Стук раздался громко и отчётливо. Он вырвал меня из сна. Ничего не понимая, я одним рывком сел на кровати и уставился на дверь. Было не совсем темно, светила яркая луна, и свет, отражаясь от снега за окном, освещал комнату и очертания предметов в ней. Волна паники захлестнула меня, сердце колотилось, отдаваясь стуком в ушах. Подсознание работает быстрее мозга, мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что меня так напугало. Я был в своем номере на турбазе, но я был здесь один. Все коллеги уехали домой на «мертвый сезон», как мы здесь называем остаток января после новогодних праздников и февраль. Обычно мы все уезжали, просто закрыв базу, но после прошлой зимы, когда заплесневели стены во всем пищевом блоке и пришлось делать срочный, дорогостоящий ремонт, да ещё переносить смены и возвращать брони клиентам, начальство решило оставлять кого-то здесь.
Посчитав, что выгоднее платить зарплату смотрителю. Решили, что будет очередность, но я сам вызвался на весь период. Мне нечего делать в городе, кроме как ждать, когда начнется сезон и можно будет вернуться. И так за зиму получится накопить денег на апгрейд снаряжения, а не проесть, как обычно, все, что удалось собрать за лето. И вот я сижу, глухой январской ночью на кровати, высоко в горах, один в радиусе сорока километров. И в мою дверь кто-то постучал. Или, может, почудилось? Боясь даже громко дышать, я продолжал прислушиваться, молясь, чтобы это оказалось просто страшным сном.
Стук повторился. Дыхание на миг перехватило, а сердце упало куда-то вниз. Но стучали не в мою дверь, а где-то дальше по коридору. В полнейшей тишине этот звук разносился как гром. Стараясь двигаться бесшумно, я поднялся с кровати, прокрался к двери и приложил к ней ухо. В коридоре стояла полнейшая тишина. Я пробовал посмотреть и в замочную скважину, но бесполезно, в коридоре нет окон, свет туда не проникал, и ничего не было видно. Если бы приехал кто-то из своих, знающих расположение помещений, то не стал бы стучать в двери пустых номеров. Да и не разбудив меня, к базе не подъехать, моё окно смотрит на площадку у входа и сплю я чутко, не раз просыпался за последние дни от далекого шума падающих в ущелье камней. Нет, это не свои. Кто-то чужой пробрался в здание. Пробрался скрытно, тихо. А стучит потому, что ищет меня. Прекрасно же видно, что тут кто-то живет, снег с крыльца сгребает. Нужна ли мне такая встреча? Нет, точно не нужна. Ружье лежит у меня под кроватью, но оно не заряжено, патроны в нижнем ящике комода. Я его прячу, потому, что на него нет разрешения. Оставил директор, принадлежало когда-то его отцу. Как водится у сельчан, никто его не сдал после смерти владельца, и не стал переоформлять. Патруля никакого здесь в горах нет, а если и забредет когда егерь заповедника, то они все свои, все его односельчане. «Но ты все равно спрячь и не размахивай без крайней нужды», сказал он мне на прощание, вручая это ружье и коробку патронов. Патроны я спрятал подальше, думая, что от всего этого больше вреда, чем пользы. Понадобится вряд ли, а вот проблем можно огрести. Объясняй потом все этим односельчанам. Но все же, из осторожности, я спрятал все это под рукой у себя в комнате.
Я тихо вытащил ружье и замешкался. Нижний ящик комода выдвигался шумно, а мне не хотелось обнаруживать себя, пока в руках не было заряженного оружия. Мало ли кто там, за дверью. Снова приложив ухо к двери, я продолжал прислушиваться. За дверью стояла гробовая тишина. Если бы кто-то продолжал ходить по коридору, он не смог бы остаться незамеченным. Видимо ушел или ушли в другое крыло. Решившись, я отодвинул ящик, быстро выкинул на пол сложенные полотенца и простыни и вытащил спрятанную под ними коробку. Поставил на комод, открыл, переломил ружье и зарядил оба ствола. Вот так гораздо спокойней. Я не буду выходить из номера до утра и, если к тому времени ночные гости не уйдут, выясню, кто такие и что им нужно. А до тех пор, если кто-то захочет вломиться сюда, получит хороший отпор.
Остаток ночи я просидел, укутавшись одеялом, прислушиваясь и размышляя о произошедшем. Одеяло помогало, но все равно было холодно. Котел давно потух и помещения уже здорово остыли. Котел здесь дровяной и я хорошо протапливаю помещения только на ночь. Днем подкидываю минимум дров, чтобы вода в трубах не остыла совсем и не замерзла. Сам же греюсь в котельной и в зале кафе, разжигаю там камин, мне хватает. Вечером набрасываю дров и хорошо прогреваю батареи, а перед тем, как лечь спать, добавляю топлива. Горит оно примерно час, если некому его подбрасывать, но этого тепла мне хватает, чтобы спокойно спать под теплым одеялом.
