Венька и дед Сергей шли по кромке болота. Они уже довольно устали. У каждого была почти полная корзина грибов. День был серый, водяная осенняя пыль висела в воздухе, наполняя сыростью и без того водянистое место.
Вене нравился сырой воздух болота. Он с удовольствием втягивал в себя запахи прелых пней, грибов и дурманящих трав. Тут он потянулся к одной большой кочке, там стоял красивый гладкий моховик. Венька поставил корзину и ступил на кочку, но она тут же погрузилась в ржавую слизистую воду, потянув за собой юношу.
Веня даже вскрикнуть не успел, как одна нога его была почти полностью в густой жиже. Дед шедший впереди, услышал всплеск и оглянулся. Внук пытался выдернуть ногу из лужи, но ему это не удавалось. Парень одной рукой держался за близстоящую тонкую берёзку, которая гнулась, а вторую руку тянул к деду:
— Дед, помоги…
Дед Сергей от неожиданности отступил назад и побледнел.
— Хватай обеими за берёзку, — прошептал он и стал оглядываться, надеясь найти палку или бревно.
— Деда, — простонал Венька и увидя, что дед пятится назад от болотной ямы, рванул из последних сил и выскочил на коленки, ухватившись обеими руками за тонкую берёзку. Сапоги остались в болоте. Венька был мокрый по пояс, тяжело дышал и недоумённо посматривал на деда, вытирающего пот со лба.
— Эвона, как вышло, ты молодец, рванулся, а не то б… — лепетал дед Сергей, осматривая внука. А Веня тем временем совал в носки бересту вместе стелек.
— Я побегу домой, чтобы не остыть, а ты возвращайся… — сказал Венька и побежал трусцой по дорожке, ведущей к деревне.
Мать, завидя сына по пояс мокрого и без сапог, заголосила:
— Господи! Что случилось? Сынок? А где дед-то?
— С дедом всё в порядке, грей воду, баня тёплая? – крикнул Венька, скидывая с себя одежду у печки, — Дед в полном порядке, идёт. А я бегом – чтобы не околеть от холода. Ноги в кровь…
Мать вцепилась в Веньку и зарыдала.
— А сапоги в болоте оставил? Ох, проклятое. Ржавое… Сколько народу сгубило. Говорила я вам, не ходите вы туда. Мало вам хорошего леса? Кругом такая благодать, так нет – понесла вас нелёгкая…
— Хватит, мам, и без того на душе тошно… — теперь Венька, сидя у печки в одних трусах, как маленький мальчишка, прослезился на плече у матери, — Представляешь? Меня вниз жида тянет, а дед мне руки не подал… Вот что самое гадкое в этом. Я и подумать не мог…Родной дед. Мам…Сам еле выкарабкался.
Плечи парня вздрагивали, но он скоро взял себя в руки. Лицо Ольги окаменело. Потом она словно очнулась от боли:
— А что ты думал? Раз дед, так герой? Как видишь, и среди взрослых и старых есть трусы… Эх, папка, папка… Да я знала и раньше, но чтобы родному внуку…
Ольга махнула рукой и сказала:
— Иди в баню, помойся, не раскисай. А тебе наука на всю жизнь. Я ужин соберу. Хватит нам таких каникул. Завтра же домой, в город… Не хочу с ним тут оставаться… Пусть сычом сидит.
Венька уже выходил из бани, когда дед вошёл во двор. Он нёс две корзины грибов: свою и Венькину.
— Олюшка, — нараспев уставшим голосом проговорил дед, завидя на крыльце дочь, — вона я две корзины пёр, руки отваливаются. Вишь, как получилось у нас нескладно сегодня.
Ольга ничего не сказав, скрылась в доме, за ней прошёл и Веня, не взглянув на деда. В этот вечер за ужином все сидели тихо. Ели молча, сурово глядя в свои тарелки.
После ужина дед ушёл за свою занавеску спать и более не показывался, Веня и его мать тоже легли раньше. Долго не могла заснуть Ольга и в доме на фоне тиканька ходиков часто слышны были её вздохи.
Наутро едва рассвело, Ольга и Веня, подхватив сумки, вышли на крыльцо. Дед не вышел их провожать, только глянул на них в окошко. Когда дочь с внуком сели на рейсовый автобус, остановившийся почти около дома деда Сергея, он вытер слезу со щеки и проговорил:
— Ну, вот те, на те. Снова я во всём виноват. Всегда я у них во всём виноват. А ведь то дело случая. И вышло всё за слава Богу, хорошо. Так нет. Радоваться бы, а они на меня злобу точат…
Дед ещё некоторое время бурчал что-то себе под нос, а потом вышел в сени, занёс грибы и сел чистить их на скамеечку перед печью.
Ольга долго не приезжала к отцу. И не звонила. Лишь перед Новым годом приехала по традиции. Навела порядок в доме, наготовила, встретила с отцом и соседками новогоднюю полночь, а наутро снова уехала в город.
Про тот случай Ольга отцу не напоминала. Но и ласковой с ним не была. Когда она уехала, дед, помахав ей в окно, прикрыл занавеску и вздохнул:
— А ведь не простила меня Олюшка, не простила… Глядит, а глаза-то холодные, без тепла как прежде. Словно поневоле приехала, по службе. Век мне не искупить теперя того случая… Во как бывает. Ну, да что ж. Человек слаб. Кто в вине, кто в гулянках, а моя слабина — в нерешительности. Уж таков я уродился, хоть убейте меня. Хоть режьте. Что хотите делайте. А Венечку мне жалко… Он ко мне теперь и носа не покажет, — дед вытирал крючковатыми пальцами щёки и молился у иконы.
Слова деда Сергея оказались пророческими. Так случилось, что Веня два года не приезжал больше в деревню. А потом и деда не стало. Лишь Ольга приехала в дом и стала наводить свои порядки, вступив в права наследства…
