После шумной столицы поселок, затерявшийся среди непроходимых болот и постепенно редеющих из-за вырубки лесов, дарил ощущение возврата в прошлое. Казалось, того и гляди навстречу мне выйдет темноволосая красавица в сарафане и с коромыслом на плече.
Хотя я вырос и живу в Москве, но родился я в этих краях. Мой отец проходил практику на еще действующем в те времена химзаводе, а мать была из местных. Хипповый вид моего папы пришелся не по вкусу моему деду, и тот, дабы защитить свою дочь, однажды прогнал отца со двора, угрожая ему двустволкой. Дед и не подозревал, что в то утро дочь намеревалась сбежать с приезжим студентом. В итоге студент уехал, а через некоторое время выяснилось, что дочь беременна.
Мама моя так и не смогла забыть свою любовь и после родов начала чахнуть на глазах. Когда дедушка и бабушка, похоронив дочь, вернулись с кладбища, возле их дома дожидался тот самый студент с длинными патлами вместо волос.
— Вы можете застрелить меня, но я без Кати не уеду! — сверкнув глазами, заявил он. — Я ее люблю и приехал просить ее руки!
— Нет больше Кати, — угрюмо ответил дед и, забрав меня из рук плачущей бабушки, передал моему отцу.
Дед считал нас с отцом ответственными за смерть его дочери и не желал видеть ни того, ни другого. Он был суровым человеком. «Настоящий медведь!» — говорил о нем мой отец. Папа мой так никогда и не женился, я стал единственным смыслом его жизни. Нелегко мужчине было в одиночку растить ребенка, но отец каким-то образом справился. Я вырос, а недавно получил в наследство дом деда. Деда, который дожил до восьмидесяти четырех лет, но так ни разу и не пожелал встретиться со мной.
— Простите, не подскажете, это дом номер восемнадцать? — спросил я, обращаясь к женщине, моющей окно в доме, который, по логике теперь принадлежал мне.
Женщина высунула наружу свой необъятный бюст и спросила:
— А ты, случаем, не деда Степана внук? Никитка?
— Он самый, — улыбнулся я.
— Ой, а что это у тебя рука вся черная? Испачкался где?
Я вытянул вперед руку и покрутил перед собой, пытаясь понять, что она имеет в виду.
— Это не грязь, а татуировка, — ответил я.
— Ааа! Видела я по телевизору, там все артисты такие же чумазые ходят. А ты что же, тоже артист?
— Почему сразу артист? Сейчас так модно, — возмутился я.
— Модно? Ишь ты!
Тетка улыбнулась и, перекинув ноги через подоконник, легко спрыгнула на землю. Я удивился тому, что она не застряла в окне, с ее телосложением.
— А вы живете тут? — указал я кивком головы на дедов дом, параллельно соображая, были ли у деда еще родственники. Вдруг нотариус что-то напутал, и я не единственный наследник. Бороться за эту бревенчатую развалюху у меня не было никакого желания. Я уже успел пожалеть о том, что послушался отца и ввязался в эту авантюру.
— Я живу по соседству. А в доме деда твоего слежу за порядком. Дом без хозяев быстро хиреет. А ты что с домом планируешь делать? — неожиданно спросила она.
— Не знаю. Не думал еще. А вы что посоветуете?
Женщина хитро улыбнулась.
— Оставайся да живи в нем.
Я от души рассмеялся.
— Я не смогу жить в такой глуши. У вас тут даже интернет не везде ловит, местами только. Я еле-еле навигатор подключил, два раза заблудился даже.
— Где тут у нас заблудиться можно? Или ты через лес шел? — удивилась женщина.
— С автобусной остановки я шел, — пробурчал я, — к вам даже таксисты не едут.
— Ладно, не обижайся, — сказала женщина и представилась, — меня Люба зовут. В доме чисто, можешь располагаться. А я сейчас к тебе свою дочку пришлю, она обед принесет. Небось проголодался с дороги, да и щуплый ты какой-то. Оно и понятно, на московских харчах не забалуешь.
Люба вышла за ворота и пошла по дороге, но ее громкий смех еще некоторое время звучал у меня в ушах.