До утра не было ни одного постороннего звука во всем корпусе. Нигде, в видимых окнах и на территории не мелькнул свет фонарика. Как будто я был здесь один. И, если бы я не слышал так четко и явно второй стук, когда проснулся, я бы списал все на плохой сон. Утро же озадачило меня еще больше. Выйдя из номера и пройдя по коридору в вестибюль, я обнаружил входную дверь запертой. У порога лежал войлочный коврик и дощатый пол, покрашенный коричневой масляной краски, блестел чистотой. Как будто тут никого кроме меня самого и не было со вчерашнего дня. Я подошел к двери, отпер ее ключом и отодвинул железный засов. Выглянул наружу, с вечера, часов до десяти было пасмурно, шел снег. Ступени, выходившие из-под козырька крыльца, дорожка и вся площадка сияли белизной свежего снега. И на нем ни единого следа.
Я обошел все здание, заглянул во все служебные помещения. Поднялся на крышу и сверху осмотрел всю территорию. Следов на снегу не было нигде, ни с какой стороны. Потом, для успокоения, взял под стойкой связку ключей и отпер каждый номер. Это чтобы не вернулись сомнения ночью, если еще чего-то почудится. На базе не было никого, кроме меня. При свете дня ночные страхи всегда кажутся смешными и неправдоподобными. Как мог бы кто-то ходить в той темноте коридора, которую я видел в замочной скважине и стучаться в двери? Там же вообще ничего не видно. Если кто-то ходил, он бы светил фонариком, и я это увидел бы через щели в двери. И невозможно ходить совершенно бесшумно. Особенно по нашим скрипучим полам. Ночью такая тишина, что урони иголку и то слышно. Но что же тогда это было? В ушах настойчиво стоял тот стук. Он не мог мне почудится, это был громкий, отчетливый стук, в деревянную дверь костяшками пальцев.
День прошел в обычной рутинной работе. Еще утром я вышел, отмел пухлый легкий снег от стен, пока он не начал таять. Натаскал суточный запас дров в котельную и воды в пищевой блок. Завел генератор и подзарядил фонари и аккумуляторы радиостанции. В одиннадцать вышел на связь и передал дежурному МЧС, что у меня все хорошо, никаких происшествий. И чем ближе время приближалось к обеду, тем смешнее мне казались ночные страхи. После обеда время стремительно побежало к раннему зимнему закату и я занялся обслуживанием служебного вездехода. Наш старенький, но надежный ГАЗ «Шишига» стоял под навесом, пристроенным к задней стене корпуса. Когда чем-то занят, время пролетает незаметно. И чтобы поменьше думать и не зацикливаться на одиночестве, я старался больше работать. Притащив тяжеленный аккумулятор из котельной, я завел двигатель, хорошо его прогрел и дал ему поработать еще полчаса, чтобы вернуть в аккумулятор потраченный заряд. Подкачал колеса, долил масло, проверил тосол. Потом снова попробовал найти, где обрывает «массу» у тахометра, еще с лета работает нестабильно, но снова безрезультатно. Пока я возился с этим, на ущелье спустились сумерки, небо, как и вчера, затянуло тучами, и посыпал снег. Я посмотрел на часы, было начало пятого. Оттащив аккумулятор обратно в котельную и набросав в котел побольше дров, я обошел здание, проверяя, везде ли теплеют батареи. Все было нормально и, вернувшись в вестибюль, запереть на ночь дверь, я выглянул бросить последний взгляд на улицу. Все еще шел снег, серое свинцовое небо висело низко над головой. Не похоже, что распогодится ночью, как вчера. Если будет также пасмурно, нужно топить меньше, ночь будет теплее. Откуда-то издалека донесся тоскливый волчий вой. Да, голодно очень в этом году, холодная выдалась зима. Я закрыл дверь, задвинул засов и замкнул на ключ.
На котле у меня хранился потрепанный томик Рашида Кешокова, издательства «Эльбрус». Нашел и позаимствовал у директора в кабинете. Пока помещения прогревались, я погружался в чтение, вполглаза приглядывая за огнем. Сегодня я засиделся подольше, спать совсем не хотелось, тревога, с наступлением темноты снова вернулась. Уже не казались смешными ночные страхи. Наконец я решительно закрыл книгу, положил на котел и пошел в свой номер. Заряженное ружье я положил на пол у кровати и еще долго не мог уснуть, ворочаясь с боку на бок. Пока, наконец, не забылся беспокойным сном.
Тук-тук-тук! — я рывком сел на кровати. Мне показалось, что пульс оборвался, сердце провалилось куда-то вниз, и по телу разлился холод…
****
Опять тот же стук. Я, стараясь не шуметь и даже дышать как можно тише, аккуратно нащупал и поднял с пола ружье, перехватив поудобнее и направив стволы на дверь. Сна не было ни в одном глазу. Сознание было невероятно ясным. Я был готов это услышать, еще когда засыпал. Стояла такая же звенящая тишина, как и вчера, ни одного постороннего звука не доносилось из коридора. Я тихо встал и крадучись подошел к двери. Со сна мне снова показалось, что стучали в мою дверь и, поддавшись мгновенному импульсу я с шумом повернул ключ в замке и распахнул ее, тут же перехватив ружье и готовый выстрелить. Сегодня было намного темнее, чем вчера, луна не освещала покрытые снегом склоны за окном. Но контуры помещений и мебели были видны. В коридоре никого не было. Попятившись обратно к кровати и не сводя глаз с двери, я нащупал на прикроватной тумбочке свой фонарь и, взяв его в левую руку включил, этой же рукой поддерживая цевье ружья, так, чтобы можно было целится туда же, куда светил. Я двинулся вперед. Спал я всегда одетым и в толстых шерстяных носках, поэтому шаги мои были тихими, но под ногами скрипели половицы. Меня это уже не заботило, никакого толку прятаться не было. Тот кто стучит не может не знать, что я здесь. Надо найти его и разобраться, что здесь происходит. Медленно, делая шаг за шагом, я продвигался вперед готовый без раздумий выстрелить в того, кто броситься на меня из темноты. Мои нервы были напряжены до предела, и я бы точно выстрелил. Страх выбросил в кровь огромное количество адреналина, и еще пришла злость. И тут снова постучали. Стук доносился из двери третьего номера. Стучали изнутри. Я подошёл ближе и спросил:
— Кто там?
