В электричке полно народу, и я каким-то чудом втискиваюсь между двумя плечистыми мужиками – у одного в руках потрепанный детектив, кажется, Маринина, второй всю дорогу громко треплется по телефону, так что к концу поездки я уже знаю имена всех его детей и жен, что сломалось в машине его брата и как нужно правильно мариновать шашлык. С этим самым шашлыком он и едет – перед ним стоит желтое эмалированное ведро, в котором, под большой белой тарелкой, придавленной кирпичом, стреляют своим уксусным запахом куски розового мяса. Несколько мух с интересом исследуют и белую тарелку, и красный кирпич, подъедая, видимо, прилипшие кусочки мяса. От этого зрелища меня начинает тошнить, и я кошу глаза в окно, которое мне загораживает книжка – второй сосед держит ее чуть ли не на вытянутых руках, время от времени пытаясь поправить несуществующие очки.
Лиля встречает меня на станции – непривычная, в широкополой шляпе, клетчатой рубашке, явно с чужого плеча, завязанной на животе затейливым узлом, в шортах и резиновых сапогах – ни дать ни взять иллюстрация к американскому вестерну.
— Ну ты как? – спрашивает она.
Я, которая всю дорогу убеждала себя не плакать, тут же захлюпала носом и просипела:
— Нормально.
Мы пошли вдоль проселочной дороги. Чуть впереди я заметила того самого мужика с ведром шашлыка – он довольно шустро для его комплекции шагал к дачному поселку, не прекращая разговаривать по телефону. Из-под ног то и дело прыгали кузнечики, воздух наполнился душным маревом и звоном комаров. Лиля то и дело поглядывала на меня, но молчала.
В общем-то, она позвонила мне, чтобы узнать – когда я смогу выйти на тренировку, и я сказала: «Завтра», после чего расплакалась. Лиля испугалась, что это я из-за операции, принялась меня утешать, но я перебила ее и сказала:
— Толя от меня ушел.
Повисла неловкая пауза. Хотя наши отношения давно уже перешли за границы официальных «тренер — ученица», любовные дела мы редко обсуждали. Я знала, что Лиля была замужем, но развелась и теперь живет одна, а я, в свою очередь, упоминала, что обручена с Толей.
Мы планировали пожениться года через два, когда он купит квартиру, а я, наконец, получу хоть одну золотую медаль. Ребенок не входил в эти планы, поэтому когда на тренировке я упала в обморок и пошла по врачам, сообщение терапевта, что мне следует сделать тест на беременность, ввело меня в ступор. Конечно, он оказался положительным, и я, недолго думая, записалась на аборт.
Толе я ничего не сказала – зачем? Мне не хотелось все это обсуждать, он еще начнет играть в благородство и будет настаивать на сохранении ребенка, а тогда точно конец моей мечте – когда я смогу вернуться в строй? Через год? Через два? Мне нужна была эта золотая медаль, я всю свою жизнь на это потратила, нельзя вот так вот сейчас взять и перечеркнуть все одной незапланированной беременностью.
Он случайно узнал – на почту пришла квитанция и какие-то документы, а я не вышла из своего аккаунта. Он возмущался так, будто я десять лет живу на две семьи и втайне от него завела трех внебрачных детей. Кричал, топал ногами, даже плакал. А потом собрал вещи и сказал:
— Это хуже, чем измена.
Его шаги еще долго раздавались гулким эхом у меня в голове, и я представляла, что он вот-вот вернется. В этот момент мне и позвонила Лиля.
— А ты знаешь что? Приезжай ко мне на дачу. Мне бывший муж завещал дачу, представляешь? Я уехала сюда на выходные, нужно все тут разобрать… Приезжай, поможешь мне, хоть отвлечешься.
Я ухватилась за это предложение как за пресловутую соломинку: если я останусь дома, буду сидеть у двери как собачонка и ждать Толю, а он ни за что не вернется, уж я-то знаю его характер. Живот тянуло, в голове словно тысячи гномиков отбивали своими молоточками, и я, выпив двойную порцию обезболивающего, потащилась на вокзал. И теперь вот шла рядом с Лилей на ее дачу. Точнее, дачу ее бывшего мужа, которую он оставил Лиле. Почему, интересно?
Домик был небольшой, с красной крышей и облупившимися зелеными стенами. Внутри было темно и затхло, нагромождение каких-то диванов и шкафов. За домом несколько грядок с засыхающим укропом и прочей зеленью, два куста малины и просто потрясающие розы. Девять миниатюрных клумб, в каждой из которой свой цвет.
— Какая красота! – выдохнула я.
Лиля ничего не сказала, неловко пожав плечом – дескать, ничего такого.
Мебель должны были забрать грузчики на другой день, а у нас с ней была задача разобрать в главной комнате все бумаги и личные вещи – что-то отправить на выброс, другое сложить в коробку и передать его семье.
— А они не обиделись, что он оставил дачу тебе?
Спрашивать напрямую, почему так получилось, я стеснялась.
— Да нет, кому она вообще нужна. Жена его сюда никогда не ездила, а сыновья в Англии учатся, какая им дача…
Когда мы закончили, Лиля развела огонь в мангале и достала из холодильника овощи, которые мы пожарили на решетке. Я обрадовалась, что это был не шашлык.
