Лида не заметила, как уснула, но из сна её выдернул истошный крик. Схватившись за голову, кричала Маша.
– Кому сообщать о вашем состоянии, – медсестра монотонно задавала вопросы и заполняла документы.
– Никому не сообщать, – резко ответила Лида, чем заставила медсестру сначала вздрогнуть, а потом фыркнуть.
Лиду в очередной раз госпитализировали. Хотя все, включая саму Лиду, понимали, что её отправили доживать те недели, которые ей прогнозировали врачи.
Пустая палата больницы, которая по факту являлась хосписом, встретила Лиду унылыми синими стенами, окрашенными наполовину и облупившейся побелкой. Кому какое дело, в каких палатах люди отдают богу душу, жаловаться на условия всё равно никто не будет. Сил на это жаль и времени.
Лидия была одна. Впрочем, это было символично, ведь в последние два года, которые она билась с коварной болезнью, она умудрилась разогнать даже самых преданных подруг.
Сначала Лида не верила, что у неё обнаружили рак. Потом злилась, истерила, потом отрицала. И, вроде, должно было случиться принятие, но его не случилось.
Лида ненавидела всех, кого подобное обошло стороной. Ей было непонятно, почему такая умная, красивая и талантливая женщина, как она, должна загибаться в то время, как толпы легкомысленных и не обременённых интеллектом секретарш продолжают порхать по жизни на каблуке-шпильке до глубокой старости.
Лида явно заслуживала большего, лучшего, а не пары оставшихся недель, которые ей предстояло провести с этой богадельне, потому что очередной приступ, заставший её в пустой квартире, мог стать последним. Кому потом захочется вызывать всякие службы при обнаружении трупного запаха в соседней квартире? – Помирать Лиде под присмотром и точка.
Нет, Лида не всегда была одинокой. Толпы хихикающих подружек, вереницы женихов, половина из которых, если верить их словам, были готовы на всё ради красавицы Лидии. И даже белое платье и вальс – всё это было в жизни Лиды.
Свадьба случилась, семья почти получилась. Лида даже после семи лет брака стала подумывать о детях, и даже однажды забеременела. Но муж оказался как-то не готов к пополнению. И так, и эдак объяснялся, убеждал, настаивал. Лида послушала, подумала и согласилась. Может, потом, попозже, не в двадцать семь.
Но потом не случилось. То ли врач напортачил, то ли наказали Лиду за душегубство, но когда в тридцать они с мужем стали пытаться завести детей – ничего не вышло. Не в тридцать, не в тридцать три.
Муж плюнул на бракованную Лиду, и они разошлись с миром. Тринадцать лет псу под хвост. Год свободной жизни. Лида узнала, что бывший её за это время женился снова, на своей пустоголовой секретарше, и она быстренько состряпала ему сына.
Лиду подкосило, через пару месяцев у неё обнаружили рак. В неполные тридцать пять. С тех пор она ненавидела всех секретарш, всех недоучек без диплома. Всех, кто не соответствовал её интеллекту и статусу. Лида была гениальной, умной, но всему этому оставалось жить всего пару недель.
Неожиданно дверь в палату открылось. На каталке медсёстры привезли какое-то бледное крошечное тельце, обмотанное трубками и обклеенное пластырем.
– Это ещё что? – возмутилась Лида, пока персонал перекладывал новую Лидину соседку и расставлял оборудование.
– Это Маша. Ей шесть лет. Она сирота с четвёртой стадией. Мозг.
– Да мне всё равно, Маша или не Маша. Сюда вы её зачем притащили? – не на шутку разозлилась Лида.
– Свободных мест нет. А у вас двухместная палата.
– Даже сдохнуть спокойно не дадут. Машу они притащили, – Лида, запахнула халат и вышла из палаты.
Она прикурила и глубоко втянула в себя едкий дым, приносящий ей успокоение.
Лида мысленно перебирала всех, кто испортил ей жизнь, всех, кого она ненавидела всем сердцем за то, что жизни у них оставалось куда больше, чем у неё самой. Она надеялась оставшиеся дни провести без сочувствующих глаз и людей, с которыми обязательно нужно было о чём-то говорить. Она рассчитывала побыть одна.
Когда Лида вернулась в палату, Маша неподвижно лежала, закрыв глаза.