Никто не ответил. Поставив фонарь на пол так, чтобы он хорошо освещал дверь, я взялся левой рукой за ручку, держа ружье наперевес в правой руке. Дверь была заперта.
— Кто там? Выходи оттуда по-хорошему, у меня ружье. — Ещё раз громко сказал я. Мне никто не ответил, в номере стояла полная тишина. Тот, кто там находился замер и чего-то ждал.
Связка с ключами от номеров лежала под стойкой в вестибюле. Я сегодня брал ее оттуда и положил на место. Если конечно она всё ещё там и тот, кто спрятался в номере, открыл дверь другим способом. Нужно сходить за ней. Но я медлил. Не хотелось выпускать из виду дверь, я боялся, что если я отойду, пришелец выйдет и спрячется в другом месте. Наконец, решившись, я двинулся спиной вперёд, продолжая светить на дверь третьего номера. Коридор поворачивал под прямым углом направо, остановившись здесь, я повернул фонарь. Всего метрах в пяти стояла стойка, смотрящая прямо на вход. Связка ключей должна лежать на самой верхней полке внутри, чтобы ее легко доставать, перегнувшись и протянув руку, не заходя каждый раз внутрь стойки. Если все сделать быстро, то я вернусь сюда с ключами секунд через пятнадцать.
Быстрым шагом я подошел к стойке и, оставаясь спиной к коридору, быстро поставил на нее фонарь, держа ружье на весу в правой руке, привычно перегнулся, протянув левую к верхней полке. И тут же нащупал связку с ключами. Она лежала на своем месте так, как я ее и оставил. Схватив ее и сунув в карман, я взял фонарь, и также освещая себе путь и держа ружье наведенным вперед, вернулся к повороту. Осторожно выглянул из-за угла, выставив фонарь. Коридор был пуст. Я подошел к третьему номеру, и снова поставив фонарь на пол у противоположной стены, я достал из кармана ключи. В свете фонаря найдя нужный, я вставил его в замок и повернул. С сухим щелчком он открылся, а я замер и прислушался. Никакого шума внутри. Тот, кто там сидит, затаился. Он не может от меня спрятаться, почему же он молчит?
— Выходи сам, или я войду. — Снова попытался заговорить я, стараясь, чтобы мой голос звучал угрожающе. — У меня ружье и если хоть раз дернешься, я выстрелю!
Не дождавшись никакого ответа, я нажал стволами ружья на ручку и толкнул дверь. Она не была ничем подперта изнутри и легко распахнулась. Я сделал шаг назад, поднял фонарь и ружье и медленно вошел внутрь. Стараясь смотреть периферийно и заметить любое движение я обвел взглядом небольшую комнату. Она была пуста. Кровать на высоких железных ножках, под которой даже стоя видно весь пол и плоский шкаф, нижнюю половину которого занимали ящики, составляли всю крупную мебель в комнате. Я сделал шаг назад и осмотрел коридор, переводя ружье и фонарь в разные стороны. Что за фокусы? Здесь никого нет и не было. Окно закрыто изнутри, в комнате никаких следов пребывания людей. Что здесь вообще происходит? Может я просто с ума схожу? Но я настолько ясно и четко слышал этот стук, что могу поклясться на библии не только в том, что он был, но и в том, что стучали именно в дверь и именно рукой. Машинально замкнув третий номер на замок, я зашел в свою комнату, поставил фонарь на тумбочку и лег на кровать. Заснуть мне теперь, конечно, не удастся. Попробую хотя бы отдохнуть. Ружье я снова положил на пол так, чтобы сразу до него дотянуться. Только сейчас, лежа на спине и разглядывая потолок, я понял, что давно светает и уже все видно. Сразу стало холодно. Котел потух несколько часов назад и конечно база давно выстыла. Из-за выброса адреналина я не чувствовал холода. Натянув на себя два одеяла, я сам не заметил, как сразу же заснул.
Проснулся я уже днем, солнце ярко светило в окно. Я вскочил и посмотрел на часы — было пятнадцать минут двенадцатого. Вот это да! Я пропустил сеанс связи! Срочно к радиостанции! Даже не вспомнив о ночных событиях, я пробежал мимо открытой двери третьего номера, и несся по коридору не сумев затормозить перед поворотом в своих шерстяных носках, всем махом стукнувшись о стену. Еще из вестибюля я услышал голос дежурного и треск радиопомех. Он звал и звал, называя мой позывной. Забежав в котельную, я схватил радиостанцию и, молясь, чтобы аккумулятора хватило, нажал кнопку передачи.