Я осторожно вошел в дом и огляделся. Вот куда точно ни разу даже не заглядывала цивилизация! Впечатление было такое, будто я попал в сказочную избу и сейчас с печи свесит свои еще не ходячие ноги богатырь Илья Муромец. Часть помещения занимала эта самая печь, такая белоснежная, как будто ее только что побелили. Что, в принципе, было не исключено, с этой Любы вполне станется. В углу стоял монументальный стол, занимающий львиную долю оставшегося пространства. С двух сторон от стола были установлены лавки. Блестящие, как будто тоже свежеокрашенные.
Я поднялся на второй этаж по скрипучей лестнице и замер. Над высокой кроватью с вычурной спинкой из темного металла висели мои фотографии. Отец периодически отсылал деду мои снимки, как бы давая отчет о проделанной работе. Вот я делаю первые шаги, вот самостоятельно ем кашу. Я в детском саду в костюме зайчика, школьные фото и так далее. Последний снимок был армейский, пятилетней давности, где я в парадной форме и с залихватской улыбкой на устах.
То, что дед держал мои фото над своей кроватью, поразило меня до глубины души. Не уж-то этот «настоящий медведь» питал в отношении меня нежные чувства?
— Есть кто дома? — послышался голос снизу.
Я в пару шагов спустился с лестницы и, затаив дыхание, уставился на нее. Никогда прежде мне не доводилось видеть таких красавиц! Огромные серые глазищи в обрамлении собственных густых ресниц. Роскошные каштановые волосы, собранные в хвост на затылке. Легкое летнее платье не скрывало ее фигуру, облегая упругие участки тела и спускаясь до колен.
— Ты Никита? — спросила девушка, как мне показалось, с вызовом глядя на меня.
— Да. А ты?
— Я Настя. Мама прислала тебе обед. Почти как в ресторане, — рассмеялась она, оголяя ряд белоснежных зубов.
Девушка прошла вперед и уверенными движениями расставила на столе различные мисочки. Затем распахнула дверцы старинного буфета и достала оттуда посуду и столовые приборы.
— Обедайте, ваше высочество! — присела она в полупоклоне и, рассмеявшись, вышла за дверь.
Я, словно истукан, стоял на месте, не смея даже дышать. Неужели на свете бывает такая красота? Мало того, что в натуральном виде (я не заметил даже следов косметики на ее лице), так еще и в такой глуши! Даже голливудские актрисы не могли бы сравниться красой с этой Настей, чего уж говорить о тех, с кем я был знаком!
Я с опаской оглядел угощение. В ноздри ударил самый невероятный аромат и, в очередной раз подумав о том, что нахожусь в другом мире, я накинулся на еду.
Честно сказать, на моем приезде сюда настоял отец. Он утверждал, что если мы проигнорируем это наследство, старик и с того света достанет его самого. Сейчас же, впервые с того момента, как я сел в самолет, я перестал сердиться на отца за то, что отправил меня непонятно куда и непонятно зачем. Не стану скрывать, основной причиной моего переменившегося вдруг настроения была девушка Настя. Я понял, что не прощу себе, если не познакомлюсь с ней поближе.
Проглотив обед, я отправился на прогулку. Нужно было разыскать дом моих благодетельниц и поблагодарить их.
— Шустрый ты! — услышал я голос из-за забора. — Дед Степан обед на целый час растягивал и очень гневался, если я приходила за посудой раньше этого срока.
— Вы и деда моего обедом кормили? — я, улыбаясь, подошел к самому забору.
— Дед Степан десять лет назад ослеп, а в последнее время ему совсем тяжело стало по хозяйству управляться.
Уши мои моментально залила краска стыда. Хотя во взгляде ее серых глаз не было осуждения в том, что за моим дедом ухаживали они с матерью, а не я, его внук. В ее глазах читалась печаль, и от этого они казались еще прекраснее.
— Хороший у тебя дед был, Никита! Суровый, но справедливый. Он был как скала, сейчас таких не производят! — звонко рассмеялась девушка.
— Расскажешь мне о нем?
Я ловко перепрыгнул через забор и приземлился неподалеку от нее.
— Расскажу, — милостиво согласилась она, — ты только особо не зазнавайся. На этом самом месте, где ты сейчас стоишь, твой дед однажды чуть не застрелил человека.
— Как так?
Я на всякий случай отошел немного в сторону.
— А, так! Спасал он меня, ясно?
— Ясно. А от кого?
— Много будешь знать, скоро состаришься!
