Рынок шумел, дразня спелой, оранжево-красной хурмой, желто-охристыми лимонами, кучками специй, гонимых ветром и бьющими прямо в ноздри гостям, гроздьями блестящего от природного воска винограда, прыткими мандаринами и важными, круглобокими апельсинами, диковинными плодами мушмулы и изливающими на прилавок свой ярко-алый сок гранатами.
Полина вспомнила, как в первый раз, закутавшись в платок, и взяв большую корзину, пришла сюда за покупками.
Продавцы тогда с интересом смотрели на бледную, дичившуюся незнакомку, со светлыми бровями и прядью седых волос, выпавшей из-под платка.
-Такая молодая, а уже белая, — качали головами мужчины. – Ах-ах…
-Кто она? Раньше такой у нас не было! Откуда? – переговаривались женщины, следя краем глаза, как бы оборванцы-мальчишки не поворовали румяные, с ярко-красными бочками, огромные, как голова младенца, яблоки.
-Это жена Тимура, — наконец, сказала пожилая, постоянно грызущая семечки, Инга. – Он привез ее из столицы, прячет у себя дома.
-Тимурчик женился? – плохо скрывая досаду, протянула пышнобровая, темненькая Маринэ, накручивая кончик длинной, мягкой, словно шелк, косы на палец.
А Полина между тем, чувствуя, что на нее все смотрят, втянула голову в плечи, поправила платок, постоянно сползающий на тонкую, изящную шею, и вынула из сумочки список продуктов.
— Почем огурцы? – робко спросила она, указав на длинные, в частых, жирных пупырках, темно-зеленые плоды.
…Там, где раньше жила Поля, продуктами занималась Аглая, прислуга-не прислуга, помощница-не помощница, а, как ни крути, непременная часть жизни семьи Дровниковых. Аглая знала, что и где брать, как торговаться, умела выбрать из россыпи, казалось бы, похожих друг на друга помидоров, яблок, слив самые сладкие, сочные, спелые.
А как Аглаша, Царствие ей Небесное, выбирала арбузы…
Маленькая Полина, таскаясь за нянькой по рынку, с интересом смотрела, как женщина стучит костяшками пальцев по толстой, полосатой, с черно-еловыми прожилками, кожуре и желто-белыми кляксами там, где гигантская ягода прижималась к земле, маясь от солнечного жара.
Глаша, приникнув ухом к плоду, как будто что-то выслушивала, словно врач на осмотре.
-Ну, как? – спрашивал ее дядя Миша, что привозил арбузы из каких-то своих, одному ему ведомых, мест. – Звенит?
-Нет, этот только стонет, как больная корова, — качала головой Аглая. – Ну-ка, этот?…
Так продолжалось до тех пор, пока звонко трескочущий арбуз, самый-самый полосатый и с темно-зеленой, почти синеватой шапочкой, не отправлялся, наконец, в огромную корзину покупательницы.
-Все, Поляша, готово, теперь к рыбке…
И они шли по веселому, многоголосому рынку, кивая знакомым и уворачиваясь от кошек, что так и норовили броситься под ноги…
…Полина вздохнула. Тоскливо было без дома, без Аглаи, что уж несколько лет, как померла. Конечно, рядом был ласковый и заботливый муж, но его Поля все же знала мало, стеснялась и тяготилась чужим краем…
…Продавец, цепким, острым взглядом осмотрел женщину и назвал цену, сложив огурцы в протянутую ему авоську. Полина быстро отсчитала деньги и, положив товар в корзинку, зашагала прочь. Она смущалась этих изучающих, бесстыдных взглядов чернооких торговцев, стеснялась ухмылок женщин, все ей казалось, что люди смеются над чужой, пришлой, такой отличающейся от них женщиной.
-Красавица! – окликнул ее старик, перебирающий орехи, рассыпанные горками на богатом прилавке. – Возьми мужу угощение! Дешево отдам. Тимур любит вот эти.
Старик ткнул пальцем в крупные, шелушащиеся тонкой пленкой, грецкие орехи.
-Вы знаете моего мужа? – тихо спросила Полина.