— Алмасты на связи, Алмасты не связи! Как меня слышно? — Позывной мне присвоили ребята из МЧС, когда принимали заявку. Смеялись, узнав, что я буду зимовать в лагере один. Алмасты на местном языке — снежный человек. Я был не против, пусть себе веселятся, лишь бы за помощью дело не встало, в случае чего.
— Где тебя носит, Алмасты? — Закричал, сквозь помехи, дежурный. — Что у тебя там?
— Все нормально! Только что смог включить радиостанцию. Глючит, не включалась. — соврал я. Незачем ему знать, что я проспал. Все, что услышит дежурный, через полдня узнает директор. Тоже все односельчане. И будет думать, я тут сплю днями. А рация действительно давно уже требовала хорошего обслуживания, а лучше замены на новую. Вот и пусть поволнуется там. Глядишь, в сезон и поменяет.
— Принял, Алмасты! Давай, не пугай больше. Следи за рацией во время!
— Отбой.
Теперь надо завести генератор и заняться работой, вчера вечером шел снег, сейчас, должно быть, половина на солнце уже растаяла, пропитывая фундамент. Ботинки у меня всегда стоят в вестибюле, чтобы лишний раз не пачкать полы. Там же висит и куртка. Сразу из котельной я отправился работать на улицу. Распорядок дня был безжалостно разрушен и никакого желания греть воду, и заниматься туалетом у меня не было. А летний умывальник на улице замерз еще до нового года, так, что я просто растер лицо и шею снегом. Чтобы все успеть, обед пришлось перенести на попозже и спокойно сесть я смог только закончив таскать дрова, ближе к закату. Обед стал ужином, совмещенным с работой в котельной. Сегодня еще пришлось доливать воды в систему отопления, и провозился я до самой темноты. И вот вечерний отдых, огонь весело горит в топке, все батареи равномерно греются. Я хотел привычно взяться за книгу и погрузиться в мир организованной преступности тридцатых годов на Кавказе. И вставшим на пути отпетых уголовников молодых следователей НКВД. Но несколько раз прочитав один и тот же абзац и не поняв из него ни слова, бросил книгу на место. Нет, из головы никак не выходила загадка третьего номера. Я ни капли не сомневался, что и сегодня ночью услышу этот стук. Что здесь вообще происходит? Не лучше ли вызвать директора, все ему рассказать? Конечно нет. Ну, он приедет, пробьется сюда. Привезет несколько крепких мужиков, а что он тут найдет? Ничего. И будет думать, что у меня крыша едет. Снимет с работы и отправит домой. Да еще и в сезон не вызовет, от греха подальше. Что ему еще остается делать? Нет, разбираться придется самому. Я сидел допоздна, здесь, у горящего огня в котле, казалось безопаснее и я никак не мог встать и пойти спать в свой номер. Когда же, наконец пошел, то проходя мимо третьего вдруг резко остановился. Мне показалось утром, что он был открыт? Или нет? Сейчас дверь была закрыта, я взялся за ручку и потянул вниз. Заперто. Все нормально, мне просто показалось. Ключ лежал у меня в кармане, вместе с ключом от моего номера. Проходя мимо стойки, я отстегнул его от связки. Сегодня я попаду туда быстрее и выясню, что там происходит.
****
Стук раздался в полной тишине. Я не спал, я лежал и ждал этого. Никаких сомнений, кто-то стучит из третьего номера. У меня похолодело все внутри и я почувствовал как волосы зашевелились на голове. Так страшно мне не было еще никогда в жизни. Все, что я хотел, это открыть свое окно, выпрыгнуть из него и бежать отсюда как можно дальше. Несколько раз, глубоко вдохнув и пересилив страх, я поднялся, взял ружье и фонарь и отомкнул свой номер. В коридоре было пусто. Я подошел к двери третьего, поставил как вчера фонарь на пол и достал из кармана ключ. Рука сильно тряслась, и я никак не мог заставить себя вставить его в замок. Наконец я смог это сделать и с сухим щелчком отомкнул. Снова открыв дверь ружьем я посмотрел в номер. Даже по лицу бегали мурашки. В номере никого не было. Я потянул левой рукой дверь на себя и снова замкнул ее на ключ. Еще с вечера я хотел оставить его открытым, но не смог. Подсознательно казалось, что этот замок что-то сдерживает. Что-то, что выйдет из номера, если он будет открыт. Я повернулся и пошел к себе в комнату. Но в этот момент за спиной раздался громкий шум. Кто-то ломился изнутри третьего номера, дергая за ручку. Дверь ходила ходуном…
****
Я пятился в свой номер не сводя глаз с этой трясущейся двери. Ручка ходила вверх-вниз, кто-то нервно пытался ее нажать до конца, но запертый замок не давал этого сделать. Ружье я продолжал держать в руке, но стволы тащились по полу. Фонарь остался стоять на полу. Все, бежать отсюда! Как угодно бежать! Я не останусь здесь ни за что, пусть горит эта база синим пламенем! Но путь к выходу лежал мимо третьего. Я мог бы выбраться в окно из своего номера, но в носках и без куртки на снегу я не протяну и до утра, замерзну. Собрав волю в кулак, я бросился бежать вперед по коридору. Пробегая мимо проклятой двери, я непроизвольно шарахнулся к стене, опрокинув стоящий фонарь. Показалось, сейчас оттуда выскочит какой-то демон и набросится на меня. В дверь продолжали биться изнутри. Фонарь упал лампой вниз, и стало темно, дальше передвигаться пришлось на ощупь. Я успел добраться только до вестибюля, куда проникал хоть какой-то свет из окна, как сзади донесся голос. К стукам добавились крики девушки, она умоляла выпустить ее оттуда.
