С Павлом мы дружили с первого класса. Несмотря на то, что Паша был сыном директора нашей школы, степенного и важного Петра Алексеевича, а я, как говорили все вокруг, безотцовщиной, наша дружба была довольно крепкой и доверительной. Мы все делили пополам. И тумаки, достающиеся нам обоим от старшеклассников ввиду нашего нежелания подчиняться им. Невзирая на синяки и ссадины, наши речи продолжали звучать дерзко, а взгляды оставались нахальными. Делились мы и различными сладостями, без которых молодой растущий организм не представляет себе нормальной жизни. Чаще всего лакомства, конечно, приносил Паша, а я только после мамкиной получки. Ну и, разумеется, мы делились всеми своими секретами.
— Я видел, как Аллочка Матвеевна возле зеркала в учительской поправляла лифчик! — с сияющим лицом поведал Пашка. — Она запустила руки под блузку и коснулась руками белья! Вот бы и мне потрогать ее!
— Да ну, она же совсем взрослая, и муж у нее есть! — поморщился я, в красках представляя картину, о которой рассказывал Пашка.
— Ну и что? Взрослая, значит опытная! Не то, что наши незрелые одноклассницы!
— Машка Симонова очень даже зрелая! — я расплылся в улыбке до ушей, представляя стремительно округляющиеся формы Машки.
— Это да! — с мечтательным лицом друг откинулся на спинку старенького дивана в моей комнате.
Потом мы, на некоторое время позабыв о своих взрослеющих организмах, шли взрывать самодельные бомбочки в виде стеклянных пузырьков, начиненных селитрой и металлической стружкой. И уже только когда совсем стемнеет, расходились по домам, возвращаясь в свои такие абсолютно разные жизни.
— Мам, я дома! — громким голосом кричал я, едва распахивал входную дверь. Целью моей было то, чтобы в комнате матери прекратилась возня и дядя Гена или дядя Слава, а иногда даже дядя Семен покинули наше жилище. Мать никогда не оставляла своих мужиков у нас на ночь, да и вообще старалась в моем присутствии не привечать никого. Берегла мою психику, как умела.
«Ужинай пока, Сережа, я сейчас», — кричала из-за закрытых дверей мама, и я традиционно отправлялся на кухню. Там я ставил на плиту чайник и кастрюлю с супом. Мать всегда варила суп, потому что это было намного экономнее, чем, к примеру, жаркое, которое я пробовал в гостях у Паши.
По моему мнению, Пашка жил совершенно в другом мире. Взять хотя бы само его жилище. Просторная четырехкомнатная квартира, заставленная сверкающей на солнце полированной мебелью. В качестве украшений по всему их дому были расставлены огромные напольные вазы, возле которых я даже дышать боялся, не то чтобы быстро передвигаться.
В нашей с матерью квартире передвигаться было гораздо проще, то есть мы с Пашкой могли там творить все, что пожелаем. Разбить у нас особо было нечего. Украшавший мою комнату сервант, к примеру, уже давно стоял без стекол. Стеклянные дверцы серванта расколотил еще мой отец, с размаху врезав по ним табуреткой. Отца я не помнил абсолютно. Мне было несколько месяцев отроду, когда он сгинул где-то на просторах нашей необъятной родины.
Возможно, как раз потому, что я считал своего отца этаким монстром, размахивающим стульями, отец Паши, Петр Алексеевич, казался мне лучшим папой на свете. Он никогда не повышал голос, даже когда мы все-таки умудрились разбить одну из огромных ваз. Прежде чем сделать замечание, он спокойно выслушивал наши аргументы и старался спокойно объяснить, что к чему. Именно от него я многому научился и, благодаря его мудрости, сделал некоторые правильные выводы, ставшие путеводными в моей судьбе.
В школе Петр Алексеевич также пользовался неоспоримым авторитетом. Ученики его не то чтобы боялись, скорее уважали. При этом достаточно было одного взгляда директора, чтобы прекратились любые безобразия.
