На берегу моря в этот час никого не было. Все туристы разбежались по ресторанам, кто-то хриплым, надрывным голосом пел в «караоке». Ветер носил над землей пряный, дымный аромат шашлыков, терпкий, резковато-надменный – йода, и чего-то еще, смутно знакомого, как будто духов или нектара тропических цветов.
По самой кромке воды, так, чтобы набегающая пена лизала босые ноги, шла женщина. Звезды следили за ее шагами, медленными, задумчивыми.
-Зачем она здесь? – казалось, говорили они между собой. – Ведь должна быть совсем в другом месте! Или ее родные просто спят в отеле, а она решила пройтись?
Оксана села на теплый песок и зарылась в него ладонями.
-Хорошо! Как же хорошо! — улыбнулась она. — Свободна, от всех и всего. И больше не нужно угадывать, угождать, заглядывать в глаза и бояться сделать что-то не так. Свободна!
Муж остался в Москве, а она купила путевку на море и уехала. Конечно, переживала, сидя в туристическом агентстве, что скажет Саша, а вдруг запретит, расстроится. Но…
…Пальмы на берегу тихо шелестели жесткими, чуть пожелтевшими листьями, луна, купаясь в черно-фиолетовом море, вытянула свою длинную, белокурою, с серебристой сединой косу до самого берега.
Вот пойти бы по этой лунной дорожке, туда, к горизонту, схватить звезду и прижать ее к своей щеке. Та будет приятно холодить кожу, шептать свои сказки, а потом, упав и разбившись о подводные камни, исполнит желание.
Но тут нужно не прогадать! Пожелать самое сокровенное, свое собственное, затаенное.
-Любви? Да, ну! Кому она нужна, эта любовь! На самом деле все не так в ней поэтично, как пишут в книгах. Ты просто находишь кого-то, чтобы использовать его — ну, получать ласку, заботу, деньги, в конце концов. А он, в свою очередь, использует тебя. Вот и вся любовь. Ты стараешься угодить, чтобы тебя не прогнали, потому что уже зависишь от того, кто рядом, а он зависит от тебя. Мама, похоже, так и жила. Нет уж, не надо мне любви, пустое это…
Когда-то Оксана уже обсуждала это со своей сестрой.
-В чем зависишь? Ты же сама работаешь, ты не клянчишь у него денег на колготки! – Алена удивленно приподняла брови. – Не выдумывай!
-Я ничего не придумываю. Просто ты пока этого не понимаешь. Раньше я зависела от мамы, от ее одобрения. Кивнет – значит, все хорошо, значит, я хорошая. Нахмурится – все, я плоха… Ты же тоже, ну, признайся, всегда ловила ее взгляд. В нем всегда был спрятан правильный ответ. «Вкусный суп, Аленушка?» Ну, вспомни! И ты кивала в ответ, чтобы доставить матери удовольствие, чтобы быть «хорошей», а потом тебя передергивало от воспоминаний, как перловка «вороньим глазом» таращилась на тебя из мамкиного супа.
-Не было такого!
-Было и сейчас есть. Ты до сих пор отпрашиваешься у матери, лепечешь оправдания, когда уходишь к друзьям или задерживаешься. Просто у тебя есть шанс себе в этом признаться сейчас, у меня такого шанса не было. Хотя…
-Хотя, что? – Алена поставила перед сестрой чашку с какао. – Вот, попробуй, я добавила корицы, как мама…
Вдруг осеклась. Мама всегда добавляла корицу, а Алена знала, что Оксана любит ваниль.
Гостья рассмеялась.
-Да ничего, спасибо! Просто я вот замуж вышла маме назло. Ох, как она не любила Сашку! Прям клокотала вся, я видела. И в этом я увидела свое спасение. Ты не представляешь, как было приятно сделать что-то поперек ее мнения. И сразу такое грандиозное!…
…-Оксана! Одумайся, пока не поздно! Ну, можно погулять, дело молодое. Пока нравится, проводите время, но это не повод замуж-то выходить! Он же мужлан! — Юлия Федоровна, Оксанина мама, замерла, прижав утюг к рубашке мужа.