— Кто-нибудь! Эй! Выпустите меня! Я здесь! — Доносилось сзади. Я замер и прислушивался, боясь даже оглядываться в ту сторону. Откуда она могла тут взяться? Это все чертовщина какая-то. А вдруг она и правда живая и сидит где-то в третьем номере? Нет, нужно срочно вызывать сюда помощь, а не бросать базу. И я побежал не на улицу, а в котельную. Закрыв за собой дверь и подперев под ручку стулом, я схватил радиостанцию.
— Дежурному! Алмасты на связи! Нужна помощь! Дежурному!
Через десять минут в эфире уже появился директор, поднятый по тревоге. На вопрос дежурного, случилось ли ЧП и следует ли отправлять поисково-спасательный отряд, я ответил нет. Попросил дать знать директору, чтобы срочно связался со мной.
А когда он вышел в общий эфир, я попросил его перейти на диапазон базы. Я не хотел говорить в эфире о том, что здесь происходит. С тех пор как я заперся в котельной, наступила тишина. И, честно говоря, теперь я не был до конца уверен, что вообще что-то слышал. Наверное, я просто болен. Мне нужно срочно отсюда уехать. Я просто схожу с ума. Пусть приезжает, сменяет меня кем угодно. Пусть хоть совсем увольняет. Но мне срочно нужно в город и мне нужно к врачу. Рассказывая о стуках и криках, я был готов к любой реакции директора. К подозрению, недоверию, просьбам успокоиться. Я думал, он решит, что я припрятал тут водку и допился до «белой горячки». Плевать, лишь бы поскорее ехал сюда и забирал меня вниз. Но я совершенно не был готов, к тому, что услышу такое…
Из какого номера? — помолчав, тихо охрипшим голосом переспросил он?
Из третьего!
Ты уверен?
Да блин! Уверенней не бывает! — меня на миг вывела из себя непонятная заминка. — Я же в номер заходил несколько раз. Да какая разница, из какого именно? Что это меняет? Ты едешь?
Тишина повисла в рации. На волне доносились только треск радиопомех. Я только собрался снова нажать кнопку передачи и наорать на него еще больше, но тут раздалось короткое: — Еду. Жди.
Я досидел в котельной до конца ночи, боясь даже отодвинуть стул. Разжег уже потухший котел и, не жалея дров, грелся. Состояние было отвратительное, не хотелось ничего, только бы дождаться утра и уехать. Когда совсем рассвело, я выбрался из котельной. На базе стояла привычная тишина, но, ни за что я не прошел бы через вестибюль в тот самый коридор. Я вышел на улицу и занялся чисткой снега. Скоро затарахтел мотор и из-за елей выехал большой черный квадроцикл. Наконец, приехал директор. Один.
Он выглядел постаревшим и похудевшим, в глазах не светился обычный хитрый огонек. Смотрел он устало и безучастно. Первым делом, не слушая меня, он прошел и сел на деревянные ступени крыльца. День снова выдался ясным и солнце, только что выглянув из-за рельефа, весело светило на площадку перед корпусом. Я молча сел рядом с ним и смотрел как с крыши пищевого блока капали редкие капли. Здесь, на такой высоте, солнце греет и зимой. Там, куда попадают прямые лучи, снег за день растает весь. В тени же он не тает и копится всю зиму. Видимые отсюда солнечные склоны гор, уже растаяли. Покрытые только подсыхающей бурой травой. В складках же накопились снежники, которые будут таять до самого июня, наполняя речку талой водой и протачивая грунт еще глубже.
— Ты мне веришь или нет? И что будем делать? — наконец спросил я его, отвлекшись от созерцания. Сказывалась усталость и недосыпание. Я чувствовал себя плохо.