Пашка в своей семье был поздним и единственным ребенком, и от этого, вполне естественно, долгожданным. Хотя ни в школе, ни в моем присутствии Петр Алексеевич не делал сыну никаких поблажек, но я частенько замечал, какая нежность появляется в глазах директора школы, когда его взгляд останавливается на Паше.
Случай, который произошел во время выпускного вечера, в один миг разорвал нашу дружбу с Пашей и заставил меня изменить мнение как о самом моем друге, так и о его отце. Пашке тогда нравилась одна девчонка из параллельного класса, и он уже несколько месяцев безуспешно добивался ее внимания. Саша, так звали ту девушку, на мой взгляд, ничего особенного собой не представляла. К тому же была несколько застенчива, что в том нашем возрасте не казалось особо привлекательной чертой. То ли дело Светка Снегирева! У нее настолько прогрессивные взгляды на жизнь, что ее бедрами любуется вся школа, включая учителей физкультуры и химии.
— Сережа, ты не видел Пашу? Не могу его нигде найти, а у меня к нему поручение.
Петр Алексеевич остановил меня в коридоре. Я как раз бегал в магазин за добавочной дозой шампанского, и теперь за моей спиной брякали бутылки в темном пакете.
— В зале вроде бы, — смущенно пролепетал я, стараясь задержать дыхание, чтобы директор не унюхал исходящий от меня запах алкоголя.
— Скажи, что я его здесь дожидаюсь, — понимающе улыбнулся Петр Алексеевич.
Я вбежал в зал и, передав одноклассникам шипучий напиток, попытался разыскать Пашу. Друга нигде не было, и только один из ребят сказал, будто видел, как Паша заходил в кабинет химии.
Было немного странно предполагать, будто Пашка в разгар веселья вдруг вспомнил о химии. Но, так как друг планировал сделать эту науку своим основным жизненным направлением, я подумал, что нудный преподаватель этого предмета Анатолий Борисович, вполне вероятно, намеренно удерживает Пашку в кабинете химии. Пытаясь обсудить с ним напоследок что-то якобы крайне важное для поступления в вуз, к примеру.
Когда я шествовал в кабинет химии вместе с отцом Пашки, я планировал таким образом спасти друга от прилипчивого химика. Заглянув же в полутемное помещение, мы никого не обнаружили. Я уже было подумал, что одноклассник, видевший Пашку входящим сюда, ошибся. А потом в лаборантской что-то упало, и послышался приглушенный всхлип. Петр Алексеевич немедля направился туда, а я, как зомбированный, двигался следом.
От того, что мы увидели в лаборантской, даже мне стало как-то не по себе. Сразу стало понятно, что действие, которое производил Паша в отношении девушки Александры, происходило против ее воли.
— Запри двери в кабинет, — развернувшись ко мне, скомандовал Петр Алексеевич. Взгляд его был таким, что я немедленно повиновался.
Что именно происходило в подсобке дальше и о чем они беседовали, мне не известно. До меня доносился только гул голосов директора и Паши, слов я не мог разобрать.
Вскоре Петр Алексеевич вышел ко мне и, посмотрев прямо в глаза, сказал:
— Если я попрошу тебя никому ничего не рассказывать, ты сделаешь это ради меня?
Я, не задумываясь, кивнул, и Петр Алексеевич велел мне идти по своим делам.
Эта история не имела никакого продолжения. Паша сказал, что его отец все уладил. Сам не знаю почему, но после того, что произошло, мне стало неприятно находиться в обществе Паши. Да и сам он как-то внезапно отдалился от меня. В скором времени я отправился в армию, а Паша поступил в химический вуз, как, собственно, и планировал.
***
— Папа, смотри, как я умею! — навстречу мне мчалась на велосипеде, отпустив руль, моя младшая дочь.