-Мама, утюг!
-Что? Ах, да…
-Ну, отчего же Сашка тебе не приглянулся! Он меня любит, мне с ним весело, легко. Он…
-Брось, ты просто не встретила пока настоящего мужчину. Ты мало бываешь в хорошем обществе. Питер – благодатное место для поиска нормальных женихов, надо только постараться. Петербуржцы все такие загадочные, холодно-неприступные, а, как влюбятся, смотришь, они уж пылают, как костер, только дровишек подкидывай!
Юлия Федоровна мечтательно вздохнула, а потом, увидев, что дочь пристально наблюдает за ней, снова принялась усердно водить горячим утюгом по белью…
…Много-много лет назад Юлия Федоровна, молодая и отчаянная, приехала из маленького города покорять Северную столицу. Девушка была согласна только на театральный институт! Этого так хотела бабушка, об этом мечтала мама, а, значит, Юля так и сделает. В ее голове, ветреной, с бурной фантазией и романтическими картинками, прочно укоренилось мнение, что, чтобы быть любимой, надо сделать все так, как велено. Тот кто тебя любит, ждет именно этого, разочаровать нельзя!
-Актриса! Ну, глянь, глянь, актриса и есть! – довольно приговаривала бабушка Ира, глядя, как внучка, Юлечка, корчит рожи перед зеркалом, как, на радость бабушке, надевает мамины одежки и важно расхаживает по комнате, раскланивается и хлопает ресницами. – А, что! И будешь актрисой! Будем на тебя смотреть и гордиться… Будешь хорошо зарабатывать, нам помогать!
Но гордиться Юлей родственникам не пришлось. По крайней мере, не в этом смысле.
Провалившись на экзаменах, Юля не стала возвращаться к родителям и бабе Ире, год водила их за нос, что прилежно учится, а сама паяла проводочки на заводе. Денег на «хорошую» жизнь, да еще, чтобы помогать родным, не хватало. А мать и бабушка шумно дышали в трубку, интересуясь стипендией, спектаклями, в которых, наверное, Юля уже давно играет маленькие, но очень колоритные роли, и напоминали, что надо бы помочь… Вот и пришлось слететь голубке с зефирных небес на грешную землю и устроиться на завод…
Юля, общительная и легкая, быстро нашла друзей в Питере. Каждый вечер она где-то, да бывала. То у Абрамовых, то гуляла с братьями Максимовыми, то гудели на даче у Вальковых. Юля заглядывала своим друзьям в глаза, угадывая желания, старалась сделать все так, как они того хотели. Для нее это было уже привычным делом. Уж что-что, а «угадывать» — по взмаху ресниц, по тонкой, едва заметной морщинке на лбу, по кривизне губ – она умела. Жизнь с матерью научила девчонку быть чуткой и покладистой.
…-Ну, вот! А пирогов опять никто не принес! Договаривались же, пить чай с пирогами! – куксилась Тонечка Абрамова, принимая гостей у себя, в большой, «профессорской» квартире.
И в следующий раз Юля приносила целый пакет пирогов – с яблоком, с вишней, с малиной.
Так приятно было слышать, как Тоня хвалит Юлечку, как ласково приглашает сесть рядом с собой и предлагает свои духи в красивом, изумрудно-сиреневом флаконе с кисточкой. Ну, и что, что духов там на донышке, зато модный аромат, который стоит недешево. И он теперь будет слетать с кудрявенькой головки неудавшейся актрисы Юльки.
В гостях у Вальковых Юля однажды познакомилась с начинающим, но «подающим огромные надежды», художником, Алешей Потаповым..
-Юль, ты ему, кажется, понравилась! – шептала Тонечка. – Теперь не прогадай, не упусти своего счастья!
И Юля отчаянно старалась не разочаровать Тоню, маму, бабушку. Всем рассказывала, какой Лешка прекрасный, талантливый, внимательный и тонкий в понимании женского племени.
