– Да этот красавец ребенком совсем не занимается, все на себе тащу, – племянница ожесточенно помешивала сахар в кружке. – Уж лучше быть одной, на себя и рассчитывать. Что есть отец, что нету – поверь, Машка даже не заметит разницы.
– Заметит, не сомневайся, – отвечаю. – Мамина правда и правда ребенка – совсем не одно и тоже.
Как это знакомо. Когда дети росли, сама так иной раз думала. Мужа дома вечно нет, так, придет, в козу-дерезу поиграет, под потолок сыновей подкинет, на ноге покатает…
Еще и расскажет тебе, чего они орут и не слушаются, даст совет как детенышей правильно воспитывать. Как будто мама не знает. Просто готовить, стирать, кормить, убирать, купать и вот это вот бесконечное все – обычно на матери. Ей, честно говоря, не до веселья чаще всего. Особенно, когда дети маленькие и их двое. У нее на игры места в голове не остается обычно. Отец – другое дело.
Мой собственный папа был военным. Дома редко – мягко сказано. Первый раз в жизни с маленьким ребенком он вышел на улицу погулять в… 70 лет. И это был младший, восьмой по счету, двухлетний внук. Мне, младшенькой и любимой дочери, такой радости не досталось. Папа для этого был слишком занят. А я все равно отца своего очень любила. Больше, чем маму. Именно за его характер, за легкость, за то, что он умел играть, просто жил с нами в моменте, и, если давал что-то, ничего взамен не ждал. А мама жертвовала вечно – собой, временем, деньгами – вот прямо от себя отрывала, жила ради нас. Ну и ради него, да. И никак мы не могли ей вернуть назад все, что в нас вложено. Но это так, лирическое отступление.
Об отце историю хочу рассказать. О том, который «детьми не занимался».
Маленькой себя почти не помню, но тот летний день и четыре десятилетия не смогли стереть.
… Воскресенье. Август. Люди высыпали на улицы, большинство – без всякой цели, просто так. Пройтись по городу, подышать, насладиться последними лучами уходящего лета. Мы с родителями отправились в парк. В кои-то веки они оба свободны и вдруг решили со мной куда-то сходить. Хорошо быть младшей, только обычно родители уже поручают тебя старшим и сами с тобой лично никуда почти не ходят – незачем как-то, выгуляли с первенцем весь свой родительский пыл. Ну и вот оно, мое редкое детское счастье: мама, папа, я шагаем не спеша.
Парк в центре города, по пути к нему улица с магазином мечты. Да, да, конечно, «Детский мир». О, эти большие длинные витрины, наполненные стеклянными шариками… ощущение волшебства. Такой шарик иметь – равно обладать сокровищем. Незабываемо. Зашли в магазин. Быстренько проскочили отделы с одеждой и обувью – там все одинаковое, смотреть нечего, в канцтоварах мама что-то купила. И вот игрушки…
Как тут мимо пройдешь? Аккуратными рядами сидят плюшевые зайцы и медведи, стоят куклы. Все на одно лицо, только одеты по-разному: школьницы, медсестры, официантки (или кто там был в переднике?) и, кажется, даже космонавты. А еще пупсы разных размеров. Куклы меня не интересовали: этого добра хватало дома, всех мастей и размеров.
Вдруг мой взгляд упал на плюшевую, коричневую с желтым, обезьянку.
Я взяла ее в руки и подняла вверх. Озорные глазки блестели дерзко. Она была веселая и какая-то нездешняя, глядя на нее, хотелось петь и улыбаться. А еще – мечтать о дальних странах.
– Купите, а? – неуверенно пискнула я.
Мама с папой переглянулись, потом мама посмотрела на ценник – целых восемь рублей:
– Это слишком дорого. Почти босоножки. Определенно – нет!
Папа поднял брови, сделал понимающие глаза и развел руками, ведь мнение мамы было решающим: она вела хозяйство, знала цену деньгам.
– Нет. Если бы это было что-то необходимое, а то мартышка какая-то… – мама взяла у меня из рук плюшевую радость и аккуратно посадила ее обратно на полку.
Дальше я не шла – плелась, повесив нос, вслед за родителями. Праздничное настроение улетучилось, все вокруг стало серым. Не знаю, о чем думали родители, но я почти плакала от того, что деньги в этой жизни решают все, что маме с папой нет дела до моих переживаний, они скучные люди, которые живут от зарплаты до зарплаты.
Вдруг дорогу мне преградил отец. Этот взгляд… Никогда его таким не видела.
– Тебе очень нужна эта обезьянка?
– Да, очень-очень, – выпалила, вернее, выдохнула я.
Папа порылся в карманах брюк, достал червонец, протянул мне:
– Иди скорей, пока не закрылся магазин!
Не веря своему счастью, подняла глаза на маму. Она вздохнула и улыбнулась:
– Ну, что стоишь? Беги!
Как я неслась! Дорога, казалось, стала втрое длиннее, но я не останавливалась. Запыхавшись, чуть не врезалась в женщину со шваброй в руках, которая стояла в дверях, открывая их только для выходящих. Что?! Ждать до завтра? Ну нет, нужно во что бы то ни стало просочиться внутрь.
Крепкие руки уборщицы резко схватили меня за платье, и я, готовая расплакаться, всхлипнула:
– Тетенька, пожалуйста… обезьянку только…
Увидела купюру в ладошке, женщина смягчилась:
– Только быстро, – заговорщицки подмигнула она.
Обезьянка, необыкновенная и радостная, снова была у меня в руках. Я гордо несла ее, заглядывая в лица прохожих, словно хотела увидеть в их глазах восхищение и даже зависть. У меня в руках была не простая плюшевая игрушка, это была моя сбывшаяся мечта.
…Эта обезьянка и теперь у меня. Облезлая и потертая, она все так же хитро смотрит. Беру ее в руки всегда, когда становится грустно. Вспоминаю папу. Улыбаюсь, и сразу легче. Мама, наверное, обиделась бы и сказала: всего-то и было, одна прогулка и одна обезьянка, а все остальные дни кто тобой занимался? И не поспоришь ведь. Жалко маму. А с папой светло. Вот такая моя детская правда. Ну как есть.