-Его тут все знают, девочка! – рассмеялся старик. – Начальство знает каждый, кто когда-то стоял здесь и зазывал покупателей к своему товару.
Пока Полина сомневалась, старик насыпал ей кулек орехов, аккуратно взвесил и назвал цену.
-Ой, дорого! – Поля смутилась. – Мне еще другие продукты нужно купить.
-Не дороже денег, бери! Грецкий орех, он силу мужчине дает! – и подмигнул. Женщина залилась краской, быстро сунула деньги и метнулась в сторону.
-Прогадал Тимур! Такой красавец, а так ошибся!– Маринэ пожала плечами. – Какая-то замухрышка. Да она и родить-то не сможет, вон, бедра какие узкие. А мужчине нужен наследник, сын, продолжение его великого пути, его рода…
-Ну, завелась! – Инга хитро посмотрела на соседку. – Ты просто сама в жены его метила, да, видно, не ко двору пришлась. Что, не любит твой Тимур строптивых? Потому и прогнал тебя?
Вокруг захихикали, Маринэ гордо вскинула голову и зыркнула на женщин. Огненный, полный ненависти и обиды взгляд остановил Ингу на полуслове. Она отвернулась, уткнулась в кулек с семечками и больше не поднимала тему неудачного прошлого Маринэ.
А Полина, как назло, остановилась именно около прилавка с товарами бывшей возлюбленной мужа.
Искусно сплетенные коврики, с разными рисунками, лежали цветастыми пластами, как пастила на подносе, томясь и скручиваясь от жаркого солнца, бахрома, кисти связанных по уголкам нитей, серебряная и золотая тесьма, ловко подогнанная к ткани, завораживали и заставляли притихнуть, любуясь искусной работой.
Полина, поставив на землю корзину, стала робко рассматривать товар, боясь дотронуться до него рукой.
-Нравится? – Маринэ повела темными глазами, улыбнулась. – Какой хотите?
Поля пожала плечами.
-Нет, спасибо, я просто посмотрю.
Полина вдруг вспомнила их милые, красно-черные, с завитушками и немного похожими на петушков орнаментными вставками коврики. Мама очень любила, когда на полу лежит ковер, уютный, шерстяной, тяжелый. Их выносили чистить в середине зимы, расстилали на снегу и нещадно били, разбрасывая снежные хлопья по всему рисунку. А потом, посвежевший и как будто умывшийся, пахнущий морозцем ковер расстилали обратно, подтыкая под мебель. Дела было на целый день, даже иногда нанимали кого-то в помощь. Папа приводил мужчиков, те, кряхтя и охая, тащили ковровый столб, колдовали над ним во дворе, а потом, уставшие, раскрасневшиеся, сидели на кухне, и мама угощала их голубцами…
…-Возьмите вот этот! – Маринэ медленно приподняла ворох тонких паласов и показала Польке небольшой коврик, сплетенный из темных и светлых лоскутов. – Вы были когда-нибудь на море? – Марине внимательно вглядывалась в глаза стоящей перед ней женщины. – Были? Смотрите, здесь все его краски! Нежный голубой, как что бывает, когда вода разжарится под полуденным солнцем, желтовато-коричневый от взбаламученного песка, синий, почти фиолетовый, как перед грозой, серый, в ненастье. Узнаете?
Но Полина только покачала головой…
-Не были на море? Живете рядом и не были? Тимур выбрал себе слепую? – разочарованно покачала головой Маринэ и победоносно огляделась вокруг, мол, я же говорила, что она странная. – Тогда берите этот, с оленем. Простенько, как и вся ваша жизнь.
И отвернулась, высокомерно задрав нос.
Полина подхватила корзину и заспешила прочь от этой девицы.