И Леша понимал. Он любил рисовать « с натуры», красота женского образа во всей его наготе, так сказать…
Юля поначалу стеснялась позировать ему, а потом поняла, что так она будет увековечена на полотнах «начинающего, но подающего надежды», что не канет ее красота в омут прожитых лет, и, что, если даже родня скоро узнает, что актрисы из Юльки не получилась, то хоть картины с ее формами будут предметом восхищения человечества. А то, глядишь, и в Третьяковке повесят на стену очередной Лешин шедевр с Юлей на переднем плане…
Их связь продлилась, к сожалению, недолго. Алексея, как назло, пригласили за рубеж, оформлять какую-то выставку. А Юлю он с собой не взял, оставив на память лишь пахнущие льняным маслом ее портреты абсолютно нагишом, а еще Оксанку, что, пока еще мальком, головастиком, копошилась в Юлином животе, давая знать о себе лишь легким токсикозом…
Одобрит ли бабушка? Что скажет мама? Папа тут не в счет, он всегда молчит… Родня расстроится, разочаруется, чего доброго, проклянет! Страшно…
-Что же мне делать, Тоня? – сокрушалась Юлечка. – Надо ж так вляпаться. У тебя есть знакомства в больнице?
Но, если даже у Антонины водились связи с «нужными» врачами, она делиться ими с глупышкой — Юлей не собиралась.
-Извини, но я не могу тебе помочь. То, о чем ты меня просишь, ужасно! Мне противно даже думать об этом!
Юля вдруг увидела, как Тонечка расстроилась, как ей неприятно. Нет! Юля не будет расстраивать подругу! Никого нельзя расстраивать!…
…Юля ходила на завод, паяла то, что надо, а сама все думала, как бы сделать так, чтобы у ее ребенка, которому уж теперь точно быть, появился отец, а у нее самой – законный муж.
Осматривая ближайшее окружение, девушка остановилась на Максиме. Нескладный, робкий, какой-то весь сжатый в тугую, комканую бумажку, он все пытался ухаживать за Юлькой, но тогда у нее как раз был роман с художником, и Макс был девчонке не нужен…
-Максим! – окликнула Юля мужчину после смены. – Хочешь кефир? А то я купила, а теперь расхотела… Посидим?
Сели на лавку. Максим удивленно рассматривал бутылку с кефиром, чудесным образом оказавшуюся у него в руках, а потом и саму ее хозяйку, тоже у него в руках. И были они уже почему-то не на лавочке в сквере, а у Юли в комнате.
-Юль! Ты чего? Зачем ты! Не любишь ведь, сама говорила!
-Я ошиблась, Максимушка! Я так ошиблась, ты прости меня! Ты такой хороший, такой добрый, я, наверное, и не достойна тебя! Тогда я уйду!
Актриса Юля умела сказать так – « на разрыв», « на тонкой нити отчаяния»…
-Нет, что ты… Нет…
Парень не верил своему счастью и, целуя Юльку в губы, мельком посматривал на ее голый портрет на стене, подарок художника…
…Маме и бабушке муж Юли очень понравился, тем более, у него есть своя квартира, хотя родственники немного расстроились, что, как следует, не отгуляли свадьбу, да невеста «на сносях», уж решили отпраздновать потом, в двойном размере.
Максим, узнав о том, что у них с Юлей скоро родится ребенок, казалось, тихо радовался, боясь спугнуть свое счастье. И жена – красавица, и потомство не заставило себя ждать! Вот это дар свыше, не иначе!
И парень старался, очень старался угодить молодой жене, а, заодно, и ее родне. Максим устроился на работу, потом на второю. Он бросил курить, потому что Юлю стал раздражать запах табака, он сделал ремонт в квартире тещи, потому что та сетовала на старость и немощность, а жить хотелось красиво…
Юля теперь жила не в съемной комнате, а у Макса, в двушке, что осталась от его родителей. Туда и принесли орущую Оксану.
