Тихая и невзрачная девушка Люба, живущая на соседней улице, действовала на Настасью, как красная тряпка на быка. Мало того, что Любаня эта мужика из семьи увела, так ещё и двойню ему родила, а у Насти за шесть лет брака с этим же самым мужиком даже забеременеть не получилось. И что в этой девице такого? Ни лицом не вышла, ни фигурой — страшила тощая. То ли дело Настенька — высокая, статная, коса русая до пояса. А эта малахольная что? Ни рыбы, ни мяса. Даже подержаться не за что.
— Да приворожила она его, как пить дать, — со знанием дела твердила озлобившейся разведёнке бабка Марья. — Быть такого не может, чтобы у мужика в одночасье вкус к бабам поменялся. Он же медведь рядом с ней. Ему помять надо, потискать… А что там мять-то? Тьфу!
— Но двух детей же как-то намял! — серчала Настасья.
— Да приворот это, говорю тебе! — стояла на своём старушка. — Любка до декрета где работала? В столовой колхозной, а туда все мужики на обед ходють. Я своими ушами слыхала, как трактористы её стряпню нахваливают: «Ай да борщ у тебя, Любаня! Хоть сейчас женился бы, если б не жена и трое спиногрызов».
— На борще женился? — скептически скривилась Настя.
— А на чём ещё-то? Путь к сердцу мужчины через где проходит? Правильно, через желудок. А у этой ко всем деревенским желудкам доступ был неограниченный. Плеснула Толику твоему в борщ зелье приворотное, он и побежал за ней, как баран на верёвочке.
— Медведь, баран… Шла бы ты, баб Маш, своей дорогой, а? — разозлилась Настасья. — Привороты ей какие-то мерещатся…
Прогнала назойливую соседку, а сама задумалась — вдруг Любка и правда Толика приворожила? Ведь зелье приворотное в тарелку с борщом плеснуть — много ума не надо. Не зря же все мужики деревенские этой нескладушке тощей влюблённо в спину смотрят.
Решила Настасья, что надо бы разлучницу на чистую воду вывести. Если Любка и правда в колдовство какое влезла — ей ведь не простят. Народ в колхозе правильный живёт, верующий, не потерпят рядом с собой ведьму доморощенную. Но хорошо ли это будет? Любку прогонят, а Толик с ней уйдёт…
Пришлось Насте к бабке Марье на поклон с извинениями идти, чтобы узнать, как мужа бывшего от приворота избавить можно. Должен же кто-то его спасти, раз он сам у себя под носом беды не видит.
— Ну так чем приворачивали, тем и отворачивают обычно, — пожала плечами бабка Марья.
— Борщём что ли? — нахмурилась Настасья.
— Да тьфу на тебя! — сплюнула под ноги гостье старушка. — Чего ты к борщу этому привязалась-то? А если это не борщ был, а суп гороховый? Или компот? Неизвестно же, куда Любка зелье своё лила. Разузнать надо бы, чтоб не ошибиться.
А как разузнать? Не идти же к сопернице ненавистной с вопросом, в какое блюдо она мужику уведённому любовный эликсир подливала. Посидели, подумали… Бабка Марья в итоге решила задачу эту непростую на свои старческие плечи взвалить. Настя на язык не сдержанная и на расправу скорая — а ну как психанёт и покалечит Любаню ненароком, а у той детки малые. Да и Толик зазнобу свою тощую в обиду не даст. Неприятностей потом не оберёшься. Нет, нут хитростью брать надо, а не нахрапом.
День прошёл, два… Подкараулила бабка Марья Любаню, когда та во двор вышла пелёнки стиранные на верёвках развешивать, и зовёт через забор:
— Любань! А поди-ка сюда, дело у меня к тебе есть.
— Здравствуйте, Марья Никитична, — улыбнулась старушке девушка. — Да вы заходите, чего у забора-то дела обсуждать? Я вас пирожками угощу свежими, утром сегодня напекла.
«И меня к себе расположить хочет. Небось в пирожки тоже гадости какой-нибудь напихала, отчего люди тянутся к ней потом», — подумала бабка Марья, но во двор всё же зашла. От пирожков, правда, отказалась — сослалась на слабый желудок и диету, для здоровья необходимую.
— Так какое дело-то у вас ко мне? — уточнила Люба, развешивая пелёнки.