Простенькая жизнь, совсем простая…
Полина родилась и воспитывалась в радости, в достатке. Большая квартира, была даже отдельная комната для Глаши, стряпающей и убирающей старинные убранства комнат, была служебная машина, театры и билеты в филармонию, были прогулки на пароходе… Много чего было. Был отец, Сашенька, Сашуля. Так ласково звала его жена, Риммочка, Полина мама. Папа много работал, иногда приходил уже ночью, хмурый, чем-то рассерженный, о чем-то шептался с Риммой на кухне, а она только шикала на него, уговаривала успокоиться и капала сердечные капли в чистый, оставленный специально для таких случаев на столе стакан.
-Кап-кап-кап! – лекарство смешивалось с водой, растворялось, распространяя по квартире запах, который было не спутать ни с чем.
– Кап-кап-кап! – пересыпало время бисеринки жизни Сашеньки и его семьи.
Римма чувствовала, что быть беде, вздыхала по ночам, уговаривала мужа быть покладистее, но тот только вскидывал брови, густые, черные, кустами торчащие над темными, глубокими, как ночное небо, глазами…
…С Тимуром Поля познакомилась на концерте. Он, как будто случайно, оказался совсем рядом с местами Полины и ее матери.
Сначала молодые люди просто переглядывались, мельком, опасливо, стыдливо. Потом, встретившись в фойе, Тимур вдруг стал читать девушке стихи, горячие, рожденные под солнцем юга, напоенные томными вечерами и терпким, масляным ароматом цветущей хурмы, нежных, плачущих белыми лепестками яблонь, журчанием горных рек родной Грузии и пенистыми переливами водопадов…
Глаза мужчины горели, выдавая отчаянно-страстную кровь.
-О, Полечка, какой приятный собеседник! – шептала потом Римма дочери, пока Сашин водитель отвозил их домой. – Такой вежливый, столько интересного знает, а как красиво говорит!
Полина отстраненно смотрела в окно, пряча застывшее отражение горячих глаз нового знакомого в своих, тихих, серовато-зеленых.
Тимур, приехав в столицу по делам и будучи знаком с Александром Дровниковым по службе, стал часто бывать в доме Полины, дарил цветы очаровательным хозяйкам, пел под гитару песни и учил Глашу традиционным грузинским блюдам – хинкали, хачапури, супы с диковинными приправами.
Аглая только пожимала плечами.
Однажды осенью, под стон ветра, рвущего форточку на кухне и заставляющего Аглаю кутать поясницу в старый шерстяной платок, Тимур, тихо приоткрыв дверь, заглянул в комнату Александра.
-Можно?
-А, это ты, — Саша отвернулся от окна, потер чуть покрасневшие, воспаленные от бессонницы глаза. – Заходи, хорошо, что пришел, а то мои девочки совсем заскучали, а я сейчас не слишком интересный собеседник…
-Александр Павлович! – мужчина как-то весь напрягся, сосредоточенно глядя главе семейства в глаза. – Я к вам по делу.
Саша только замахал на него руками, как будто прогоняя.
-Да что ты! Какие сейчас со мной дела! От меня надо подальше держаться!
-Нет, я по личному делу.
-Личному? – Александр Павлович догадывался, что этим все должно кончиться, но окончательного решения еще не принял.
-Я хочу жениться на Полине. Вы же знаете, что мы любим друг друга. Я хочу взять ее в жены.
Тимур смело, отчаянно вскинул голову и провел широкой рукой по кудрявым, угольно-черным, как у всех мужчин его рода, волосам.
-А не боишься? – тяжело опустившись в кресло, прошептал Александр. – Не сегодня, так завтра я стану, как это лучше сказать, не угодным, меня сотрут в порошок. А заодно и мою семью. Механизм запущен, и остановить его нет никакой возможности.
-Ну, так дайте спасти Полину! Я увезу ее к себе, спрячу, укрою! – Тимур сжал кулаки.
— Неужели, ты так глуп?! Ты сам станешь изгоем, женившись на дочери вора, ты будешь, как дед твой когда-то, чистить ботинки богатым людям с утра и до вечера, сегодняшней жизни не будет. Подумай о матери! Да, я люблю свою дочь, я бы очень хотел спасти ее, но не такой ценой.