– Хоть не пристаёшь и то хорошо, – буркнула Лида и улеглась с книгой на кровать.
Лида не заметила, как уснула, но из сна её выдернул истошный крик. Схватившись за голову, кричала Маша.
Перепуганная Лида бросилась за медсестрой. Та неторопливо собрала препараты и шприцы и пришла в палату, где, побелевшая от ужаса Лида наблюдала за мучениями маленькой Маши.
– Вот и всё. Потерпи, недолго мучиться тебе осталось, – Лиде показалось, что медсестра даже погладила Машу по измученному лицу.
– Что это было? – тихо спросила Лида.
– У неё боли жуткие. Препараты их купируют, но полностью не убирают. У всех по-разному, – словно отвечая на немой вопрос Лиды, сказала медсестра. – Снова будет кричать – зови, я ещё уколю. И так до самого конца. Жалко девчонку. За что ей всё это? Сначала мать бросила, теперь вот, – женщина недоговорила и тихо вышла из палаты.
Маша очнулась. Попросила попить. Лида с недовольным видом подала ей стакан воды и подождала, пока Маша осушила его полностью. Прошептав какие-то слова благодарности, девочка свернулась калачиком на кровати и уставилась в одну точку.
– Я к ней в сиделки не нанималась, – буркнула Лида, когда санитарка принесла ужин.
– Я сама её покормлю, – пожилая женщина улыбнулась Маше и стала, приговаривая “ложечку за кошку, ложечку за собачку”, кормить девочку жидкой кашей.
Ночью Маша снова разбудила Лиду своими криками. И днём. И следующим вечером.
Ближе к полуночи Маша начала стонать. Она звала маму и просила обнять её.
Лида снова и снова звала медсестёр, но те ничего не могли сделать – время действия препарата ещё не закончилось, а новую порцию давать нельзя, не по инструкции.
Маша была в бреду. Лида сидела на своей кровати, подтянув колени к подбородку, и смотрела, как маленькое тельце девочки, словно мотылёк, трепыхалось в кровати. Маша не переставала звать маму, плакать и подвывать. Девочка отчаянно просила объятий и молила о любви.
Лида сходила с ума. В какой-то момент она сломалась и, взяв в руки подушку, склонилась над Машей. Неожиданно та открыла глаза и снова затянула своё: “Мамочка, обними меня”.
Лида замерла. Единственное, о чём она мечтала – чтобы Маша наконец замолчала. Она отбросила подушку и легла рядом с девочкой. Та, моментально обхватив её ногами и руками, продолжила бредить.
– Мама, я ждала. Я так рада. Мама, – шептала Маша, – Мама. Расскажи сказку.
Сначала Лида отпиралась, раз за разом повторяя, что она не мама. Да и сказок она отродясь никаких не знала. Девочка стонала. Лида что-то мямлила про погоду, небо, солнце. Обещала, что днём вывезет Машу на прогулку. Маша всё крепче обнимала Лиду.
Девочка билась в агонии. Её тело дрожало, она то и дело хваталась за голову и звала Лиду мамой.
– Потерпи моя маленькая, потерпи доченька, – тараторила Лида, не в силах видеть страдания ребёнка. И мысленно взывала к богу.
Она забыла про себя, про свои боли и недовольства. Она просила одного – прекратить мучения этой ни в чём не повинной девочки. Она просила исцеления. Просила чуда.
Яркое солнце озарило новый день. Лида с Машей жмурились, смотря на осенний восход. Жёлтый свет словно пытался дать надежду всему живому, что лето не кончилось, что жизнь продолжается, и что они все снова смогут отогреться.
Ночью подморозило, от этого трава обрела удивительный цвет и похрустывала под ногами. Лида и Маша, держась за руки, вышли на луг.
– Мама, смотри, бабочки, – воскликнула Маша и со всех ног рванула куда-то к горизонту.
– Какие бабочки, дочка, осень уже, – сказала Лида и, улыбнувшись себе, побежала догонять Машу. Обе они растворились в лучах едва тёплого осеннего солнца.
Утром в палате персонал обнаружил Лиду, лежащую в обнимку с Машей. На лицах их, казалось, застыло умиротворение.
– Ну вот и встретились две одинокие души. И упокоились, – сказала, улыбнувшись, пожилая санитарка и продолжила скатывать матрасы.
