Саша стояла у окна и, вздыхая, смотрела, как ветер полощет чье-то белье во дворе. Простыни, словно атласные паруса, надувались и устремлялись куда-то вверх, а потом вдруг опадали, признавая свое бессилие. Береза, росшая у дома, дрожала и гнулась, разбрасывая вокруг золото осенней листвы. Она словно расплела свои косы и теперь, простоволосая, лихая, трепала кудри, изгибая тонкую шею.
Женщина отвернулась и, пройдя в темную, холодную комнату, села за компьютер. Обогреватель, притаившийся у ее ног, словно котенок, пытался хоть как-то помочь хозяйке, но и он был бессилен перед внутренней стужей, поселившейся в душе Александры.
Капли дождя сыпались на подоконник как охотничья дробь. Они заставляли вздрагивать и еще сильнее укутываться в колючую вязаную кофту.
Сегодня Саша получила очередной отказ от редактора.
-Вам следует еще поработать над произведением! Слишком сыро! Как-то поверхностно. Да и вообще, — мужчина в редакторском кресле шумно отхлебнул кофе из темно-синей кружки. — Сюжет «избитый». Мыльные оперы уже давно всем надоели.
А ведь это была «мыльная опера» несостоявшейся жизни самой Саши.
Александра нахмурилась. Пресно?
Она несколько лет вынашивала этот сюжет, словно заботливая мать; продумывая каждую мелочь, писала то, что сейчас лежит ровной стопочкой никому не нужной бумаги на пыльном столе.
Женщина посмотрела на часы и решила немного вздремнуть.
Сон навалился тяжелым, душным, тревожным покрывалом. В мире грез Саша иногда видела то, о чем писала. Сегодня перед ней стоял Герман, главный герой романа, умоляюще смотрел на свою создательницу и тихо просил:
-Ну, попробуй еще раз! Сходи к издателю! Сыро — прожарь! Добавь перца! А то я, действительно, какой-то уж очень гладенький получился! Таких в жизни не бывает, герои нынче перевелись…
-У меня больше нет сил. Знаешь, иногда, когда ты очень долго что-то готовил, потом и есть уже не хочется. Вот и у меня так. Даже не могу заставить себя прочесть то, что написала, еще раз. Противно! Сожгу, и все. Вон, соседке Маринке дам, пусть ее дочка калякает!
-А как же я? Я не для того проходил все эти мучения, что ты придумала для меня, чтобы вот так, просто взять и раствориться!
-Уйди! Ты плод моего воображения. Отстань!
-Брось! Все, что мы придумываем, где-то, да существует! Вот, например, сны. Ты никогда не замечала, что снится только то, что ты когда-то, где-то видела? Картинки ложатся в памяти ровными стопками. Чувства, образы, тени. А потом сон ворошит этот склад, словно ребенок, вытягивает понравившиеся игрушки, собирает их воедино, и получается сон. Но все это где-то есть! И я есть. Не смей распоряжаться мной, как рабом! Придумала, так доведи до ума! — Герман сердито смотрел на женщину, крутящую в сонных руках карандаш…
Герман, захлопнув дверь Сашиной квартиры, нырнул куда-то в темноту, растворился, уносясь в свой, литературный, существующий лишь на бумаге, мир.
…-Ну, что? Что она сказала? — тревожно спросила жена, когда Герман, измученный, бледный, вошел в прихожую, бросив шляпу на тумбочку.
-Сказала, что сожжет! — со вздохом ответил он, не глядя на супругу.
-За что? Что мы ей сделали? — Женечка, точная копия самой Саши, заломила руки. — Только жить начали, вон, Ирочка скоро в садик пойдет. А тут такое…
Семья в тоскливом молчании уселась ужинать за большой, круглый стол.
Если автор уничтожит свое произведение, то и герои, в испуге скривившись, тоже исчезнут. Их не будет уже нигде, их жизнь перестанет быть.
-Надо что-то придумать! — Женя вдруг бросила вилку на стол и с жаром заговорила, бросая быстрые взгляды на дверь, за которой спала дочь. — Давай, ты нас бросишь? Ну, не по- настоящему. Я буду переживать, страдать, потом ты вернешься. Душещипательные моменты Саша пишет хорошо! Всем понравится! Надо ей предложить.
-Ты в своем уме? — Герман постучал рукой по лбу. — Все, что она напишет, произойдет с нами по правде! Я на самом деле тебя брошу, а ты будешь страдать. Нет, надо найти другой выход.
