Иван шёл по лесу, нарочито шелестя сухой осенней листвой на тропинке. Золотой ковёр завораживал его, словно шептал какую-то древнюю быль. Погода стояла прекрасная, какая выдаётся только в дни бабьего лета: и тихая, и солнечная, и какая-то умиротворяющая. Хотелось идти и идти, не останавливаясь, вдыхая чуть прелый золотой аромат, и смахивая с лица летающие паутинки.
Наконец, Иван остановился и присел передохнуть на мшистую кочку возле берёзы. Он опустился в это мягкое зелёное кресло и выпил немного воды из бутыли, которую всегда брал с собой в лес.
Вдруг ему послышался крик петуха, и Иван отметил, что при ясной и безветренной погоде далеко слышны голоса его деревни, хоть и отошёл он, по его соображениям, более четырёх километров.
Он встал, глянул на часы. Было около полудня. Обед не заботил Ивана, он съел несколько горстей брусники и привык в своих недолгих дневных походах-вылазках не есть.
«Где-то тут была деревня Горшково. Только в ней давно никто не живёт. Посмотреть бы что с ней теперь…» — думал Иван, вспоминая, как в детстве, ещё пятилетним мальчишкой ходил сюда со старшими товарищами, когда в Горшкове оставалось совсем немного жилых домов.
Ходили они тогда за мёдом к пасечнику, деду Петру. Старик давал мёд в банках, который запрашивали жители Сосенок, и непременно угощал ребят мёдом в сотах. Это было незабываемое лакомство! Мальчишки откусывали от общего подаренного куска золотистую, тянущуюся душистую сладость и, чуть прикрыв глаза, смачно жевали.
Теперь трудно было найти то место. Лес отвоевал у деревеньки её сады и огороды, и даже прочно натоптанную когда-то улицу.
Но Иван ориентировался по пруду, находившемуся в низине под деревней. Вот он, до сих пор зеленеет его вода, хоть по краям он сильно зарос камышом и осокой. Значит, надо вверх идти.
Иван пошёл напролом через заросли ольхи, ивняка и высокой травы. Наконец, показался первый дом на краю бывшей деревни, как раз в котором и жил лет тридцать тому назад пасечник. Время сгорбило когда-то крепкий сруб: крыша провалилась, подгнившие стены покосились, едва держась за проросшие даже внутри деревья.
Иван остановился, оглядывая место, откуда бы можно было войти в дом. Крыльцо было кем-то разобрано, но широко распахнутая дверь чудом сохранилась, приглашая путника зайти.
Иван вспомнил свои визиты к деду, ему даже на миг послышался его глухой говор, запах мёда и свежескошенной травы. Иван перешагнул порог и осторожно пробрался внутрь дома, туда, где была кухня. Русская печь, как ни странно, сохранилась. Даже заслонка стояла на своём месте. Лишь слой паутины обвивал потемневшую побелку и вместо тепла от печи веяло холодом…
Ивану почему-то захотелось отодвинуть заслонку. Он взялся за широкую ручку, заглянул в печь. Улыбка осветила лицо Ивана – в печи стоял чугунок! Среди углей и кучи золы он до сих пор стоял на своём законном привычном месте, словно только вчера рука хозяина, протопив печь, поставила его сюда с похлёбкой…
Иван взял чугунок. Он был пустым и пыльным. На полке, что висела на стене рядом с печью, в ряд стояли крынки, старые алюминиевые кастрюли и несколько мутных от грязи гранёных стаканов.
— Вот это да, — прошептал Иван, — посуда на месте, чугунок на месте… Только хозяев нет давно. Как же так?
Он оглядел комнату почти без полов. В углу ещё стоял старый крепкий шкаф у стены, держась на трёх половицах. Видимо, из-за него те, кто снимали когда-то пол, и не стали брать эти доски.
Иван снова вздохнул. Оглянувшись на печь, он взял с собой чугунок, запихнул его в рюкзак и осторожно вышел из кухни. Отходя от крылечка, ему послышалось сзади какое-то лопотанье или всхлип. Иван поёжился, мурашки побежали по спине.
«Наверное, птица пролетела. Вон заросли какие. Небось тут гнёзда», — мелькнула мысль, и он поторопился уйти от дома. К другим домам он не пошёл, так как они были в более плачевном состоянии и заходить в них было ещё опаснее. Ведь пасечник доживал свой век один в деревне, практически тут уже был хутор в последние годы его жизни.
Иван пошёл снова к лесу. Выйдя на дорогу, он заметил, что погода внезапно стала ветреной, набежали серые облачка.
«Осень… — подумал Иван, — утром почти лето, а после обеда дело к зиме. Надо бы уже домой идти».
На душе было тоскливо. Слишком мрачное впечатление произвела на него бывшая деревня. Руины, поросшие мхом и кустарником, производили впечатление заброшенного кладбища.
Иван шёл по лесной тропе, думая о бренности бытия, о старом пасечнике. Чугунок при каждом шаге чуть ударял его по пояснице, как живой маятник.
Тем временем солнце скрылось, небо затянули серые тучи и заморосил дождик. Наверху качались деревья, сбрасывая последние листы и небольшие сломанные ветки.
Иван прибавил шагу: не хотелось вымокнуть, он не взял с собой плаща. Дорога ещё была сухой. Дождь оседал на высоких соснах и кустах. Лишь немногие капли долетали вниз и попадали на лицо.