— Верю, Костян, конечно верю. Но я знаю поболее твоего и понятия не имею, что с этим всем делать. Здесь, много лет назад случилась страшная трагедия. Это было еще до меня. Однажды, база закрылась на зиму, а в третьем номере осталась девушка. Закрывали директор и завхоз, все как обычно. Знаешь, есть такая инструкция, по закрытию базы на зиму. Там много всего оговорено, но, самое главное, там все прописано по сборам людей. Вот это все они нарушили. Люди вышли, собрались на площадке, а машины уже подогнали. Ну, они в них полезли, ни переклички, ни подсчета. В общем, бедлам один. Наверное, так у него, директора того, было во всем. Они не проверили номера. А она, то ли спала крепко, то ли плохо ей было. Кто это может знать. Она осталась лежать в кровати. Видимо ни белье никто не собирал, ни хрена не делали. Кто-то из них прошел, замкнул двери комнат, удивительно, что не бросили просто. Бросили бы, все бы может и обошлось. Замкнули, закинули ключи под стойку и, заперев базу, вышли. Ну, в общем, все уехали. Нашли ее весной, когда вернулись. Ее даже никто не хватился за зиму, видимо совсем одинокая была. Она не смогла открыть дверь. В номере есть окно, но его она тоже не выбила. Может, правда больна была, в общем, когда ее нашли, она лежала на кровати. Директор пошел под суд конечно. Базу принял Хамзатович, но он сезон только пробыл и уехал, передал мне. Происшествие это быстро забылось. И до сегодняшней ночи я тоже о нем и не вспоминал. Вот такие дела, Костян. Что делать, спрашиваешь? Отвечаю: понятия не имею.
Я слушал директора с все возрастающим беспокойством. Я не сходил с ума, получается, но такого я даже представить себе никогда в жизни не мог. От его рассказа, мне стало еще страшнее.
— Ладно, чего сидеть, время терять. Пойдем работать. — Сказал он вставая. — В одиннадцать не пропусти сеанс связи, скажи у нас все хорошо. Сейчас заводи генератор, я пока дров натаскаю.
— Я не понял, мы что, остаемся здесь?
— Да. Я долго думал, пока сюда ехал. Я, кажется, знаю, что нужно делать.
— Давай так: ты меня увольняй, если хочешь, можешь даже заяву на меня написать. Я поеду вниз, а ты, раз тебе кажется, что ты знаешь, что делать с призраком, который реально ломает по ночам дверь, оставайся здесь и делай.
Он смотрел на меня спокойно и молчал. Молчал и я. Видимо по моим глазам определив момент, когда злость и страх, стучавшие внутри моей головы немного поутихли, он веско, чеканя каждое слово, проговорил.
— Мы останемся здесь, Костян. Потому, что мы с тобой два мужчины. Ни ты, ни я, не виноваты в том, что случилось той страшной зимой. Но мы можем все исправить. И мы не побежим. Мы останемся и исправим.
****
Я заводил генератор. Все, что можно зарядить было собрано в котельной. Мой фонарь, что вчера остался валяться на полу в коридоре, принес директор. Я сказал, что не пойду туда. Даже в свой номер не пойду, не хочу. А он щурился на меня, было видно, что смеется. Сам ходил в третий номер, осматривал его. Кремень! Он же не просыпался ночью от стука из пустого номера. И не видел своими глазами, как нечто ломает дверь. Не слышал посреди ночи голос того, кого нет. Вот, сегодня ночью, я на него и посмотрю.
Я остался с ним. Хотя соблазн завести «шишигу» и мчать отсюда до самого города был очень велик. Оставить его тут, с его квадроциклом, и плевать на все. Не знаю, что меня заставило. Может, мне тоже жаль ту девушку, погибшую так страшно в проклятом третьем номере. Но разве мы можем что-то изменить? Ее давно на свете нет, а мы ее даже никогда не видели. Как он сказал? Мы можем все исправить? Посмотрим. В общем, получается, сегодня мне предстоит пережить здесь еще одну ночь.
Пока я возился с генератором, директор смурной как черт, таскал дрова в котельную. Мне он приказал не напрягаться, до обеда, заниматься электричеством и к нему туда не лезть. Я не возражал.
В одиннадцать мы вышли на связь и передали дежурному, что на базе все хорошо, никаких происшествий. После этого поели разогретой в котле, консервированной гречки с тушенкой и он велел мне идти спать. Я действительно чувствовал себя отвратительно. Гудела голова, в ногах и руках ныли суставы, ощущалась общая тошнотворная слабость. Как после сложного похода, когда отпускает адреналин, и ты просто валишься с ног. Да, надо поспать, до вечера мне так не протянуть, не то, что до утра. Я хотел устроиться где-то здесь, поближе, но директор сказал, чтоб не дурил, и шел в свой номер. Все равно нам там ночью сидеть. Видимо он себе уже очень ясно представлял, что мы будем делать ночью, а мне ничего толком не объяснил. Говорил утром только то, что умершая не упокоилась и возвращается сюда зимой, в те самые даты, когда умирала. Переживает снова и снова последние страшные моменты своей жизни. Я и сам больше не спрашивал, мне и этого хватало.
