Подсолнухи склонили к земле отяжелевшие головки и солнце грело их сухие затылки. Созрели к сентябрю, стебли их задеревенели и они уже не могут видеть солнце, не могут поворачиваться вслед его движению от рассвета до заката и внимать его жарким песням, веря, что лучшее впереди. Их час прошёл. Так и Нина поставила в душе своей точку.
— Наслаждайся, дочка, это будут лучшие годы твоей жизни. У меня такой возможности не было, — сказала она сидящей на заднем сиденье выпускнице.
Дочь поступила в институт и родители повезли её 31 августа в областной центр, с вещами.
— Нин, вот зачем ты ребёнка программируешь, можно подумать, потом она будет исключительно несчастной! — возмутился отец новоявленной студентки и опустил солнцезащитный козырёк своего авто — они повернули и солнце стало резать глаза.
— Потом она станет взрослой, выйдет замуж, появятся дети, а с этим всем и забот полон рот. Будет жить уже не для себя, какое там счастье.
— Да не пойду я замуж и уж тем более не буду рожать детей! Больно надо! — упрямо ответила дочь.
Нина на её слова хихикнула: иронично, но не злобно, а, скорее, с высоты своего жизненного опыта.
— Да куда ж ты денешься. Влюбишься и женишься.
— Женятся на девочках.
— Ну, а ты замуж выйдешь. Просто поговорка такая.
— Умеешь ты, Нина, зарядить ребёнка позитивом и верой в светлое будущее. Всё у тебя, Ася, будет хорошо, а после института и того лучше, — отец подмигнул дочке через зеркальце заднего вида. — Не слушай мать, она всю жизнь такая недовольная.
— Нечем было довольствоваться! У меня папка был алкаш, и мамка тряпка безвольная. Сбежала я от них при первой возможности, а дальше всё сама, ни копейки от них с 18 лет не видела, — пробурчала Нина и добавила: — А у тебя, Асечка, пусть вся жизнь будет прекрасной, я хочу этого от чистого сердца.
За окном всё поля да поля, и редкие, тонкие посадки деревьев разделяли их на разноцветные квадраты: одно поле сплошь жёлтое, пшеничное, стелются по нему золотым атласом колосья до самого горизонта, на другом торчат небрежные стебли с высохшими кукурузными початками, а следующее поле ещё зелёное, бог знает что на нём высажено. Подступившая осень всегда пахла для Нины урожаем и землёй, и отдавала горечью обид и всем тем неисполненным, оставшимся в далёкой и быстролётной молодости.
Все её возможности были упущены, все таланты погребены и, по большему счёту, винить в этом никого, кроме себя, Нине не оставалось. Но Нина долго считала, что во всём виноваты непутёвые родители, да по большей части так оно и было.
— Ниночка, может всё-таки останешься до конца, до 10 класса? У тебя же такие оценки, тебя же запросто возьмут в медицинский… — всё вздыхала её классная руководительница и убеждала, что Нине стоит остаться.
— Не могу, нет у родителей денег, Мария Владимировна, совсем нет. Им всё равно, чего я там хочу. А там же нужно за что-то жить, что той стипендии…
Училась Нина по месту жительства в самом лучшем среднем учебном заведении города — в гимназии, у которой были какие-то договорённости с медицинским вузом их областного центра. В гимназии делался большой упор на химию, математику и биологию. Для своего возраста Ниночка владела этими предметами в совершенстве и занимала первые места на олимпиадах.
После восьмого класса она поступила в местное медучилище, учебная нагрузка не то, что в вузе, и Нина подрабатывала на еду и одежду уборщицей. Её ещё не покидала надежда стать врачом. Замуж вышла в 19, особо не перебирала, потому что не терпелось поскорее съехать от родителей, от вечно пьяного и орущего отца, который колотил всех, и мать, и младших детей, однако Нину не трогал, наверное, чувствовал, что никогда не простит. Муж у Нины был отнюдь не принцем, а таким же обыкновенным парнем, как и Нина. Они сняли малюсенькую квартиру, оба зарабатывали мало. После декрета (который настал почти сразу) Нина решила, что в поликлинику медсестрой не вернётся, слишком копеечная зарплата. Она ушла в торговлю. Мечты стать врачом задвинулись за самые тёмные занавески будущего и Нина перестала в них верить.
Так и полетела жизнь в бесконечных заботах и тревогах: то дети, то проблемы с жильём и вечная борьба за место под солнцем. Всё сами, своими силами, никто никогда им не помогал. Нина с мужем трудились, не покладая рук. Постепенно появилась своя машина, купили недостроенный дом, отстраивали его по комнате, да сразу в нём и жили. И время пролетало так быстро, вроде бы ещё вчера было 25, а сегодня уже 30, потом 35, 38… Седые волосы проскальзывают у Нины и она ни о чём таком уже для себя не мечтает. Денег бы побольше зарабатывать, чтобы дочка с сыном ни в чём не нуждались, им и учиться надо, и квартиры потом нужны, Нина не допустит, чтоб они также, как она, губили свою молодость на беспросветную нужду. И только в преддверии осени на Нину всегда нападает тоска, как будто всё то несбывшееся, нереализованное и недолюбленное стучится жёлтыми листьями ей в душу и говорит: «Как же так, как же так, ведь ты могла бы…»
Заселив дочку в снятую малогабаритную квартирку, Нина сует ей на первую неделю денюжку.
— Мам, ну зачем так много! Мне столько не надо!
Нина покрепче зажимает денюжку в дочкином кулачке.
— Купи себе что-нибудь. Вкусненькое купи, не экономь. Может, какая вещица приглянётся.
Отец закатывает глаза:
— Компенсируешь на Аське свою безденежную молодость, разбалуешь.
— Молчи, — советует ему Нина, обнимает на прощание своё дитятко и они уезжают.
Без дочери в доме более пусто, сын где-то шатается с мальчишками, приходит поесть да переночевать. Нина вышла в сад, остановилась у кустов смородины и стала кушать последние ягодки. Осенью пахнет; всё живое словно замедляется, готовясь к зиме. Нина смотрит, как небо горит розовым вслед за закатным солнцем.
«Нет, нет, пусть у дочки всё будет хорошо. Всегда хорошо. А она, Нина, всегда ей поможет, никогда не отвернётся. Ведь хоть кто-то должен быть в этом мире счастливым.»