Иван шёл и шёл, но не мог дойти до того места, где сидел на мхе у берёзы. Он осматривался по сторонам, тревога постепенно овладела им. И когда тропа упёрлась в тихий лесной ручей, Иван понял, что заблудился. Он остановился, перевёл дыхание и стал прислушиваться. Но ничего кроме ветра в кронах деревьев и тихих шлепков капель по уцелевшим листьям не было слышно. Телефон был вне зоны доступа.
— Вот это фокус… — прошептал Иван, — только этого мне не хватало. И что теперь?
Он оглянулся. Тропинка, по которой он шёл, была видна сзади. Иван принял решение вернуться в деревню и попытаться снова оттуда найти знакомую дорогу. Так он и сделал: шёл обратно, тщательно высматривая все приметы его пути. Вот большой дуб, а вот рябинка с ягодами. Вот пень с опятами. А там и деревня. Помоги, Господи…
Не особо верующий, Иван стал молиться про себя своими словами, как мог, и просить Бога вывести его на дорогу. Чугунок всё так же шлёпал его в спину при каждом шаге, словно подталкивал обратно к старому заброшенному дому.
Иван понял это каким-то чутьём, чувством стыда и вины. Ведь он по сути украл чугунок у деда. Да, там никто давно не живёт, дом заброшен, почти сгнил, все вещи обречены на захоронение под оседающим домом. Но вправе ли он был брать их?
Иван почти бежал к дому пасечника. И не только потому, что серые тучи сделали мрачным день, а потому, что хотел как можно скорее вернуть чугунок на место…
И для чего он его взял? Зачем он ему? Вот дурень. Иван мысленно ругал себя. И когда он оказался у крылечка, то снова ему почудилось какое-то движение в доме, какие-то странные звуки. Будто ветер хлопал ветками по оставшимся бревнам или окнам.
Заходить внутрь ему очень не хотелось. Но, переборов себя, он почти ползком влез на кухню, поставил чугунок на шесток и прошептал: «Прости, дед, выпусти меня…» . Быстро и аккуратно Иван выбрался из дома и спустился к пруду.
Затем, оглядевшись, он свернул на дорогу, выйдя на верный путь. Обратно он шёл быстро, и лишь когда вышел из леса в поле, разделяющее его от своей деревни, то сбавил шаг и даже присел на поваленную сосну отдохнуть.
Он вытер пот со лба, вздохнул, и всмотрелся в небо. Дождь уже прошёл. Кое-где облака начали рассеиваться, снова показывая синь.
Иван встал и уже не торопясь направился к дому. Войдя во двор, он увидел бабушку, выходящую из коровника.
— Ну, нагулялся, бродяга? Грибов нет? – с улыбкой спросила она.
Иван сел на крыльцо и рассказал бабушке о своём походе на бывший хутор.
— Ведь чуть не заплутал. Хорошо вовремя вернулся обратно, — сказал он.
— Верно, что ничего нельзя из старых домов брать. Вещи живут в своём доме и до последнего охраняют его. Ты бы мог так и кружить вокруг да около того хутора, пока бы не догадался вернуть то, что взял. Деду не понравилось твоё воровство, — ругалась бабушка, — и к чему тебе тот котелок? Своих мало?
— Да жалко стало. Стоит там одинокий. И дом жалко, и деревню ту жалко. И деда… — оправдывался Иван.
— Так-то да… Только дед Петя большую жизнь прожил, — рассказывала бабушка, — трудился как мог. Дом, сад, хозяйство ладное было, пчёл один в округе держал. Его уважали. Последние годы один жил, ты помнишь. Сын с внучонком приезжали летом помогать, а так – всё один. Правильно, в печи и готовил. Много ли одному надо? Поставил котелок с картошкой в печь – и сыт. А деньги он все сыну своему отдавал. Тот у него в столице живёт. Да…
Прошла зима. Случай с котелком долго не выходил у Ивана из головы. Но приехав на следующее лето в отпуск в деревню, он поразился не меньше, услышав интересную новость о Горшкове.
Оказывается, внук того самого деда Петра, состоятельный человек, решил в Горшкове новый дом поставить. На родине предков. Он нанял бригаду рабочих, и с весны, как только растаял снег и высохла земля, участок был расчищен и строители залили фундамент для нового дома.
Иван из любопытства пошёл посмотреть на возрождающийся хутор. И верно, на месте старого дома уже красовался новенький сруб. Он был выше и больше старого дедова дома. Иван поздоровался с хозяином, представился, и мужчины едва вспомнили друг друга. Ведь Ивану уже было тридцать лет, а внуку – Егору, почти сорок пять…
Но странно быстро породнили их эти места и воспоминания детства. Отец Егора уже был на пенсии, он собирался всё лето теперь проживать в новом доме. А Егор заговаривал о разведении пчёл и хлопотал в районной администрации о ремонте старой дороги, ведущей в Горшково.
Иван несколько раз за свой отпуск ходил в Горшково. Дорогу протоптал уже заметную, поначалу поставив на ней на всякий случай свои метки. О своём визите и о чугунке вот только Иван никогда не говорил Егору. Зачем? Ещё засмеёт.
А однажды, придя помогать Егору продолжать сажать на расчищенном участке новый сад, Иван увидел на новом свитом плетне, делящем двор и сад, тот самый чугунок! Он висел кверху дном, как украшение, как метка новой эры возрождения, как крепкий чугунный кулак деда Петра, поднятый в знак победы сил добра, труда и несломленной крепкой воли настоящего хозяина русской деревни…
Елена Шаламонова