Вообще-то с ним вдвоем не страшно, да и день всегда разгоняет ночные ужасы. Я не только прошел в свой номер, но и по пути заглянул в третий. Открыл шкаф, посмотрел под кровать. Хотелось еще раз убедится, что в номере никого нет и не может быть. Даже побыл там немного, осмотрел окно. Почему она не выбралась из номера и не попыталась уйти? Это окно смотрит на Восток и виден только близкий лес и горные вершины. Вспомнил, что по ночам в лесу воют волки. Конечно, она их тоже слышала и это могло ее напугать. И еще, я знаю местность, я же гид. Останься я здесь ночью в такой ситуации, я бы конечно не раздумывал. Но я знаю куда идти, сколько, что с собой взять. А она осталась одна посреди гор. Сюда группы привозят автобусы, старые, еще советские полноприводные ПАЗы. Из города, там есть офис, один на несколько турбаз. И трансфер на этих ПАЗах. И когда зимой дорогу заваливает снегом, то, не зная точно куда идти, новичок здесь заблудится. А может ко всему этому она была действительно больна, это же была зимняя, новогодняя смена. Простудилась, утром проснулась с жаром и слабостью, и обнаружила себя запертой в номере на пустой базе. Двери эти наружу ломать бесполезно, они же открываются внутрь. Если только такой бугай как вон директор, выбил бы с рамой. А куда ей?
Побыв здесь, мне стало легче. Я даже с удивлением вспоминал, как еще утром не мог и подумать, пройти по коридору мимо этой двери. Я отправился в свой номер, лег на кровать. Было тепло, директор еще утром удивился, узнав, что днем я только поддерживаю немного огня в котле, а протапливаю на ночь. Спросил, это потому, что мне дрова таскать лень? Я сказал что нет, просто не знаю, зачем расходовать лишнее. Днем можно и потерпеть холод. Он хмыкнул, молча покрутил пальцем у виска и пошел, накидал в топку дров. Видимо я заснул сразу, как только лег, потому что больше ничего не помню.
Проснулся я уже вечером. Болела голова. У меня всегда так, когда сбивается привычный ритм, за много лет работы горным гидом я привык рано вставать и рано ложится. Спал я видимо очень крепко, потому что когда я проснулся, в номере стояло кресло, а на нем сидел директор и чистил свое фамильное нелегальное ружье. Кресло тяжелое, из вестибюля, его сюда можно только притащить волоком. Увидев, что я проснулся он, кивнул мне и снова принялся разглядывать чистоту стволов, смотря через них в темнеющее окно. Генератор не шумел, заглушен. Он все переделал сам, дав мне хорошо отдохнуть. Хотя сам тоже ночь не спал. Я приподнялся на локтях, и спросил:
— Что мы будем делать сегодня?
— Мы ее выпустим.
— Выпустим?
Он, криво прищурившись, как от зубной боли и почесав мочку уха, положил ружье и уселся поудобнее, прямо уставившись на меня.
— Иногда, когда человек переживает большой стресс, большое потрясение перед смертью, он продолжает жить в этом моменте, возвращаясь оттуда, куда он ушел. Он не может уйти окончательно и упокоиться. Раз за разом переживая снова это потрясение. Страдает сам и мучает живых. Она погибла страшной смертью, ее не отпускает вот эта несправедливость. Она не может смириться с тем, что дверь ей никто не открыл, за ней никто не вернулся. Все уехали и никогда не вспомнили, что она осталась там и мучительно умирает. Может ей было очень плохо, может она горела. Кошмары в бреду, куда она проваливалась, были не страшнее ужасной реальности, когда она просыпалась. Все смешалось и стало последним в ее жизни кошмаром. И он продолжается, не отпускает. Наступает зима, ее снова забывают на базе, и она возвращается сюда. Это прекратится, если мы ей поможем. Мы должны выпустить ее оттуда.
Слушая его, я даже забыл о больной голове, а сейчас, когда он закончил говорить, виски снова взорвались пульсирующей болью. Я уже привык к мысли о ночном призраке девушки, для меня она стала реальностью. Я даже мог себе представить, как это — выпустить ее из номера и готов был помогать ему во всем. Я встал, открыл форточку, на базе до сих пор стояли старые деревянные окна с маленькими квадратными форточками наверху, как в старых деревенских домах, и высунул в нее голову.
— Что, бошка болит? — Спросил сочувственно директор.
— Разламывается просто. Ты что не разбудил меня перед закатом?
— Ой, я не сторонник вот этих вот бабушкиных суеверий. Таблетку пойди выпей, ближайшая аптечка в вестибюле под стойкой.
Я даже улыбнулся. Не сторонник он суеверий. Всунул голову обратно в номер. Даже от нескольких глотков свежего холодного воздуха стало легче. Сходил за аптечкой и выпил обезболивающее. Заглянул в котельную, топка гудела сжигая забитые туда, по моему мнению, сверх всякой меры дрова. Ну дает, директор! Я снял с котла лежавшую там недочитанную книгу, задняя обложка была очень горячей. Чуть не спалил мне прекрасную и, главное недочитанную, историю. Любитель тепла и противник экономии.
До наступления полной темноты я проводил в порядок технические помещения и столовую, не зная, чем еще себя занять.
Когда работать в темноте стало невозможно, отправился обратно. Фонаря я с собой не брал, поэтому в коридорах, где нет окон, идти пришлось наощупь. Удивительно, что еще так недавно, пугавший меня до потери сознания третий номер, больше не только не пугал, а скорее даже привлекал. Проходя мимо, я остановился и посмотрел на дверь. Саму дверь не было видно в темноте, но тоненькая полоска тусклого лунного света под дверью, не шире сантиметра, указывала, куда надо смотреть. Ночь тогда выдалась ясной, лунной. Нащупав ручку, я попробовал ее нажать — заперто. Все хорошо, все правильно. «Сегодня для тебя все изменится», — подумал я о девушке, еще не вернувшейся сюда из небытия. — «Да, мы все исправим».