Собираясь в эту поездку, я планировал обернуться за день. Ночевать в доме деда мне вовсе не хотелось. Но когда мне пришлось добираться сюда чуть ли не на лошадях, я понял, ночевка неизбежна. Теперь же я поймал себя на мысли, что вовсе не хочу торопиться с отъездом.
— Покажешь мне завтра, где похоронен мой дед? — спросил я Настю.
— Покажу, конечно.
Мне показалось, что улыбка ее стала немного светлей. Мне было приятно думать о том, что Настя обрадовалась моему желанию немного задержаться.
На следующий день мы пешком отправились на кладбище. Шли полем, заросшим высокой травой, и я по дороге нарвал для нее небольшой букетик полевых цветов.
— Спасибо, — смущенно проговорила девушка, посмотрев куда-то в небеса. Как будто это «спасибо» относилось не ко мне, а к кому-то там, за облаками.
Могила деда была аккуратно ухожена. По всему периметру были посажены цветы, оградка покрашена в светло-зеленый цвет, а на венке, накинутом на металлический крест, красовалась надпись: «С благодарностью за все!».
Проследив за моим взглядом, Настя сказала:
— Твой дед во всем помогал нам с мамой с тех самых пор, как мой отец бросил нас.
Я помолчал, размышляя над ее словами, а затем спросил:
— Выходит, ты хорошо знала моего деда? Не подскажешь, почему у него над кроватью развешаны мои фотографии? Мне казалось, дед не очень-то жаловал нас с отцом.
— Гордость мешала ему признать то, что он давно простил твоего отца, — ответила Настя. — А тебя он любил всем сердцем! В последнее время, когда дед Степан уже не мог видеть тебя на снимках, я описывала ему каждую черточку твоего лица. — Настя рассмеялась, — так что я знаю о тебе намного больше, чем ты сам! Когда описываешь чью-то внешность, непроизвольно задумываешься о характере этого человека.
— И какой же у меня характер?
— Ты весь в него! — Настя кивнула в сторону могилы деда.
— Я кажусь тебе суровым? — усмехнулся я.
— Скорее упрямым. И, конечно, справедливым.
Никто никогда еще не называл меня справедливым, и это определение показалось мне несколько завышенным, приписанным мне благодаря заслугам моего деда.
— Ты говорила, дед спас тебя?
— Да. Спас от насильника. Пять лет назад неподалеку от поселка была пилорама. Один из работников, приезжий, встретив меня однажды в магазине, не давал мне прохода. И вот как-то под вечер, когда мама еще не вернулась с работы, пришел к нам домой и стал приставать ко мне. Я сумела вырваться и выбежала во двор. Возле забора он снова накинулся на меня. Тогда и появился дед Степан с ружьем в руках. Он сначала пальнул в воздух, а потом навел ствол на того парня и пообещал, что отстрелит ему то, что у него между ног, с любого расстояния. Приезжий не знал того, что дед Степан совершенно слеп, и поверил его словам о том, что дед стреляет без промаха. Позже дед Степан сказал мне, что его слепота спала парня. Дед боялся попасть в меня, поэтому не стал стрелять, а будь он зрячим, то не стал бы с ним разговоры вести.
В тот момент мне страшно захотелось обнять Настю, но я кое-как сдержался. Было что-то странное в этой ситуации. Мне казалось, будто я сам присутствовал при той сцене, о которой она рассказывала. Видел все глазами моего деда, а вернее вместо него. И мое желание застрелить насильника было ничуть не меньшим.
Я прожил в поселке целых три недели. Поднял повалившийся забор со стороны леса на участке Любы и Насти. Подлатал крышу у них на бане и еще произвел некоторые необходимые хозработы. Не сказать, что ранее я владел необходимыми для всего этого навыками. Но руки словно сами знали, что им делать, я даже в интернет не лазил, чтобы получить руководство к своим действиям.
С Настей мы каждый вечер прогуливались вдоль русла реки, что огибала поселок с двух сторон. Я так ни разу и не решился приблизиться к ней. Хотя, не спорю, мне этого ужасно хотелось.
В ночь перед моим отъездом Настя сама пришла ко мне. Сказала, что хочет, чтобы у нее осталась частичка меня, хотя бы в виде воспоминания. После первого же нашего поцелуя я передумал уезжать, но потом, когда мы уже просто лежали рядом, она попросила забыть о том, что произошло, и жить своей жизнью.