— А ты деда моего помнишь? Прохора. Он сторожем на току работает, — зашла старушка издалека.
— Конечно, помню, — улыбнулась Любаня. — Он ко мне всегда за второй порцией борща приходил, пока я в декрет не ушла. А сменщица моя Нина ворчит теперь, что дед Прохор её стряпню хает. То чеснока ему в борще мало, то соли много, то свекла не хрустит.
— Вот-вот, — уцепилась за эти слова бабка Марья. — За рецептиком-то я к тебе и пришла. Плешь мне уже проел, хрыч старый. Всё ему не так, что я готовлю. Дашь рецептик-то, а?
— Конечно, дам! — с радостью согласилась девушка. — А хотите, я вам всю тетрадь с рецептами дам? Их мама моя записывала. Я-то наизусть уже всё помню.
Подарок судьбы просто! Сцапала бабка Марья пухлую тетрадь и бегом к Настасье — искать, что в рецептах секретного имеется. Два раза всё перечитали чуть ли не по слогам — ничего особенного не нашли.
— А испробую-ка я на Прохоре своём рецептики эти, — решила бабка Марья и ушла к себе домой варить борщ, потому что скоро дед должен был вернуться с работы.
Не понравился её борщ Прохору. Недосолила, капусты мало положила, мясо жёсткое получилось. Побежала старушка снова к Настасье.
— Ну точно борщ у ней приворотный был, потому как я по рецепту всё сварила, а Прохор тарелку с борщом этим разве что на голову мне не надел.
— Ну так всё равно ведь непонятно, что Любка туда добавляла, — вздохнула Настя.
— А неважно это, — махнула рукой бабка Марья. — Святая вода от любого колдовства помогает. Я завтра к отцу Афанасию схожу и водички-то у него наберу побольше. В колодец выльем, из которого Любка воду в дом носит. А чтоб наверняка получилось, будем с тобой по очереди туда святую воду подливать, пока Толика твоего приворот не отпустит.
На том и порешили. Вдохновлённая мечтами о скором возвращении Анатолия, Настя расцвела пуще прежнего. Рано утром бегала по росе в соседнее село — в церковь к отцу Афанасию за святой водой. Потом на работу спешила — коровки-то сами себя не подоят. А вечером прихорашивалась перед зеркалом и шла прогуливаться туда-сюда по соседней улице, чтобы незаметно воды святой в колодец плеснуть и хотя бы взглядом с бывшим мужем встретиться, когда он с работы к Любке своей бессовестной возвращаться будет.
Так прошёл месяц, потом ещё один. Полгода минуло, а результата — ноль.
— Да почему ноль-то? — непонимающе уставилась на соседку бабка Марья, когда Настя пришла жаловаться, что святая вода совсем не помогает. — Колясик-то, пастух наш, Прохору все уши прожужжал про то, какая у нас соседушка раскрасавица. Жениться на тебе хочет, да только не знает, с какого боку подступиться.
— Да не нужен мне Колясик! — всплеснула руками Настасья. — Я Толю вернуть хочу!
— Ну так Любка-то небось Толику каждый день зелье своё в еду подливает, оттого и не берёт его святая вода. Уж полтора года он эту пакость из её рук принимает. А Колясика попустило уже. Он ведь тоже раньше её приворотный борщ на все лады расхваливал, а теперь и не вспоминает о нём даже. Говорит: «Как Настенька на смену выходит, так у коровок наших даже молоко вкуснее делается». Поняла? Нет?
— А дед Прохор? — недоверчиво сощурилась Настя. — Его тоже попустило?
— А то! — уверенно кивнула старушка, умолчав о том, что о сваренном ею накануне борще дед Прохор сказал: «Вот похож на Любкин, но всё равно не такой».
* * *
Настасья вышла замуж за пастуха Колясика за три месяца до того, как Люба пристроила своих пострелят-близнецов в ясли и вернулась на работу в колхозную столовую. Мужики деревенские рады были безмерно, что на обед им опять будут подавать очень вкусный борщ, а за своего нового супруга Настя даже не волновалась — завтракает и ужинает дома, обедает на пастбище тем, что ему любимая жена в туесок положит. А ежели Колясик по случаю в столовую заглянет перекусить — ну так запас святой воды в доме всегда имеется и в еду регулярно добавляется. А как иначе-то? По-другому с ведьмовскими борщами приворотными бороться бесполезно.