-Плевать! – громогласно ответил Тимур, ударив рукой по столешнице. – Все чушь! Никто нас не тронет, я на хорошем счету, я…
-Ты мой друг, этим все сказано. Прости… Ты лучше уезжай скорее, к нам больше не приходи. Не звони и не пиши. Поля забудет тебя. Иди прочь! Найди себе черноокую красавицу, купи ей свадебный наряд и нянчи ее детей. Не губи себя!
Александр Павлович, будучи склонным к драматизации всего, что происходит, надолго замолчал, снова отвернувшись к окну.
Голые, черно-костистые деревья смотрели на него через стекло, скребя ветками по оконным переплетам, ветер гудел где-то под крышей, разнося свой тяжелый, волчий вой по всем комнатам.
Тимур хотел еще что-то добавить, уговорить, но так и не дождался, когда Александр очнется от своих дум.
-Что дверь хлопнула? – Аглая удивленно подняла глаза, замерев с большим половником в руках. – Кто-то пришел?
-Нет, — Римма растерянно вошла в кухню. – Тимур ушел, даже не попрощался. Странно…
…Вечером того же дня отец позвал Полину в свой кабинет.
-Сядь, – велел он, кивнув на кресло. – Поля, скоро наша жизнь изменится. Я очень надеюсь, что этого не произойдет, но знаю, что впереди будет много испытаний…
Тут он потер лоб, возвел глаза к небу, встряхнул головой и зашипел.
-Не то, не то всё я говорю, высокопарные, глупые, пустые слова. Не то… Полина, я уеду, далеко, вы с матерью, скорее всего отсюда должны будете съехать. Может, лучше поехать в деревню… Но там, как скажут…
-Что это значит? Я учусь, мне осталось два курса, папа! Куда уезжать? – Полина удивленно смотрела на отца.
-Я всех вас подвел, Полечка, всех! Моя горячность, мой строптивый нрав, все теперь пойдет прахом, все разрушится… Но я старался для вас, чтобы вы, мои девочки, жили хорошо! Я вор, Полечка, я обыкновенный вор…
-Как можно, папа… — девушка изумленно уставилась на отца, закусив губу.
Он говорил сбивчиво, как будто в бреду. То уговаривал Полину взять деньги и отвезти их куда-нибудь, то просил прощения, хватал дочь за руки, плакал.
Ему было страшно, очень, до темноты в уставших глазах, до дрожи в коленях. Он заботился о своей семье, нельзя было честно, трудно, он нашел выход. А теперь все вскрылось…
…Полина уже крепко спала, когда ночь разорвал резкий, настойчивый звонок в дверь. Глаша кинулась, было, открывать, пытаясь на ходу собрать волосы в косу, но Александр Павлович, полностью одетый, свеже-побритый, остановил ее, дождался, пока жена выйдет из спальни, потом кивнул, разрешая отпереть замок. Римма побледнела.
-Нет, Сашенька, нет! Не открывай! Не смей! – запричитала она, повиснув на руке мужа.
-Не нужно, оставь, — только ответил он, отстранив Риммины руки.
Полина стояла у двери своей комнаты, закутавшись в шаль, она видела, как люди, незнакомые, со строгими, цепкими глазами, зашли в квартиру, увели отца, потом что-то искали, рылись в вещах, Римма плакала, Глаша пыталась заставить ее успокоиться, но тщетно.
Закончились капли в лечебном флаконе, не было больше средства от боли в сердце. Глаша испуганно смотрела на бледную хозяйку, машинально тряся над пустой ложкой никчемный теперь пузырек.
Закончилось время семьи Дровниковых, откапали минуты их спокойной, размеренной жизни, пуст был сосуд их домашнего счастья…
-Саша, как же, ну, как же так… — Римма все тянула руки к мужу, но тот даже не смотрел на нее.
Дровниковым, тем, что еще остались, приказано было освободить служебную квартиру уже через два дня. Аглая с Полиной лихорадочно рассовывали вещи по мешкам, чемоданам и сумкам. О случившемся не говорили, все молчком, с нахмуренными лбами и сжатыми в тонкую линию губами.
-Так, — Римма вдруг появилась в прихожей, принаряженная, накрашенная. – Так это оставлять нельзя. Надо что-то делать!