События той ночи остались у меня в памяти как записанная кинопленка. Я могу возвращаться к увиденному в любой момент и видеть все в тех же красках. Могу перематывать назад и вперед. Говорят, память у человека бездонна, мы просто забываем то, что нам не нужно, но оно никогда не стирается. Эти же воспоминания, запись необычайных событий, участником которых мне довелось стать, сохранились в особом месте или с особой пометкой.
Было за полночь, когда раздался стук. Я был готов к нему, но все же сердце дернулось, сбивая ритм пульса. Директор же, казалось, перестал дышать. Он сидел, похожий на изваяние и не шевелился. Я зажег фонарь, направив луч в белый потолок. Директор, совершенно белый и с выступившей испариной на лбу, вцепился мертвой хваткой в подлокотники, Так, что побелели и ногти. Вообще-то у нас не было никакого плана, мы не обсуждали, что мы будем делать, когда она начнет стучать. Я ждал его решения. Не специально, а подсознательно, не задумываясь. Ведь он был здесь главным. Мы остались на базе и сидели сейчас здесь по его воле. Но он продолжал медлить. Поняв, что он так и не сможет встать, я встал сам и направился к двери. Открыв, и посмотрев коридор, я оцепенел. Узкая полоска лунного света все также лежала на полу, перед дверью третьего номера. Но теперь это в двух местах она прерывалась. Ноги! Тени от ног! У двери кто-то стоит! — пронзила меня догадка.
Рука директора легла на плечо, выведя меня из оцепенения. Я вздрогнул и сделал шаг вперед, не сводя глаз с этих трех полосок света. Несколько метров пути показались мне очень долгими, но директор шел за мной, и это придавало сил. Мы подошли к двери и встали напротив. Он вытащил из кармана ключ, но руки у него тряслись слишком сильно и ключ только царапал замок, не попадая в скважину. Я перехватил его руку и забрал ключ. Со знакомым сухим щелчком замок открылся. Я, чувствуя себя как перед прыжком в пропасть, ощущая, как шевелятся все до единого корня волос на голове, повернул ручку и открыл дверь. Номер был пуст.
Прямоугольник света на полу от окна, за которым ярко светила луна, достигал порога. Стены и мебель освещались достаточно ярко, чтобы все видеть.
— Ну, вот и все? — полуутвердительно спросил директор. Голос его дрожал.
— Я не знаю. — ответил я.
Я не знал, но чувствовал, что-то не так. Наверное, я ожидал чего-то другого. И я ведь и раньше открывал этот номер и заглядывал внутрь. Дело не в двери, она не может остановить того, кого нет. Дело совсем в другом. Мгновенно догадавшись, я закрыл дверь и повернул ключ в замке. Посмотрел под ноги, на полоску света, ее снова прерывали две тени от ног. Кто-то стоял с той стороны двери.
— Как ее звали? — я повернулся к директору и сам испугался, услышав свой хриплый от испуга, каркающий голос.
— Перевертова Елена Андреевна! — Я, даже в этой ситуации, чуть не рассмеялся. Фамилию он произнес визгливым женским голосом, имя своим, а фамилию проглотил хриплым басом. Это неожиданное веселье придало мне сил, и я громко сказал, обращаясь к тени за дверью:
— Лена! Перевертова Елена Андреевна! Ты здесь?
— Да! Господи, слава Богу! Меня здесь заперли, меня забыли! Выпустите меня! — Это был тот самый голос, который я слышал прошлой ночью. Она стояла прямо за дверью. Раздался грохот, директор упал на пол. Потерял сознание от шока. Как он потом уверял меня в первый, и главное, в последний раз в жизни.
— Выходи, ты свободна! — Сказал я, отмыкая замок и открывая дверь.
В середине комнаты стояла хрупкая девушка, казалось, болезненной худобы, с большими глазами, блестевшими из-под кучерявой прически. Она запрокинула голову и рассмеялась. Этот громкий, звонкий смех отозвался эхом по всему корпусу, а потом я почувствовал волну, толкнувшую меня от порога к противоположной стене. Стекла окна в номере брызнули мелкими осколками на улицу и в лицо дунул теплый ветер.
Все. Все закончилось. Она ушла навсегда.
****
Директор приходил в себя, сидя в кресле в моем номере. Я рассказал ему, что случилось после его «отлучки». Сейчас над этим можно было смеяться. И просто хотелось смеяться, настроение было великолепным, как будто сбросил с шеи тяжелый камень, который долго приходилось носить на себе.
Он угрожал мне физической расправой, если я, хоть кому-то расскажу о его обмороке. Я смеялся, и он смеялся вместе со мной. Мы забили пустой проем окна в третьем номере несколькими старыми одеялами. И отвергая предложение ехать в город с сохранением зарплаты смотрителя до начала сезона, я остался на базе. Здесь моя настоящая жизнь. А о том, что же такое жизнь и какие еще тайны хранит мироздание, мне предстояло размышлять долгими зимними вечерами…
Автор: Записки горного гида