Рукопись рукописью, сомнительный, маячивший еще где-то далеко успех Саши на поприще писателя, конечно, был важен. Но их мир, добрый, светлый, только что сложившийся из осколков, сотканный заново из распущенной пряжи Сашиного воображения должен остаться…
…Саша, замкнутая, отстраненная, вечно пребывающая в каком-то мечтательно-оторванном от реальности настроении, следила за происходящей жизнью как бы со стороны. Родители, знакомые, случайные прохожие — на всех она смотрела как бы через стекло, а жила в своих романах. Там была совсем другая Саша — бойкая, смешная и счастливая. Только звали ее уже Евгенией. Женя воплотила в себе то, что не смогла выразить в реальности Александра. Жить на бумаге было безопаснее и гораздо легче, чем в действительности. В своих мечтах, никогда не воплощающихся в жизнь по причине то ли лени, то ли уверенности, что не получится, Саша пробивала себе дорогу к счастью, теряла, расставалась, но лишь для того, чтобы найти что-то новое и лучшее, выходила из любых жизненных испытаний победителем. И мужа она придумала себе под стать, назвала его Германом, поселила свою мифическую семью в большой квартире, «родила» дочку.
И вот теперь, когда, казалось, идеальная жизнь создана, досконально проработана и прорисована до мелочей, ее отказывались признавать, считали скучной и «навязшей на зубах».
-Очередная сказка? Сашенька, ты никогда не издашь этого! — сказал ей как-то знакомый, один из первых прочитавший рукопись.
-Почему? — искренне удивилась она. — Хороший конец, много сюжетных поворотов. Вроде, все жизненно…
-Так, да не так! Текст хорош, когда он прошел через сердце. Вот я пишу о рыбалке. Хорошо пишу, не спорь. Почему? Потому что я сам стоял у кромки лижущей тебя волны у озера, чувствовал, как леска сначала тихонько, а потом все сильнее рвется из рук, отдаваясь силе пойманной рыбы. Когда я пишу, я чувствую запах тины и слышу плеск воды о борт лодки. А ты, ну, как сказать, сидишь в скафандре и пишешь. Ты знаешь, что женщине положено биться в истерике, когда она узнает, что парень пропал в поисковом отряде. Ты пишешь истерику. А ведь твоя Женька не такая. Войди в ее шкуру, сотри клише и сделай, наконец, из романа «конфетку»!
-А какая она, моя Женька? — поджав губы, спросила Саша.
-А какая ты?
Ответ заставил задуматься. В самой Саше было много силы, но ее замуровали еще давно, когда Сашка была маленькой. Резкий, отсекающий любые попытки наладить отношения, характер бурлил в душе неиссякаемым источником тревожного неспокойствия. Но такая женщина была бы никому не нужна. Укротить ее нрав, приручить, заставить доверять себе было слишком сложно и хлопотно. Тогда девочка «утопила» себя, спрятала под маской равнодушной отрешенности, потому что миру так было удобнее.
С детства Александра привыкла быть чуть более заметнее, чем серые пятна на серой же стене. Занятые, уставшие, издерганные родители шикали, одергивали, отмахивались от своего непокорно-бунтующего ребенка. Пришлось затаиться. И вот уже это «подполье», такое тихое и уютное, стало берлогой одинокой волчицы, изредка выходящей наружу, чтобы схватить что-то забытое и убежать. А жить хотелось. Тогда Саша перенесла себя в мир книг. Небольшие, яркие зарисовки рождались в ее воображении еще в школе. Некоторые рассказы она отправляла на конкурсы, что-то печатали. Но ее никто никогда не учил писать «по-настоящему». Вопреки заложенным задаткам, Саша не стала поступать на филологический или журналистику.
«Ох, ну, куда нам! Там такой конкурс!» — слова матери, ее растерянное, искренне недоумевающее лицо, испуганные глаза отразились в душе выпускницы и опустили занавес на мечту. Саше бы обидеться, разозлиться, пойти наперекор, поспорить со страхами!… Но нет, предвидеть неудачу было так ужасно, что не стоило и пытаться пробовать бросить вызов судьбе…
Вот Женька, выдуманная, «написанная», смогла. Ударила бы кулаком по старенькому столу на кухне, да так, что чашки бы подпрыгнули. Был бы скандал, но документы на журфак она все же подала. Та, книжная, ненастоящая Женя…
Две жизни, идя параллельно, хранили следы своего автора: реальная, скучная, и вымышленная, яркая, наполненная переживаниями, радужными всплесками и молниеносно режущими падениями. Вечером Саша приходила домой, садилась за компьютер и уносилась в мир, принадлежавший только ей одной.
И что же Женя? Чем она отличается от своей создательницы? Чем жизнь на шуршащих страницах отличается от жизни настоящей, пахнущей бензином и утренним кофе?
Евгения воплотила в себе все Сашины идеалы, все то несбыточное, сложное, что лопнуло когда-то мыльным пузырем в реальной жизни.