Меня на самом деле ждали в городе дела, и на следующий день я все-таки уехал. В Москве жизнь течет совершенно иначе, в сотню раз в более ускоренном времени, что ли. Я и глазом не успел моргнуть, как с того времени прошел почти целый год. Не то чтобы я не думал о Насте. Скорее, наверное, я несмел думать о ней. Когда она в то наше последнее утро провожала меня, я спросил, не желала бы она поехать со мной? Пусть не сейчас, а через какое-то время. Я бы мог даже приехать за ней, если она захочет. Но Настя с уверенностью отвергла мое предложение.
— Я не хочу уезжать отсюда. Я боюсь потерять саму себя. Да и ты покажешься мне другим. Поэтому пусть все остается как есть.
И вот через одиннадцать месяцев я получил письмо. Бумажное послание с вложенной в него фотографией. На фото был младенец, а письмо было от Любы. Люба писала, что у меня родился сын, его зовут Степа, в честь моего дедушки. Никаких других объяснений в письме не было. И про Настю там тоже не было ни слова.
Размышляя над этим ночи напролет, внутри меня возникла уверенность в том, что история повторяется. С Настей наверняка что-то случилось, раз не она, а ее мать прислала мне письмо и фотографию ребенка. Страх сковал меня изнутри, когда я подумал о том, что Настя могла умереть так же, как моя мама.
Позвонить Насте я не мог. Еще по возвращению в Москву, спустя где-то неделю, я, скучая по ней, попытался дозвониться. Но номер телефона Насти уже в то время был отключен. Мне даже подумалось, что девушка специально поменяла номер, чтобы избавить себя от общения со мной.
Как только в голове возникло ощущение того, что я могу ее больше не увидеть, я сразу отправился в путь. Мне казалось, что самолет летит слишком медленно, а автобус и вовсе плетется, будто старая кляча. Промчавшись по поселку, словно вихрь, я остановился возле дома Насти. Зайти внутрь не было сил, и я несколько минут стоял, глядя на входную дверь.
Во двор вышла Люба и вскрикнула, увидев меня.
— Никита! Это ты или ты мне кажешься?
— Я, — я спешно прошел по двору, приблизившись к ней, и дрожащим голосом спросил, — А где Настя?
— Насти нет.
Я опустил голову и, усевшись прямо на крыльцо, закрыл лицо руками.
— Настя в больнице, — проник в сознание голос Любы. Я вскочил на ноги и стал трясти Любу за плечи.
— Что с ней? В каком она состоянии?
— В-в-в нормальном состоянии, — заикаясь, ответила Люба. Я отпустил женщину, и она на всякий случай сделала пару шагов назад. — Настя со Степкой на плановый осмотр отправилась. А ты чего такой нервный? Расстроился из-за моего письма?
— Расстроился из-за того, что вы обе раньше со мной не связались! А если бы с Настей что-то случилось!
— Что?
— Не знаю…, — я снова сел на крылечко, — как с моей мамой, например.
— Ой, прости, Никитушка! Я как-то не подумала о том, что ты так это воспримешь, — Люба присела рядом и погладила меня по голове, — мы с твоей мамой раньше дружили. Очень Катя отца твоего любила. Все ждала, что он вернется. Немного совсем не дождалась…
Я поднял затуманившиеся глаза и увидел, как в калитку входит Настя, толкая перед собой коляску. Я уже успел забыть, насколько она красива! Поэтому минуты полторы просто пялился на нее.
— Зачем приехал, дом продавать? — спросила Настя, не гладя на меня.
Она остановила коляску возле окна и поправила одеяльце, которым был укрыт ребенок.
— Нет. Пускай постоит еще, не то новые жильцы и снести могут. К тому же там может поселиться какой-нибудь проныра и уведет тебя у меня.
Настя посмотрела на меня с укором.
— Как видишь, я уже не свободна.
После этих ее слов Люба скрылась за дверью, и я догадался — письмо было отправлено ею втайне от дочери.
Я не спеша подошел и заглянул в коляску. Дыхание перехватило. Я никогда еще не видел так близко младенцев, а осознание того, что это мой ребенок, просто сводило с ума. Дикий восторг отразился на моем лице, и Настя поспешила забрать малыша.
Прижимая к себе сына, Настя спросила:
— Ты надолго?