-Мама, ты пойдешь туда? – Полина многозначительно закатила глаза. – Мама, страшно!
-Я пойду и спасу нашу семью. Я знаю, Саша поймет. Он бы не хотел, чтобы мы страдали. Поля, собирайся, иди со мной.
-Куда?
-Ничего не спрашивай, иди…
… Римма водила дочь по инстанциям, заставляя долго сидеть в приемных каких-то кабинетов, а потом Полину и ее мать пригласили подписать какие-то бумаги.
-Мама, что это? – испуганно пробежала Поля глазами подсунутый ей листок. – Как не отец?! Александр Павлович мне отец!
-Теперь нет. Он преступник, Полина, его осудят и посадят. Он вор. А мы должны жить дальше.
-Он вернется, он будет думать, что мы его ждем! – Полина бросила ручку на стол. – Я не буду ничего подписывать.
-А если не вернется? Ты даже не представляешь, какими делами воротил твой папенька. Ты не знала, а деликатесы каждый день трескала! А твои подружки в институте о таком и не мечтали. Не задумывалась, откуда все это?
Полина вспыхнула. Мать отчитывала ее перед этим человеком, сидящим за казенным столом и равнодушно смотрящим на посетительниц. Как стыдно!…
-Подписывай, дура! Себя спасай, семью нашу! Нашу репутацию!
-Мама, но сейчас не тридцатые! Зачем отрекаться от родни? Если отец виновен, отсидит, вернется. Я буду его ждать.
-Ну, — тут Римма пожала плечами. – Тогда ко мне больше не обращайся. Нет Дровниковых. Есть ты и твой папаша. Меня сюда не впутывайте!
Римма больше не появлялась в жизни дочери, избегала ее, боясь упреков в малодушии, в трусости и двуличии. Только Аглая иногда, нехотя, рассказывала бывшей хозяйке, как идут дела в осиротевшем семействе.
А, как не стало Глаши, Римма и вовсе исчезла.
Через неделю после ареста Александра Павловича на пороге Глашиного дома в деревеньке Клоково появился Тимур.
-Здравствуйте, а Полина где? – быстро спросил он, заглядывая хозяйке через плечо.
-Ох, милый! – по-бабьи заламывая руки, запричитала Аглая. – Лежит девка, не встает. Как мать уехала, так вообще плохо стало.
-Пустите! – Тимур отодвинул старушку и вошел в дом.
Полина лежала, отвернувшись к стенке. Она не спала, не дремала, а просто смотрела невидящими глазами на доски перед собой.
-Поля, вставай, собирайся, мы уезжаем, — Тимур сел на краешек одеяла. – Хватит мучиться. Поехали!
-Куда? Я никуда не поеду. Я буду ждать отца.
Тут она вскочила и зло оттолкнула гостя.
-И ты думаешь, что я, как мать, вот так, ради репутации, все брошу, забуду, чиркну свою подпись под документами, и свободна?! Папа хороший, для меня он хороший! Он ошибся, оступился, но вся жизнь еще впереди, я…
-Поля, — Тимур взял девушку за руки, потом резко прижал к себе, чувствуя, как бьется внутри нее загнанное в ловушку, ноющее сердце. – Александр Павлович не вернется. Никогда не вернется.
-Что ты такое говоришь?! Зачем ты говоришь такие слова?! – Полина вырвалась и вскочила на ноги. – Пошел вон!
-Полина, твоего отца больше нет. Он сам…
Аглая, слышавшая все до последнего слова, рухнула на стул, зажав рот рукой.
-Давай уедем, Полюшка! И Глашу с собой возьмем, хочешь? Я увезу тебя туда, где солнце, где всегда тепло и ярко от блестящей в озерах воды, где растут виноградники, где гудят пчелы на горных цветах, ты будешь есть гранаты и хурму, наши дети будут жить там…
…Полина согласилась. Глаша помогла ей собрать вещи, перекрестила и после похорон Александра Павловича отправила с Тимуром в Батуми. Сама же Аглая не поехала, оставшись коротать старость в родной деревне…
…Солнце лакало воду широким желтым языком, наклонившись над большими чанами с дождевой водой, виноградные плети, пропуская сетку света, накрывали старую беседку, а Полина, тихая, бледная, сидела на скамейке и ждала мужа с работы.