-Макс, да укачай ты ее, сил нет уже! – Юля маялась лактостазом, у нее поднялась температура, муж суетился вокруг, постигая азы отцовства в ускоренном темпе, чтоб Юле и Оксаночке было хорошо…
И тут Юля поняла, что, живя вдали от родителей, от бабушки, она перестала остро нуждаться в их одобрении, более того, теперь кто-то другой постоянно заглядывал ей в глаза, угадывая, довольна или нет, хочет ли чего-то Юлия, или пока можно спокойно попить чай с баранками, подождать пока она, Юлечка, придумает очередное желание. Как будто ей дали новую роль, повысили в ранге, что ли…
…-Ну, Оксана, не расстраивай маму, ты же знаешь, у нее мигрень! – Максим уговаривал зареванную дочь обуть валенки и потопать в детский сад.
А дома было так интересно, только вчера нарядили елку, можно было катать под ней деревянный паровоз, играя в путешествие, можно было…
-Оксана! Ну, что ты застыла? Мама ждет, она хочет тебе шарф повязать. Обувайся быстрее! – терпение Максима лопнуло. Он бросил девочке валенки. – Хватит ныть! Я ухожу, а ты сиди тут! Каждое утро расстраиваешь меня и маму!
Папа злился, это было плохо. А вдруг он не поведет Оксану в цирк на выходных, только потому, что она сейчас капризничает!?
— Нет, папа! – ревет Оксана и, кое-как натянув зимнюю одежду, ковыляет за отцом. Вот он уже закрывает дверь, а она сует в щель руку в варежке, вот плачет, что прищемили палец, а Юля стоит в коридоре и качает головой.
— Несносный ребенок! Никакой жалости к родителям! Все нервы мне вымотала! Ты нас совсем не любишь!…
…Оксана, втянув голову в плечи, идет по холодному бульвару, схватив отца за низ куртки. А, ну, как бросит здесь, одну, в снегу… Она ж «несносная»…
Уже потом Оксана научилась «считывать» настроение отца и матери, угадывать, что сказать, а о чем промолчать, научила этому младшую сестру, Аленку. Та, правда, упиралась, твердя, что каши и суп у мамы не вкусные, но, получив раз десять под столом увесистый пинок, поняла, что надо бы сдерживать свой нрав…
Взрослели девочки, старели родители. Максим все больше времени проводил на даче, как будто избегая Юлю. Она ругалась, кричала. Он приезжал, но выдерживал дня два-три, а потом снова собирал вещи и уезжал.
-Я не могу так… — сказал однажды он. – Я устал, Юль. Устал ходить по минному полю твоих настроений! Надо постоянно следить за тем, что я говорю и как. Иначе ты будешь мстить, изощренно, мерзко. Самой-то не противно?
-Мне? Да как ты смеешь! Я подарила тебе двух детей, я забочусь о тебе всю жизнь, себя забываю, а ты… Неблагодарный!
Она зарыдала, бросившись на диван.
Вот сейчас он подойдет, будет валяться в ногах, просить прощения, целовать ее колени и искать руками ее руки. Вот сейчас…
Но Максим почему-то просто ушел. Как же так!?…
— А я тебе говорила, Юлька! Предупреждала, что нужно осторожно! – мама уже была тут как тут, раз мужа у дочки больше нет, значит, можно и переехать в ее квартиру.
-Мама! Ну, что мне делать? Что?
Но мама была очень расстроена, она не могла больше говорить с дочерью. Ей было плохо, разболелась голова, и вот уже Юля бегает с лекарством, капает в воду успокоительное, утешает растревоженную мать. Опять Юле досталась эта унизительная роль…
…Когда Оксана подросла, ей вдруг надоело угождать матери, появились свои, тайные желания, мнения, суждения. То ли бурная подростковая кровь закипела, забилась в жилах, призывая к протесту, то ли характер, доставшийся от художника-отца, проснулся, открыл дерзкие глаза и стал управлять своей владелицей.
К слову, Оксана сносно рисовала, чувствовала цвет, понимала законы перспективы. Она нигде этому не училась, просто брала краски, лист бумаги, и на листе рождалась картина.