— Зависит от тебя. Настя, хватит уже играть в прятки! Тем более нам вроде бы как уже поздно бегать друг от друга. Ребенку нужна семья. Ты так не считаешь?
— А ты тут причем?
Я немного опешил от ее слов, но тут же взял себя в руки.
— Ты права, не причем. Но ведь все еще можно исправить!
Из дома вышла Люба и, осторожно забрав из рук Насти ребенка, сказала:
— Никита знает о том, что Степка его сын. Поговорите пока, а я с малышом посижу.
Глаза Насти метали молнии, но деваться ей было некуда.
— Ладно. Прости, что скрыла от тебя, — сказала Настя, направляясь к беседке.
Я пошел за ней следом.
— Ничего. Возможно, тебе настолько противна моя физиономия, вот ты и не пожелала осчастливить меня этой информацией, — пошутил я.
— Дело не в этом. Я с детства была влюблена в твою, как ты выражаешься, «физиономию». Но я всегда знала, что ты так и останешься для меня мечтой.
— Это еще почему?
— Потому что мы живем на разных планетах, Никита! Разве ты не видишь разницы?
— То есть дело только в этом? А ты в курсе, что между нашими мирами давно существует связь? Самолеты, поезда и прочие транспортные средства?
— Я уже говорила тебе, я не уеду отсюда! Мой отец однажды уехал в ту же Москву на заработки, обещал вернуться через полгода. С тех пор мы с мамой живем одни. Я не брошу маму так же, как он! Да я и не желаю для себя другой жизни. А ты не останешься здесь. Я все это понимаю, а ты нет.
— А что я здесь буду делать? Убирать навоз на местной свиноводческой ферме?
— А что плохого в навозе? Или ты считаешь, будто бекон, что подают в ваших московских ресторанах, никак не связан с навозом? Он, по-твоему, произрастает на дереве в окружении цветущих роз?
Голоса наши звенели. Мы ссорились! Ругались так, будто уже были женаты! В самом конце этого бессмысленного спора Настя сказала следующие слова:
— Уезжай, Никита! Порыв моей мамы вполне понятен, но я смотрю на вещи более реально, поэтому и не стала сообщать тебе о своей беременности. Я справлюсь со всем сама. Это лучше, чем разочароваться потом.
Примерно после этих слов я осознал, что на самом деле зря проделал этот путь. Меня здесь никто не ждал и никто не мечтал о моем возвращении, как когда-то произошло у моих родителей. С чего я вообще, глупый, решил, что все должно повториться?
Регистрация на мой рейс уже заканчивалась. Я с задумчивым видом наблюдал, как граждане уже выстраиваются в очередь на посадку. Впереди меня ждала моя понятная и вполне уютная жизнь, и самым разумным было бы вовсе забыть обо всем. Присылать каким-то образом Насте деньги на содержание ребенка, через ту же Любу, к примеру, и все.
«Стоп!» — сказал я вслух, и пара молодых девчонок на соседнем кресле захихикали. Я вспомнил, как во время нашего разговора Настя обмолвилась, будто была влюблена в меня с детства! Что это значит, я не понимал. Разве можно полюбить человека по фото? Или потому, что он внук одного хорошего человека?
Я еще не решил, можно или нет. У женщин в голове все устроено несколько иначе. Но я точно знаю, что больше всего на свете желаю разгадать эту головоломку по имени Настя!
— Что? Что ты опять тут делаешь? — Настя вздрогнула, когда я с размаху отворил калитку и уверенным шагом прошел во двор.
— Разве не ясно? Вернулся познакомиться с продуктами переработки жизнедеятельности местных поросят!
Вот уже три года, как я живу в поселке. Вместе с Настей и сыном, разумеется. Из собственного упрямства или, чтобы доказать своей любимой жене то, что я не боюсь трудностей и не собираюсь сбежать при первой возможности, я на самом деле работаю на местной ферме. Не уборщиком помещений, конечно, а программистом, и так, по мелочи.
Кстати, убирать навоз мне все равно приходится. Теща так обрадовалась тому, что в доме появился мужчина, что завела целый сарай различной живности и, похоже, не собирается на этом останавливаться.
А если серьезно, я благодарен своему деду за такое наследство. Подозреваю, старик догадывался, чем обернется наша встреча с Настей. Дальновидный был, хотя и «настоящий медведь».
Автор: Юферева С.