— Алена, я просил тебя не кататься по дороге! Тебе что, специальной площадки мало? — отругал я дочь. — А где твоя сестра? Кажется, она обещала следить за тобой во время катания на велосипеде!
— Вика с Данилой милуется, — захихикала дочка.
— Чего? С каким еще Данилой? О чем ты говоришь?
— Это не я говорю, а мама! — авторитетно заявил ребенок.
— Ну, я вам устрою! Совершенно распустились, пока я на работе пропадаю! — я погрозил кулаком в сторону окон нашей квартиры на третьем этаже, и, словно в ответ на мой жест, на балконе показалась белокурая головка моей супруги.
— Сережа, ты в магазин заехал?
— Нет. А надо было?
— Я же тебе писала! В доме нет молока, а я забыла его купить. Вот ни в чем нельзя на тебя положиться!
— Сразу уж и ни в чем? — усмехнулся я, потрепав по голове Аленку.
— Папа! Испортишь мою прическу! — увернулась дочь и снова выехала на дорогу.
— Катя! — прокричал я, задрав вверх голову и указав пальцем в сторону непослушного ребенка. Но жены уже и след простыл.
Никакого слада с этими женщинами! У меня в доме целых три совершенно неуправляемых особи, которые к тому же из меня веревки вьют. Знали бы об этом преступники, которых я отлавливаю, давно перестали бы воспринимать меня всерьез!
Буквально сразу после армии я начал свою трудовую деятельность в рядах доблестной полиции и на данный момент являлся рядовым оперативником. Работу свою я, несмотря ни на что, люблю. Как люблю и трех упомянутых женщин, то есть свою жену и двух прекрасных дочерей. Судя по тому, что одна из них уже во всю «милуется» с каким-то там Данилой, слишком прекрасных.
В тот день, едва я зашел в приемную нашего отделения, как в ноздри мне ударил не слишком приятный запах.
— Что, канализацию прорвало, — спросил я дежурного.
— Новенький опер ваш расстарался. Зачем-то притащил бомжей и устроил их в обезьяннике, как будто у них каникулы оплачиваемые, — недовольно пояснил долговязый Сева.
— Понятно, выслужиться хочет, — усмехнулся я.
Не знаю, что именно заставило меня пойти посмотреть на лиц без определенного места жительства. Бомжей я за время своей трудовой деятельности перевидал достаточно, ничего в них примечательного, кроме запаха, нет.
Тот старик сидел в самом дальнем углу и смотрел прямо на меня. Вначале я думал, мне показалось. Узнать кого-то в подобных личностях довольно сложно, потому что, едва человек начинает жить на улице, он становится как бы на одно лицо с остальными бомжами. Но, когда я вгляделся в его глаза, я понял, сомнений быть не может. Этот человек в грязной одежде, со всклоченной бородой и торчащими во все стороны волосами — Петр Алексеевич, директор нашей школы!
— Кто это? — спросил я Севу, указывая на старика.
— Бомж, — удивился дежурный.
— Фамилию свою он называл?
Увидев мое встревоженное лицо, Сева полистал журнал и подтвердил мою догадку, зачитав данные заключенного под стражу.
— Сергей Дмитриевич, вы же знаете, он мог назваться кем угодно, паспорта при нем не обнаружено.
— Спасибо, Сева, — вздохнул я. Потом, немного подумав, распорядился, — проводи его ко мне.
Сева хотел что-то возразить, но я уже направился в свой кабинет, мысленно пытаясь найти объяснение тому, что могло случиться с директором школы.
— Петр Алексеевич, это же вы? — спросил я, как только бомж присел напротив.
— Хотел бы я ответить отрицательно, но какой смысл, раз ты все равно узнал меня. Прости, Сережа, за это зрелище.
«Но как же так? Что случилось?» — хотел задать ему кучу банальных вопросов, но вместо этого встал и налил в кружку чай. Поставив перед Петром Алексеевичем дымящийся напиток, я молча посмотрел в окно. Если директор пожелает, он сам расскажет обо всем, что с ним произошло. А пока нужно было подумать, чем я могу ему помочь конкретно сейчас.