-Это что? – Юля осуждала такое творчество. – Уроки не сделаны, а она вся в красках! А ну марш в ванную, отмывай руки и садись за учебу!
Оксана вздыхала, откладывала кисточки и брела умываться. Но она вернется к этому рисунку, обязательно. Просто мама об этом не должна узнать…
…-Это платье тебе вовсе не идет! Сними немедленно и примерь другое! – Оксана готовилась к выпускному и шила себе платье у знакомой портнихи, но матери оно определенно не нравилось. – Что за длина юбки?! Проще вообще пойти без нее! А что это за декольте? Ты ученица, а не гулящая женщина! Позор! Чем ты вообще думала, когда выбирала такой фасон?!
И Оксана ничего не могла на это ответить, ведь она не знала, что там, на даче, на чердаке, затянутый в мешковину, проклятый когда-то Максимом, стоит портрет ее матери, совершенно голой, улыбающейся «подающему надежды» художнику, Оксаниному настоящему отцу…
…Отгремел выпускной, Оксана поступила на факультет иностранных языков, как хотела мать, училась прилежно, благо, у нее был талант быстро схватывать суть лексических конструкций и хороший слух для различения тонкостей новых звукосочетаний.
Алена оставалась при матери, приняв на себя весь удар ее внимания и стараясь угодить женщине во всем. Та ведь очень переживала, что старшая дочка уже выросла и вот-вот выскочит замуж, бросив мать доживать свои дни в пустой квартире.
-Как же в пустой, мама!? У тебя есть я! – Алена обнимала мать и целовала ее нарумяненную щеку.
-Да-да… Открой окно, мне что-то душно, — соглашалась Юля, тяжело вздыхая…
…Когда Оксана привела Шурика познакомиться с мамой и сестрой, то очень сильно испугалась. А вдруг он не приглянется матери? Вдруг она расстроится? Говорят, материнское сердце самое чуткое! А если мама скажет, что у них ничего не получится? Что тогда делать? Сашку она «подцепила» на дискотеке. Все было как-то легкомысленно, воздушно, «без обязательств», а он возьми, да и сделай Оксане предложение. Ни с того ни с сего. Девушка даже растерялась. Но он так заглядывал в ее глаза, его руки, потные, дрожащие, протянули ей розу. Ну, как расстроить отказом такого парня?…
…-Ну, как? – проводив Сашу до лифта и попрощавшись, Оксана вернулась в гостиную.
Так показывают новое пальто или сапоги, или, что еще сложнее, выставляют на оценку свою новую прическу. А, ну, как скажут, что вышло дурно?!…
-Ты знаешь… — Юля замялась, разглаживая плюющимся утюгом свое платье.
Александр держался гордо, самостоятельно, даже позволил себе спорить с хозяйкой дома, где был только гостем, имел наглость высмеять ее «недалекость» в знании художественных произведений! Немыслимо!
-Он нам не пара! Хам, да и только. Таким не место в нашей семье! – подвела итог своих измышлений Юлия. – Он просто задурил тебе голову, а ты прогнулась. Ты же видела, как он грубо разговаривал со мной!
-Но, мама! Он просто волновался! Он хороший, ласковый, добрый. Он меня на руках готов носить.
Алена, скомкавшись на кресле, ждала, чем закончится дело. Уступит Оксана – потеряет своего единственного, не уступит матери — станет врагом. А быть недругом Юли – это все равно, что плыть против течения по горной реке. Это опасно, тяжело, немыслимо!
-И убери со стола свои тюбики с краской! Ты мне скатерть испачкаешь! – продолжила между тем Юля. – Чтоб больше никогда в моем доме не было этих размалеванных холстов!