Женька была как будто перетканной, перелатанной версией своего автора. С детства вызывающе-откровенная, девушка отучилась в хорошем институте, бойко отвечая на вопросы профессоров и никогда не стесняясь поспорить, пойти «вразрез», «наперекор»… (Ох, как Сашка завидовала этой девчонке, рожденной в ее пытливом сознании…)
Студентку-отличницу заметили, взяли на работу в журнал и предложили писать статьи о путешествиях. Ища материал о восхождениях на горы, она познакомилась с Германом. Парень скептически осмотрел невысокую, щуплую девчонку с густой челкой.
-Ты? В горы? Ерунда. Подготовка нужна. Оставь до следующего года!
Евгения стала тренироваться, Герман, усмехаясь, помогал, подсказывал, хвалил.
Женя училась у него всему. (Саша никогда бы не полезла на отвесную стену, пристегнувшись к страховке, ведь ей всегда говорили, что она неуклюжа, «а вдруг веревка порвется, вдруг инвалидом останешься». Мамино «вдруг» засело прочной занозой, не давая рукам размахнуться, чтобы «рубануть с плеча»…) А Евгения скоро стала лазить на скалодроме как кошка…
Как-то после тренировки Герман и Женя ехали в автобусе. Тогда между молодыми людьми было уже нечто большее, чем просто интервью. Связь крепла, хотелось смотреть в глаза друг друга, держать за руку и просто быть рядом. Вечер разлил над городом чернильную лужу облаков. Зима только еще вступала в свои права, юлила и обманывала, то набрасываясь колючим репейным морозом, то вдруг поглаживая мимолетным теплом.
(О! Саша помнит, как писала этот эпизод – тщательно, аккуратно и нежно, потому что тогда она как будто сама ехала в том автобусе, держась за локоть мужчины и чувствуя его тепло…)
Молодые люди сидели в пустом автобусе и смотрели в окно. Дыхание, горячее, молодое, ложилось на стекло туманной дымкой. Герман протянул руку и нарисовал на окне смешную рожицу-солнце, задорное, по-детски щекастое, улыбалось Женьке со звенящего от холода окна…
Она запомнила этот рисунок навсегда.
А потом Германа вызвали в штаб, направили в экспедицию. Шесть туристов пропали в горах. Шесть жизней, шесть датчиков GPS исчезли в занесенных снегом горах.
Помощь вышла вопреки прогнозам погоды.
-Гер! Ведь нельзя сейчас идти! Прогноз же…- Женя кричала в трубку, но Герман строго оборвал ее.
-Ничего, хуже уже не будет. Пока еще не поздно, Женек, надо идти! Я позвоню завтра. Пока!
О том, что спасательная группа пропала, девушка узнала по сводкам спасательного батальона.
-Вы же сделаете все?! — с надеждой заглядывала она в глаза начальства.
-Жень, мы уже делаем! Иди домой, мы позвоним.
Ни «он позвонит», а «мы»… Сердце сразу остановилось, мозг считывал информацию с лица командира.
-Он вернется, слышите вы! Он сам мне позвонит, он обещал! — девушка яростно распахнула дверь опер штаба и ушла.
Потом побежала, без оглядки, скривив рот в гримасе страха и отчаяния….
Говорят, что близкие люди чувствуют друг друга. А ее сердце молчало.
-Мама! Я ничего не чувствую, понимаешь! Это значит, что все?… — Женя закрыла глаза…
Женина мать была совсем другой, «не Сашиной». Александра сделала ее такой, какой хотела видеть свою. Чуткая, мудрая и честная, она только обняла дочь и прижала к себе. Не было уговоров и пустых обещаний, что все будет хорошо, не было этих «перестань паниковать, успокойся, ты уже надоела со своими страхами!» Рядом с Жениной мамой было тепло. Душа таяла и ложилась ласковой периной, укрывая тревогу, гася ее своей нежностью…
-Верь, девочка моя. Надо верить! Он позвонит.
И целовала… Ох, как Женина мама любила целовать свою дочурку, хоть и совсем большую, в горячие щеки, нахмуренный лоб, в закрытые, трепещущие ресничками, родные глаза.
Дни сменяли один другой. Как будто перед Женей листали чей-то альбом с зарисовками обычной городской жизни, но она не вглядывалась в изображения, проскакивала страницы, ища ту, на которой все уже будет хорошо.
-Роман Федорович! Ну что? — сжав в руке телефон, девушка ждала ответа руководителя поисковой операции.
-Погода, Женька, будь она проклята! Все занесло. Жди! — и повесил трубку.