Я размышлял до самого вечера, но в голову ничего не приходило. В итоге я просто привез Петра Алексеевича к нам домой. Когда Петр Алексеевич понял, куда я его везу, он долго упирался и даже обижался на меня. Тогда я сказал ему, что это ненадолго и якобы его выпустили из камеры только потому, что я взял его на поруки.
Увидев моего гостя, жена ничего не сказала, лишь бросала на меня недоуменные взгляды. Когда же я отправил Петра Алексеевича в ванную, Катя не выдержала.
— Сережа, ты в своем уме?
Я увел ее на кухню и, прикрыв дверь, попытался объяснить, в чем дело. Жена знала обо мне все, включая историю моего детства, в которой не отделимо присутствовал отец моего бывшего друга Паши, Петр Алексеевич.
— Ты что же хочешь сказать, этот человек, тот самый директор школы?
Я кивнул.
— Может быть, ты ошибся? Сережа, ты уверен в этом?
— Уверен, к сожалению, — вздохнул я.
Дверь в кухню приоткрылась, и из-за нее показались лица обеих дочерей.
— Чем в прихожей так воняет? — наморщив носы, спросили они.
Катя посмотрела мне прямо в глаза и, видимо, мысленно приняв решение, сказала, обращаясь к детям:
— У нас гость, которому нужна наша помощь.
Затем жена прошла в спальню и, порывшись в шкафу, принесла стопку моей чистой одежды.
Позже Петр Алексеевич, переодетый в мою футболку и брюки, был приглашен к общему столу. Дети с любопытством разглядывали гостя, а он смущенно орудовал ложкой, подчищая содержимое тарелки. К концу ужина атмосфера несколько разрядилась, мы даже начали шутить, и Катя предложила, обратившись к нашему гостю:
— Петр Алексеевич, вы знаете, хотя Сережа и не доверяет мне свою прическу, но я неплохо орудую ножницами. Хотите, я сделаю из вас настоящего красавца?
Возможно, Петру Алексеевичу проще было общаться с незнакомой ему Катей, либо моя жена просто располагает к себе людей, в чем я тоже никогда не сомневался, но только во время стрижки бывший директор школы все же поведал Кате о том, почему он оказался на улице.
— Его жена умерла десять лет назад, — шепотом рассказывала мне обо всем Катя, когда мы уже лежали в кровати. — За год до этого его сын, твой друг детства, женился во второй раз. Жили они все вместе в той же самой квартире, похожей на музей, про которую ты мне рассказывал. Сын его потерял работу и не спешил куда-либо устраиваться вновь. Целыми днями сидел в интернете, пытаясь там что-то заработать. Жена Павла пилила за то, что он сидит на ее шее. И старику от нее доставалось по полной. В конце концов Петр Алексеевич оформил доверенность на сына, и тот стал получать его пенсию, как бы выдавая эти деньги за свой заработок. Время шло, ничего не менялось, и женщина совершенно слетела с катушек. Не в силах повлиять на мужа, она целыми днями изводила его отца. Буквально унижала его, обвиняя в том, что он вырастил никчемного сына. Тогда-то Петр Алексеевич и ушел из дома. Сначала он жил на даче у своего старинного приятеля, а когда тот скончался, родственники усопшего выставили Петра Алексеевича на улицу. Он попытался вернуться домой, но в квартире были поменяны замки, а его сноха, прямо из-за закрытой двери угрожала бросить его сына Пашу, если старик снова будет жить с ними. Петр Алексеевич рассудил так — жить ему осталось недолго, а Паша один, без жены, может опуститься на самое жизненное дно.
— Сколько времени Петр Алексеевич живет на улице? — спросил я, с трудом сдерживая сам себя.
— Полтора года, — ответила Катя и печально усмехнулась, — сетует на свое слишком крепкое здоровье, которое мешает ему спокойно умереть.