Сидя у огня, мы говорили о тренировках, о том, что в этом году я точно должна попасть в сборную. Я расспрашивала Лилю о ее победах, и, хотя слышала эти истории миллион раз, все равно внимала ей, затаив дыхание – какая же она была талантливая! Столько побед, такая яркая жизнь! Поговаривали, что тренер из нее никудышный, не воспитала она за свою жизни ни одну звезду, но я не собиралась от нее уходить, потому что верила – только с ней я смогу добиться победы.
Главных тем мы избегали – я боялась заплакать, если начну говорить про Толю, а Лиля была не из тех, кто лезет в душу. Но когда я в сотый раз проверила свой телефон, она спросила:
— Не пишет?
Я помотала головой.
Она посмотрела в темнеющее небо, на котором уже искрились первые звезды, и тихо произнесла:
— А ты совсем не допускала возможность родить?
Я вскинула голову.
— Нет. И он это знал. Мы обсуждали это тысячу раз. Ну какой может быть ребенок? Ты же вон тоже не рожала, оно и понятно – это же как потом набирать форму и вообще…
Лиля молча кивнула, пошевелив обугленной палкой догорающие дрова. Больше мы об этом не говорили.
Ее не стало через год. Никто не мог поверить – такая молодая, всего пятьдесят три, и на здоровье никогда не жаловалась, она даже простудой не болела! Но именно эта зараза свалила ее за две недели. В последний раз я говорила с ней по телефону, когда она уже лежала в больнице.
— Ты можешь мне кое-что обещать? – спросила она.
— Все, что угодно! – с горячностью ответила я.
Я думала, что она заговорит о спорте, чтобы я пообещала ей, что вернусь сразу же, как только рожу или что-то вроде того. Но она сказала:
— Ты бы не могла ухаживать за моими розами? Я там подробную инструкцию оставила, на столе в комнате.
Какие розы, какая инструкция? Наверное, она бредит. Но я все равно пообещала.
Через несколько дней после похорон мне позвонил нотариус.
— Лилия Витальевна оставила вам дачу, – сообщил он.
И тут я вспомнила про зеленый крашеный домик и девять миниатюрных клумб, на каждой из которых свой сорт роз. Я никогда не была цветоводом, но с другой стороны, когда мальчики появятся на свет, дача будет очень даже кстати.
В один из последних августовских дней я поехала туда – не на электричке, а на машине, Толя меня отвез. Он трясся надо мной, словно я была один из его редчайших образцов, которые привозил из своих экспедиций. Оно и понятно – беременность проходила сложно: во-первых, мы ждали двойню, а, во-вторых, после аборта у меня было осложнение, последствия которого оставались и теперь.
Пока Толя чинил сломанную ступеньку и сгребал граблями засохшую ботву, я собрала вещи Лилии в картонную коробку, совершенно не представляя, кому ее отдать. На столе лежала подробная инструкция по уходу за розами. Неужели она ожидала нечто подобное, знала, что скоро умрет?
Я вышла во двор и, щурясь от яркого солнца, принялась осматривать наши новые владения.
— А вы кто такие? – раздался любопытный голос.
Я подняла глаза и увидела на соседнем участке женщину в спортивном костюме – в одной руке у нее была лопата, в другой ведро.
— Здрасте. А мы ваши новые соседи.
— Да вы что? Неужели Лилька дачу продала? Не может быть!
— Нет, – вздохнула я. – Она умерла. Дачу оставила мне. Я ее ученица.
Женщина ахнула, выронив ведро, которое громко лязгнуло, и из него посыпались клубни картофеля.
— Жалость-то какая!
Она осмотрела мой округлый живот и кивнула.
— Ну, наконец-то тут дите появится! Уж как они с Эдиком ребеночка хотели, сколько раз пробовали!
Соседка кивнула в сторону роз и продолжила.
— Он каждый раз, как она ребеночка теряла, новый кустик садил. Ходил к ним, разговаривал. Она правильно сделала, что отпустила мужика – я слышала, двое сыновей у него. Только они сюда не ездили, он один всегда приезжал. Хороший был мужик, хоть и нелюдимый. Жаль его, тоже молодой помер. Вот и соединились они там на небесах друг с другом и со своими деточками.
Я стояла, не в силах вымолвить ни слова, казалось, ледяной ветер ворвался в теплый летний день, у меня мурашки пошли по рукам, и я сцепила руки, пытаясь согреться.
— Ну, счастья тебе, деточка, тут место хорошее, самое то с детями отдыхать. Тебе когда рожать-то?
— В ноябре, – сипло выдавила я.
Вроде солнце осталось солнцем, и розы как стояли, так и стоят, но вдруг все они показались мне ярче и живее. Как же так – она никогда не говорила, что хотела иметь детей, что пыталась… И ведь ни одним словом, ни одним жестом не обвинила меня, что я так легко отреклась от своего ребенка! Вот почему она так обрадовалась, когда я сообщила ей о беременности, вот почему заверяла меня, что медали подождут, главное – Толя меня простил и готов попробовать заново.
— Милая, может, пообедаем?
Голос мужа вырвал меня из горьких дум. Я смахнула их, как смахивают прилипшую паутинку, и пошла в дом.
