Иван с удивлением и даже какой-то радостью узнал в своем попутчике Василия, к которому двадцать лет назад ушла его жена Маша.
Было это в прошлой жизни – он тогда преподавал литературу в чахлом филиале столичного университета, а Маша играла на скрипке в оркестре. Сам Иван тогда пил и писал по ночам стихи в синюю записную книжку, поэтому Машу он особо не винил, когда она ушла к этому Василию – он был военным, бездетным вдовцом и, в общем-то, отличной кандидатурой.
Ушла она без скандала, можно даже сказать по-родственному – сварила напоследок кастрюлю его любимого рассольника, погладила пять рубашек на неделю и даже денег оставила.
Зла на Машу Иван не держал, а вот как сложилась ее дальнейшая судьба, не ведал – так получилось, что через полгода после их развода заболела тетушка и вызвала его в Ташкент, ухаживать. Других родственников у нее не было, и свою трехкомнатную квартиру она оставила Ивану, где он и жил последние годы. Но тут ему понадобились кое-какие документы, а на запрос ничего не приходило – пришлось брать билет на поезд и ехать в родной город, заодно и могилки родителей проведать было бы неплохо.
— Здорова! – обрадованно закричал он. – Узнаешь?
Василий, который несколько иссох и потерял большую часть своей шикарной шевелюры, близоруко вглядывался в Ивана.
— Иван! Сотников! Ну, муж Марии Петровны! — напомнил ему Иван.
Даже будучи женатым, он всегда называл свою жену по имени-отчеству, со значительной долей благоговения.
— Вот те нате… Не узнал, богатым будешь.
Если в прошлом сам Василий не особо привечал неудачливого соперника, то сейчас существенно оживился – отодвинул газету и принялся доставать из дорожной сумки пакет с овощами, курицу в фольге и другие разносолы. Шмыгнув глазами по сторонам, он плеснул в кружку из непонятно откуда взявшейся фляжки, мотнул головой – дескать, давай свою. Ивана два раза приглашать не пришлось, хотя с этим делом он давно уж завязал, тетке обещал перед смертью.
— Ну, как вы? Как живете-можете?
— Мы? – не понял Василий.
— Вы. Ну, ты и Мария Петровна, конечно.
Василий пожевал щеку задумчиво, потом макнул огурцом в спичечный коробок с солью, захрустел.
— Так мы уже больше десяти лет, как разбежались. Ты уж прости, но больно она замудреная, твоя Мария Петровна.
— Да ты что?
Иван в целом не мог понять – расстроился он или, наоборот, но в душе что-то вскинулось.
Сам он так больше и не женился. Нет, конечно, были в его биографии разные истории, но ни одна не завершилась счастливым концом. А если честно, никак он не мог забыть Машу – ни одна женщина и рядом с ней не стояла. И дело тут было не в красоте, хотя и тут она всем ему нравилась – миниатюрная, гибкая как лоза, с угольными живыми глазами и короткими кудряшками волос, она все еще являлась к нему во снах. Но еще больше он скучал по их бесконечным разговорам – бывало, сядут они на кухне, заварят чай и ну обсуждать, в чем смысл бытия или как так вышло, что птицы всегда возвращаются к родному гнезду…
— А ты-то сам как? Женился?
— Не, – протянул Иван. – Как-то не вышло.
— А у меня смотри, какая Вера, – Василий нырнул во внутренний карман пиджака, висевшего на гвоздике, и достал фотокарточку.
С нее улыбалась белокурая женщина, обнимавшая мальчишку-школьника с оттопыренными ушами.
— Сын?
— Сын! – с гордостью подтвердил Василий.
Как оказалось, из армии Василия турнули (помешал кое-кому – загадочно сообщил он), и теперь он работал вахтовым методом на Севере.
— А что, деньги неплохие платят, – поделился он. – А Верочка с сыном меня ждут, страх, как скучают.
Дальше Иван уже не особо слушал – он все гадал, не вышла ли его Маша повторно замуж, а если не вышла – не может ли так получиться, что они снова… Опять…
Сошел Василий на две станции раньше, а Иван все изнывал от своих мыслей и думал, как ему Машу отыскать. Хоть бы она все еще в филармонии играла – он тогда купит букет и придет к ней на выступление. Иван представлял, как он подарит ей букет роз, и как она ахнет удивленно и обрадованно…
Расправившись со своими делами, он хотел было уже бежать в филармонию, но вспомнил про могилки родителей – столько лет он их не навещал, нехорошо это. Не был он уверен, что найдет их – заросли поди бурьяном, но место он хорошо помнил, поэтому зашел в хозяйственный, купил все что нужно было, а у самого кладбища уже цветы взял.
Шел к могилкам размашисто, с грустью, вспоминая, как в детстве отец носил его на плечах, а он жмурил глаза от страха, как мама ругала его за порванные штаны, а потом штопала их до позднего вечера…
От удивления он даже запнулся и чуть не полетел вперед – могилки были убраны, еще и цветы засохшие лежали. Он почесал затылок – недели три назад у матери годовщина была, да только кто ж про это помнил? Родственников у них тут не осталось, или он не знал про кого? Вот ведь странность какая… Побродив кругом, он поправил покосившуюся оградку, убрал сухие цветы, положил свежие. Посидел, подумал. Встал, глянул на часы – надо бы успеть в филармонию.
В гостинице он как следует помылся, надел чистую рубашку. Эх, жаль одеколон с собой не взял! Ну, ничего… Немного подумав, Иван решил пока не брать цветы – вряд ли она прям сегодня выступает. Дорогу нашел быстро – все же, мышечная память работает, сколько лет он этими улицами ходил.
Филармония все стоит, ничуть не изменилась, разве что стены еще больше облупились. Иван и не надеялся встретить там кого-то знакомого, но прямо на пороге столкнулся с Люсей – она, помнится, афиши рисовала. Люся его не признала и чуть не прошла мимо.
— Люся? Цветкова?
Она подняла на него свои вылинялые глаза.
— Батюшки, неужели Иван? Ты как тут нарисовался?
— Да я это… Зашел вот.
— Машку ищешь? – догадалась она. – Да там она, в зале, репетируют они.
Иван сглотнул – как-то он не ожидал, что прямо так, сразу. Эх, все же надо было взять цветы!
Он моментально узнал ее – она совсем не изменилась. Тоненькая, гибкая, а эти глаза… Он расправил плечи, втянул живот. Узнает?
Улыбка, озарившая ее лицо, заставило его сердце подпрыгнуть. Узнала! Обрадовалась? Да… Вот спешит к нему, подбирая длинную до пола юбку. В груди разливается что-то теплое, и Иван шагает вперед, в свою новую жизнь…
