отогнал, а один сынок чей-то оказался…
-Да ты что? — бабки уже жалеют Егорова зятя.
Зажили молодые, сын родился, Вася, дочь Валя, да ещё один сынок, Стёпушка, поскрёбышек.
Паша периодически собирал чемоданы и собирался уйти от Мани, признаваясь что не любит её, всё хотел уехать в какой-то Темиртау, где ждёт его полногрудая брюнетка, Алла, любовь всей его жизни.
Маня падала на колени, цеплялась за своего Пашу и умоляла не уходить.
Паша с чемоданом выходил за ограду, брал в руки гитару и тихим голосом пел свои заунывные песни о несчастной любви.
Потом выходили зарёванные дети и просили папку не уезжать в свой город Темиртау, к этой Алке разлучнице.
Паша ворачивался в дом, брал большую общую тетрадь в коричневом переплёте и писал в ней мелким бисерным почерком стихи про несчастную долю и неразделённую любовь.
Егор старел, но привычки своей ходить к Татьяне не бросал, агронома её давно уже не было, сын Фёдор тоже жил где-то далеко.
Вот и делал Егор мужскую работу, а потом пили чай с баранками, они и Нину звали чего, мол, уже делить жизнь прожита, да она не шла, а выглядывала тоскливо в щели забора да слала проклятия разлучнице Таньке.
Паша тоже гулял, не так как тесть, но тоже…Ходил в клуб, на репетиции, пел там свои шедевры со сцены, в хоре пел.
На каждый праздник приходил Егор с Ниной и Татьяной, а как же, Маня с детьми и все ждали затаив дыхание, когда Паша будет выступать.
А потом яростно хлопали.
Тех внуков, от сына и дочери, Егор с Ниной не так знали хорошо, жили они далеко, а эти, «свои» были рядом.
Приезжала несколько раз мать Пашина, каждый раз с новым мужем, а один раз с двумя.
Каждый раз Маня на крыльях летала, чтобы угодить свекрови, но так и не получилось это у неё.
Провоняв весь дом тонкими, длинными сигаретами своими, нагрузившись подарками, отчаливала свекровь Манина, осыпая ту проклятиями, что загубила её мальчика, такого хорошего…
Вася уехал к дядьке, тоже к морю, женился там, на тихой и спокойной девушке, она ему мальчика с девочкой родила, породой, конечно, в кержака, ничем не вытравишь ту породу.
Валя лошадью по дискотекам скакала, жертву себе выбирала, да никто не вёлся, так если на пол…ночи.
Вышел старый Егор до ветру, гля…крадётся кто-то с сеновала, ну он сноровку не потерял…
Уже через пятнадцать минут весь расклад знал, и кто таков, и откуда, и что это с Валей они вдруг на сеновале его делали.
Говорит звёзды считали, Анатолием зовут.
Пригласил на чай того Анатолия, обещал, да не приехал. Как так?
Опять поймал, опять пригласил вежливо, снова не приехал, и так раз пять.
Ну что же?
Валю за шиворот, Нину с Таней (а как?) туда же, в Ниву красную и попылили в соседнее село.
Мигом нашли, где такие-то живут. Увидал Анатолий гостей незваных, и по огородам стрекоча дал, да никто от деда Егора не уходил просто так, ружьишко то завсегда в багажнике валяется, вот пригодилось, хорошо, что не дробью, а солью было заряжено.
Уууух, горело у Анатолия седалище -то потом.
Пообещали в гости приехать, в месте с мамой.
Не приехали, обманули.
С третьего раза поняли, когда на трёх машинах приехали, настойчиво в гости позвали.
Прикатили Анатолий с мамой вперёд своих гостей, на жёлтом запорожце, семь человек, ещё и гармошку прихватили.
Вот это дело другого рода, поговорили обстоятельно, разрешил дед встречаться с внучкой любимой, а через месяц как полагается свадьба.
-Стареет Егорка-то, — шепчутся бабы, — долго за парнем пришлось побегать видимо силу теряет блины то не действуют.
Вот и Валя с Анатолием зажили тот парень хваткий, мигом в роль хозяина вжился на Ниве дедовой ездит дела решает. Дед ту Ниву ни зятьку, ни внучатам не давал, а Анатолию гляди -ка дал.
Поднялся Анатолий, денежки зашевелились, гулял правда чуть ли не с первого дня. Валя всё знала, но терпела, по сих пор терпит.
Деда нет уже давно, а тестя Анатолий как-то в расчёт не берёт, не уважает он его, как и дед Егор.
Тесть до сих пор уезжать собирается, уж за семьдесят, а всё на гитаре бренчит, про Аллочку свою, любовь неземную.
Валя двоих детей родила, Марину, да Максима.
Марина не замужем.
-Видимо никому Егорка слово не передал, — шепчутся бабы, то Маринка -то, как кобыла гортоповсекая, ходит необъезженная, а силы у неё, словно у мужика, её парни уже боятся.
Вышел Анатолий на улицу до ветру, глядь…тень от сеновала крадётся…Надо Вале сказать, чтобы блинов по бабкиному рецепту испекла…
Мавридика д.