Сколько может выдержать человек, даже подготовленный, в горах, в усиливающийся мороз без запаса еды? Сколько еще ждать до того момента, когда зима отдаст то, что забрала не по праву?…
…Женя, осунувшаяся, бледная, с прозрачно-отсутствующим взглядом ехала из редакции домой. Автобус был пуст. Есть не хотелось, спать тоже. Она просто будет опять сидеть в кресле, накрывшись одеялом, и ждать.
За окном салона медленно двигающегося по заснеженной трассе автобуса вспыхнули чьи-то фары. Женя вздрогнула и подняла взгляд. Лучи прожекторов проезжающей мимо машины осветили запотевшее стекло. А там… Солнце, задорное, по-детски щекастое, улыбалось Женьке со звенящего от холода окна. Опять. Как будто Герман нарисовал его только что.
Девушка выпрямилась, расправив плечи. Уверенность теплой волной накрыла ее, тихо шепча на ухо веру в жизнь и надежду на близкую встречу. Губы повторяли слова, а солнышко на окне не казалось уже таким нереальным. Женя дотронулась до него, боясь, что рисунок вдруг исчезнет…
…Он позвонил утром. Напряженный, хриплый голос, долгие паузы. Ему было тяжело, но обещание сдержал.
Через час Женька уже стояла рядом с ним, ловя сонный взгляд любимых глаз…
…Разве могла Саша прожить такую жизнь? Она точно знала, что нет. И сожалела об этом. Свои мечты она обратила в чужие оболочки, наделила кукол воображения мыслями, сочинила сюжет и прожила его вместе с ними. Хоть так, пусть только в голове, но все, наконец, пропустила через себя, открыв «Сундук Пандоры» и выпустив себя настоящую на волю…
…Получив письмо с приглашением приехать в очередное издательство, куда была направлена рукопись, Саша не обрадовалась. Слишком часто слыша слово «нет», она не верила в другой исход.
До назначенного времени оставалось еще около часа. Можно не спеша пройти по скверу, собрав букет пылающе-янтарных кленовых листьев, вдохнуть аромат осени, той, что уйдет скоро «по-английски», оставив только кровавые бусины рябины и боярышника на голых ветках…
Дорога закончилась. Александра замерзла и быстро подошла к остановке. Автобус, подмигивая, подъехал и раскрыл скрипучие двери. Писательница пробралась в конец салона, найдя местечко у окна.
-Если и сейчас не примут, выкину все, сотру! — промелькнула шальная, отчаянно-бесшабашная мысль. — Зря все это!
-Передайте на проезд, пожалуйста! — женщина справа протянула Саше деньги, просительно улыбаясь.
Александра взяла монеты и повернулась к кондуктору. А потом замерла. С запотевшего стекла на нее смотрело щекастое солнышко, задорно растянув губы в улыбке…
-Девушка! Ну, что же вы? Передайте сдачу! — кондуктор недовольно тряс Сашу за руку. Та машинально сделала то, что от нее хотели, не желая оторвать взгляд от окна.
Совпадение? Случай? А, может быть, книжные герои действительно живут где-то, пока мы думаем о них? Может быть, Женя, созданная в Сашином воображении, сейчас кормит заспанную дочь кашей, а Герман спешит домой с работы? Кто знает…
На встречу с редактором Александра пришла уверенная и спокойная. Ее история достойна того, чтобы быть напечатанной. Ее герои заслужили право на жизнь!…
…Через два года, когда Александра сидела за столом во Дворце Творчества и раздавала автографы к своей книге «Женькино солнышко», среди посетителей она увидела мужчину. Что-то неуловимо знакомое промелькнуло в его лице. Не Герман ли, сошедший чудесным образом со страниц произведения, пришел в гости?!
-Привет, Саш! Спасибо, что не сдалась! — прошептал Гера, протягивая экземпляр книги для автографа. – Подпиши, пожалуйста, для Женьки! Она тоже хотела прийти, но не смогла, простудилась…
И улыбнулся, а Александра улыбнулась в ответ.
-Спасибо за солнышко! — ответила она. – Передай Женечке мой привет! Вы молодцы, ребята!
И пусть жизнь Александры выдалась не такой яркой и плещущей через край крутыми событиями и поворотами, но женщина уже ни о чем не жалела, поняв, что хороша именно такой, какая есть.
….Сашина мама, поправив очки, села в уютное, пузатенькое кресло. Лампа рисовала маленькую, теплую кляксу на страницах книги в ее руках. Это была книга дочери, той самой Сашки, которую мама смогла разглядеть только сейчас.
Но у них еще все впереди, ведь, пока бьются два сердца, пока ритм их звучит в эфире воздуха, они могут услышать друг друга и попробовать все изменить. Пока еще есть время…