Седая прядь на виске появилась у нее сразу после похорон отца.
-Я уже седая, а ничего не умею, — вдруг ясно осознала Полина. – Ничего. Все за меня делали другие. Глаша, папа, Римма.
О матери теперь Поля думала, как о чужой, называла ее исключительно по имени, отстраненно и официально.
Вместе с Полиной в доме Тимура жили его мать, бабушка и сестра.
Женщины как-то сразу приняли Полю, то ли из жалости, то ли обрадовавшись, что Маринэ, ветреная, распутная девица, никогда не займет места рядом с Тимуром.
-Сынок, Полина хорошая девочка, но не живая какая-то. Я ума не приложу, чем помочь! – сокрушалась Талико, мать Тимура.
Мужчина хмурился, задумчиво глядя на сидящую в беседке жену.
-Дайте ей поручения. Много поручений.
-Но, сынок, она так слаба…
-Делай, как я сказал! – отрезал Тимур, быстро пообедал и уехал.
Так Полина впервые оказалась на рынке, с большой корзиной, списком продуктов и пустотой внутри себя. Ее оболочка могла передвигаться по городу, видеть и слышать, а душа растерянно смотрела вокруг глазами больного амнезией. Где она, что вокруг, как дальше быть?
-Эй, дорогая! Подходи, специи, ох, какие специи! — зазывала ее женщина у прилавка. – Для баранины, для курицы, для…
Она все перечисляла и перечисляла.
Полина втянула носом терпкий, плотный аромат смешанных в воздухе пряностей. Нос защипало.
И вдруг Полина почувствовала, что хочет есть, до боли в желудке, до трясущихся рук. Пожалуй, это было впервые после отцовских похорон.
Женщина, уже не стараясь поправить платок, схватила корзину и, найдя глазами выход, быстро направилась на автобусную остановку. Как попасть домой, она знала. В душном автобусе Полину замутило, так всегда бывало, когда едешь на голодный желудок.
-Талико! Талико! – позвала Поля свекровь, войдя в дом.
-Да, дорогая, я здесь, здесь. Что ты так кричишь?
-Вот продукты. Давайте, вы научите меня готовить! Пожалуйста! Я хочу устроить Тимуру сюрприз, ужин!
-Хорошо, девочка, хорошо, не кричи только!
Талико улыбнулась, хитро, довольно и, взяв невестку под локоток, повела ее на кухню…
…Прошло несколько лет. Полина окончила институт, устроилась на работу. Теперь она уже со знанием дела ходила за покупками, бойко торговалась, умела выбирать лучшие овощи и фрукты, переняла у Талико привычку много и вкусно готовить, как будто к ужину ждали толпу гостей.
-Тимур! – окликнула как-то мужчину Маринэ, раздобревшая, но все также красивая. – Как живется с женой? Не хочешь поменять ее на меня? У меня нет ни одного седого волоса!
-Нет, — улыбаясь, ответил Тимур. – Я не смогу быть достоин тебя, Маринэ. Тебе нужен король, а я простой человек.
-Ой, ли? – покачала головой женщина. – Я сделаю из любого мужчины короля! Не сомневайся!
-Нет, спасибо. Королей иногда свергают. Я уж лучше поживу спокойно!
Маринэ еще долго смотрела ему вслед. Для нее он давно был королем, достойным преклонения, но, что уж теперь поделать…
Римма, разведенная, сменившая фамилию на старую, девичью, «Русакова», вернулась в Звенигород, откуда когда-то ее и увез Саша, пообещав красивую жизнь. Помыкавшись там, женщина решила все же ехать к дочери, отправила той телеграмму, благо, Тимур сообщил, где теперь живет Полина.
Но Поля не ответила. Она просто бросила листок в печь, где он смешался с золой от поленцев и растворился в небытии…