Ей вдруг стало противно – от себя, от того, что дочь, в отличие от нее самой, выйдет замуж, кажется, по любви, что эта самая дочь – продолжение своего папочки, тоже питает странную, одержимую страсть ляпать на холст мерзкую краску, видя в этом высокое искусство…
Высоким оно стало бы только в том случае, если бы его героиней, образом, музой так и осталась Юля. Она бы смотрела на зрителя с полотна где-нибудь в Лондоне или во Франции, улыбалась, стыдливо прикрывая прекрасную наготу. Но не сложилось…
…И вот тут на арену вышел бесенок, что так давно жил в Оксане, но до поры до времени спал, а теперь зевнул, потянулся и пошел куролесить, поджигая мосты и испепеляя разум.
Оксана в тот же день собрала вещи и ушла.
-Куда? – тихо просила Аленка.
-К Сашке. Он сказал, можно.
В тот вечер Юля слегла, младшая дочь крутилась вокруг нее, то попить, то душно, то холодно. Каждая была при своей роли, каждая при важном деле…
А молодые люди на следующий день подали заявление в ЗАГС, их расписали через месяц. Алена тихой тенью прокралась в зал бракосочетания, где толпились друзья и родственники жениха. Потом она осторожно подошла к сестре, протянула маленький букет роз и шепнула, что маме совсем плохо, что увезли в больницу.
-И ты для этого пришла? – усмехнулась Оксана. – Я должна все бросить и помчаться к постели умирающей, а она глаза будет закатывать?! Дудки. Передай мои пожелания скорейшего выздоровления.
Аленка развернулась и уже уходила, но сестра окликнула ее:
-Ты тоже подумай о своей жизни, Ален, пока не поздно!…
…С тех пор прошло несколько лет. И вот уже Оксана сидит на кухне у сестры и рассуждает о том, как плохо быть замужем, что мужа она и не любит вовсе, а вышла за него всем назло.
-И что теперь? – тихо просила Алена.
-Не знаю. Хочу уехать. Не навсегда, на время. Подумаю, решу, что делать дальше. Нечестно все как-то, ненормально. И Саша это чувствует, и я чувствую. И, что противнее всего, я опять начинаю стараться ему угодить, опять скатываюсь к тому, от чего ушла.
-Ну, может, это и есть любовь? Простая, уступчивая, все прощающая и умеющая принять недостатки? – Аленка села рядом и вздохнула.
-Нет, это не то. Я не знаю, как надо, но сейчас все не то…
…Муж после двух-трех лет брака больше никогда не говорил Оксане, что любит ее, не обнимал, не клал руку на плечо, когда они вместе смотрели по вечерам телевизор. Как-то было у него это «не принято». Да и не было этих совместных посиделок, не смотрели он вместе фильмы, только новости по утрам.
-Да так все живут! — пожимала плечами подруга Оксаны . — А что ты хотела? Чтобы он тебя по квартире на руках носил? Зачем ему, если и обед всегда есть, и ужин. Ты пыль протрешь, он в это время на работе чай попьет. У каждого своя роль, не стоит даже пытаться что-то изменить.
Но, как известно, если долго и упорно сжимать пружину, то потом она отскочит, больно ударив тебя по плечу. И тебе будет обидно, ты разозлишься и выругаешься, но пружине-то будет все равно. Она лишь сделала то, что должна, что предписано ей законами физики…
И Оксана отскочила. Звонко, со скандалом, с переливчатыми, доходящими до фальцета нотами. Механизм семьи, кое-как слепленный из ее «назло», развалился…
…-Нет, все-таки хорошо! — кивала Оксана своим мыслям. — Тишина, море шумит, тепло, не надо отвлекаться, сиди и наслаждайся природой.
Из отелей на берегу доносилась веселая музыка, кто-то громко смеялся, звенели бокалы, шуршали галькой теплые волны.
Оксана повернулась. Чуть поодаль, расстелив покрывало, расположилась парочка. Вино купало в своих красных слезах огромную, волоокую луну, молодые люди тихо о чем-то беседовали, смеялись. Потом он поцеловал ее, она смутилась, что-то залепетала, он взял ее за подбородок и, улыбнувшись, поцеловал еще раз, вынув из кармана брюк бархатную коробочку с кольцом.
