Марина Ивановна возвращалась домой с тяжёлыми сумками. Мрачные мысли не давали ей покоя. Она шла тихо, опустив голову и пинала маленький камешек впереди себя.
Устало села на лавочку, возле своего подъезда, открыла огромную, плюшевую сумку, коричневого цвета с золотистыми лямками в поисках ключей. Ну, вот куда они запропастились.
Перебирая вещи, наконец-то услышала звяканье в дальнем кармане и извлекла связку. Повертела в руках, словно впервые их держала. Старый брелок в виде сердечка был грязно-розового цвета. Немного помялся в двух местах, краска почти слезла.
Этот брелок был очень дорог для неё. Гриша, её любимый Гриша, подарил его в день свадьбы. Тогда же он сообщил радостную новость.
— Маринка, милая, мне квартиру дали. Ты представляешь? Мы теперь сами, отдельно жить будем. Ты рада?
— Да! Конечно, рада. Я все сама делать буду и готовить, и стирать, кормить тебя с ложечки буду. Ты моя умница, я тебя люблю. — нежно проворковала, новоиспеченная жена.
— Ты ж моя, малинка. Сладкая, как ягодка. Я тоже тебя люблю.
…
30 лет пролетели, как один день. Словно вчера они давали клятву в ЗАГСе, стояли такие красивые: она в белоснежном платье с рюшами, он в синем костюме с ателье. Вокруг родственники, мама, свекровь, все плакали почему-то и поздравляли молодых. Осыпали рисом, лепестками роз, монетами. Запускали голубей высоко в небо. Потом столовая, танцы до утра. Затем Гриша её привёл в новую квартиру. Там ничего не было, кроме одного, единственного матраса на полу. Но молодую жену это не смутило, все купят, а стол и шкаф у мамы возьмут. Все равно собиралась выкинуть. Наживут, какие их годы, зато жилье свое, собственное.
Через год родился Юрка, ещё через два — Настенька.
Время летело, только в садик пошли, уже Юра школу окончил, в училище поступил на слесаря. Настенька школу с золотой медалью окончила, в ВУЗ поступила сама, без блата.
Марина работала, а дома вторая смена. Выучили детей, да отпустили в новую, самостоятельную жизнь с лёгким сердцем.
Гриша помогал всегда по дому. Да и руки у него золотые. Табурет рассыпается, только на помойку нести, а Гриша возьмёт его, повертит в руках, тут, там подладит и как новенький. Марина в нем души не чаяла, любила сильно, а он её любил. Не ругались никогда, ладно жили.
В одночасье не стало его, ушёл на работу, поцеловал жену, а обратно уже не вернулся.
На остановке стоял, автобус ждал. Вдруг плохо ему так стало, голова закружилась, мутит, холодок побежал, а на лбу испарина сильная. Рука онемела, язык, как ватный стал. Сказать ничего не может толком, только за сердце держится. Люди мимо шли, не обернулись даже, не помогли, не спасли её Гришеньку.
Она увидела, что обед оставил, побежала за ним, отдать хотела, а он лежит без движения на грязном асфальте. В руках брелок крепко зажал, сердечко. Вызвала скорую, да куда там, опоздала она…
Похоронила честь по чести, а домой долго боялась заходить. Вот был человек и нет его, как она в пустую квартиру зайдёт. Никто не ждал там. Только пустая тишина.
Не могла она привыкнуть к этой мысли. Не могла и все тут, тяжело, сердце разрывалось, ревела с утра до ночи.
На могилу каждый день ходила, разговаривала с ним, словно живой он.
— Гриша, здравствуй, родной мой. Вот пришла рассказать тебе. Настенька то замуж выходит. Да не за простого человека, за городского депутата. Он значит, в думе сидит целыми днями, а домой приходит: Настя ему тапочки несёт, переобувает, да с ложечки кормит. И то ему не эдак, то не так. Все плохой Настю обзывает, не нравится он мне. А она влюбилась в него по уши, ничего не видит и не слышит никого. Вот был бы ты рядом, может тебя послушала.
А Юрка совсем плохой стал, пьёт беспробудно, с похорон твоих пьёт. Уже 3й месяц пошёл, а все на дне рюмки видит. Жена ушла от него, двоих детей забрала, не привозит даже. Может ты сверху то повлияешь на него, направишь, как надо жить…
Часами проводила время рядом, все полегче ей становилось. Домой уж поздно приходила, чтобы сразу спать ложиться и не думать ни о чем.
До пенсии оставалось совсем немного, каких-то пару месяцев. Но Марина и не думала уходить. Ей нравилось работать в спокойной, тихой компании.
А вчера начальница тактично намекнула, что держать её никто не будет. Уже и молодого специалиста подобрали на её место.
Марина не знала, как жить дальше. Работа — это единственное спасение от мрачных мыслей о Гришеньке. Что ей делать целыми днями? Готовить не для кого, а много ли одной надо. Да и привыкла уже она крутиться в бешеном ритме, а тут пенсия…
Марина грустно смотрела в окно. Соседские мальчишки и девочки визжали, бегали по детской площадке. Смеялись, играли в догонялки, катались с горки, на качелях. Счастливые…
Марина отвернулась, чтобы никто не видел её горьких слез.
С работы она ушла, точнее попросили. Пенсия копеечная, ни на что не хватает. Цены растут, как на дрожжах. В магазине приходится выбирать, что купить масло или сахар. А как без того или другого, даже каша не вкусная будет. Итак, на воде готовит, ещё и без масла… Хоть чай подсластить.
Юрка совсем пропащий стал. С квартиры выгнали, сначала по друзьям жил, а теперь к матери родной припёрся. Не было печали.
Работать не хочет, а на что его кормить. Одной и то не хватает.
Так он шальной, что придумал. Замахиваться стал, выучил, когда пенсия приходит и карту требует. На водку все спускает, ни о чем не думает. А выгнать тоже не выгонишь, родной же сын то.
…
Марина сидела, возле родного подъезда и не могла очнуться от мрачных мыслей. Только крепко сжимала заветный брелок, зажмурила глаза крепко и представила Гришеньку.
— Гриша, родной, забери меня к себе. Не могу я тут больше одна. Плохо мне без тебя.
По спине побежал холодок, Марина почувствовала сильную боль, сердце, как в тисках зажало, голова закружилась. Ватная вся стала, дышать тяжело. Резкая боль перешла в левое плечо. Пару минут и она вся обмякла, тихо сползла по лавочке вниз.
…
— Ну, здравствуй родной. Как ты тут?
— Здравствуй, моя малинка…
Любовь не купишь по заказу,
Не выберешь на вкус и цвет.
К одним она приходит сразу,
К другим — через десятки лет.
Одна — горит, другая — тлеет.
Да, скажем прямо, не тая,
Любовь стандартов не имеет.
Она у каждого — своя.
Коко Шанель