Голос Кати дрогнул, в глазах жены стояли слезы. Я обнял ее, размышляя обо всем этом и пытаясь придумать хоть какой-то выход для Петра Алексеевича.
Без сомнений, я мог вернуть ему его жилище и даже сделать так, чтобы старик проживал там один, без своих неблагодарных родственников в виде зарвавшейся снохи и по непонятным причинам деградировавшего Пашки. Но! Для старика такой исход дела станет абсолютно неприемлемым. Это я понимал прекрасно.
Я вспомнил тот неприятный случай, произошедший в лаборантской комнате во время выпускного. И совершенно точно осознал — причина, по которой Петр Алексеевич тогда, воспользовавшись своим положением и авторитетом, скрыл от всех поступок сына, наверняка при этом запугав бедную девочку Сашу, та же самая, что и сейчас. Он настолько любит своего единственного сына, что готов ради него умереть на улице!
Я также думал о том, что, возможно, сумею повлиять на родственников Петра Алексеевича и заставлю их изменить свое отношение к старику. О силе моего убеждения в отделе ходили легенды. Но и этот вариант не гарантировал ничего. Одно дело запугать мелкого воришку, и совсем другое изменить человека, заставив его полюбить или хотя бы более-менее уважительно относиться к себе подобному. Это и матушке природе порой не под силу.
— Сережа, я всю ночь думала о том, что мы можем сделать, чтобы вернуть Петру Алексеевичу его дом, — каким-то торжественным тоном заявила утром жена. Голос Кати даже звенел, будто мы находились высоко в горах, среди заснеженных вершин.
— И что же мы можем сделать? — улыбнулся я, любуясь ее сонным личиком.
— Ничего! Мы никак не сможем повлиять на его решение! Он слишком любит своего отпрыска, этого, с позволения сказать, твоего друга детства.
Не один раз я уже убеждался в том, что мы с женой думаем будто одной головой на двоих. Поэтому, как видно, мы и женаты!
— И что же нам делать в этой ситуации? — осторожно спросил я.
— Поселим его у нас на даче? — Катя посмотрела мне в глаза, и я улыбнулся еще шире.
— Я тоже считаю это лучшим вариантом. Боюсь, жить вместе с нами в нашей квартире директору не позволит его гордость.
— Только ты должен починить там печь! — строго сказала жена. — До зимы тебе как раз времени должно хватить!
Следующим летом мы всей семьей, перед тем как отправиться на дачу «в гости к Петру Алексеевичу», как мы называли теперь подобные вылазки, заехали в супермаркет. Катя с девочками что-то там выбирали на полках с товарами, а я со скучающим видом катил по проходу тележку. Из дверей, ведущих в склад, вышел мужчина в форме грузчика данной торговой точки. Одутловатое лицо в красных прожилках, мутные глаза, редкие волосы, неряшливый вид. Его облик не показался мне знакомым, и если бы Паша сам не окликнул меня, я вряд ли узнал бы его.
— Серега! Вот это встреча!
Друг детства как будто искренне бы рад видеть меня. У меня же была сотня причин не разделять его радости. Скрепя сердце, я все же перекинулся с ним парой слов, в основном отвечая на его расспросы о моей жизни.
— А ты как? — нехотя спросил я, когда в нашей беседе наступила пауза.
— Ты знаешь, тоже женат, — ответил Павел, покачивая головой в такт своим мыслям. А потом, как будто оправдываясь, добавил, — я тут временно работаю, жду место на крупном химическом предприятии. Буду руководить целым отделом.
— Ты все там же живешь, в квартире отца? — сузив глаза, поинтересовался я.
— Ага. Теперь это жилье стало еще престижнее, все же исторический центр города.
— А как твой отец, здоров? — спросил я, глядя прямо в его глаза.
Лишь на пару секунд он замер, а потом как в ни в чем не бывало ответил:
— Отец умер.
Автор: Юферева С.