Оксана отвернулась, сердце часто-часто билось, море вдруг показалось холодным, угрожающим, небо, упав в него, истошно вопило о том, что уже ничего не вернешь, а на горизонте, там, где рождается заря, сиял огнями корабль. Он уплывал, подавая прощальные гудки.
Уплывало что ли Оксанино счастье, надуманное, нафантазированное, неживое, оставляя после себя лишь черную пустоту…
А молодые люди вдруг вскочили и стали танцевать, следуя какому-то, одним лишь им ведомому, ритму.
И тут Оксана рассмотрела лицо девушки. Это была словно она сама. А рядом с ней, молоденькой, романтичной, был муж. Они тоже ездили на море…
Столько лет прошло, а воспоминания все жили своей собственной, тихой жизнью.
Оксане захотелось подбежать и крикнуть глупой девчонке, что ничего у них с парнем не выйдет, что скоро он станет как все, скучным и отстраненным, а она проклянет тот день, когда вышла замуж.
Но почему-то Оксана знала, что девчонка не станет ее слушать, а лишь рассмеется в ответ и скажет:
-Так было у тебя. У нас все будет по-другому…
И тут вдруг Оксану потянуло домой, в их тихую, опрятную квартиру, потянуло готовить Сашке борщ и варить кашу по утрам, потянуло молчать вместе и смотреть на закат, потянуло к тому, без кого, оказывается, не так просто жить. И стало совсем не страшно от этой «зависимости», наоборот, захотелось зарыться в нее целиком, спрятаться, уткнуться лицом в родное плечо…
В этот миг Оксана, возможно, по-настоящему, поняла, что любит мужа. И нет этого «назло», есть просто бесенок, который когда-то толкнул ее вперед, в надежные руки Александра…
…-Саш, это я, — услышал Шурик тихий голос. – Можно, я вернусь? Или ты приезжай ко мне. Ты должен увидеть это море, Саша. Оно должно стать нашим! Снова нашим…
…Юля, немолодая, похудевшая, сидела на ступеньках чердака и, наклонив голову, рассматривала свой портрет. Рядом была только тишина. Максим уехал в город по делам, Алена на работе, женщина одна тенью бродила по дачному дому, слушая свои шаги.
-Ну, что, девочка? – усмехнулась она пышке на картине. – Всем угодила? Никого не забыла?… Все от тебя разбежались, теперь и в глаза некому заглядывать, некого «угадывать»…
…Подходя к калитке, Максим увидел дымок, вьющийся поверх старых кустов смородины.
-Что делаешь? – спросил он жену.
-Да так, чердак решила расчистить. Оксана приедет, может, мастерскую там ей сделаем.
А огонь тем временем слизывал сладкую, маслянистую краску, что, путаясь мазками и переходами, застыла красивыми изгибами Юлькиного тела. Пламя жило своей, непокорной, хищной жизнью, жило само по себе, не спрашивая и не стараясь угодить. И, может быть, поэтому его все любили, берегли, согревая домашний очаг…
-Что ты? Зачем? – Максим остановился рядом, потом присел на бревнышко и, вдруг обняв жену, прошептал:
-Хорошая же картина была, Оксане надо было бы показать. Все-таки ее отец рисовал…
-Ты знал? Ну, про Оксану знал?
-Да все знали. Только расстраивать тебя не хотели. Странная эта штука – любовь – делаешь не всегда то, что хочешь, стараешься, угождаешь. И все за какое-то «я тебя люблю»… Как будто это надо заслуживать…
-Ну, у меня всегда было так…- Юля вздохнула. – Это тяжело, заслуживать любовь. Я всегда боялась, что ты меня бросишь, что сделаю что-то не так…
-Дурочка ты! Когда любишь, то любишь целиком, со всеми углами и черными пятнами. Ты такая, какая есть, поэтому ты рядом со мной. И только что-то страшное могло бы сделать нас чужими. И не нужно ломать себя, чтобы быть с кем-то, чтобы заслуживать его ласку и внимание! Разве не такой должна быть любовь? …
