Звонок раздался неожиданно, и Надя вздрогнула. На экране мобильника высветилось имя. Голос Михаила был до боли знакомым, но что-то в нем чувствовалось другое:
— Я все рассказал жене. Жди. Скоро приеду.
Она опустилась на стул. Неужели свершилось то, чего ждала долгих четыре года?!
…Одинокие женщины, они частенько практиковали вылазки в ближайший ресторан в надежде встретить принца, пусть не первого, но, может, главного мужчину в жизни. В тот раз Надя готовилась к походу особенно тщательно, предвкушая в душе что-то важное.
Едва вошла в зал, заполненный компаниями и отдельными парочками, увидела за столиком его, спокойного, уверенного и в то же время какого-то домашнего. Их взгляды скрестились, и без слов стало ясно, что он тоже заинтересован.
Да и не обратить на нее внимания было нельзя: женщина, ищущая мужчину, сродни охотнице — у нее глаз горит. К тому же, родив троих детей, Надя сохранила стройность, хорошо одевалась и была заметной на фоне домоседок.
В танце познакомились (его звали Михаилом, и он пришел в ресторан на встречу однокурсников). Очень скоро оба почувствовали, что магнитом тянет друг к другу. Незнакомое, но приятное ощущение! Связей на стороне у него не было, до 43 лет, до этого самого момента, считал, что жена — его женщина, единственная и лучшая. Уважал ее как профессионала, и дома мог обсудить любую рабочую ситуацию. Да и вообще, они были не просто супругами — друзьями.
Танец за танцем, Надя тесно прижималась горячим упругим телом, и голова шла кругом. Успокаивало только то, что на правой руке у нее увидел обручальное кольцо. Позже узнал, что это было для проформы, а тогда подумал, значит, есть муж, и дело слишком далеко зайти не может. Впрочем, мысль была мимолетной, а страсть настолько захватывала, что вскоре ни о чем другом не мог думать, кроме, как о ней.
А через несколько дней случилось то, что должно было случиться, и после двадцати лет в браке, когда в постели все уже стало привычным, Михаил почувствовал себя на вершине блаженства…
Вскоре Надя призналась, что забеременела. Это стало для мужчины неожиданностью (с женой у них было двое детей, и после выкидыша она не беременела). Видя его смятение, не решилась сохранять беременность, хотя и хотела.
И опять после работы спешил к ней, допоздна задерживался, — ее дети ревновали, особенно сын, подросток, потому что все внимание матери доставалось этому чужому мужчине. Они (растила их одна, давно уйдя от мужа) относились к дяде, приходящему в дом, по-разному. Сын его не выносил, дочери были более терпимыми. А они словно сходили с ума от страсти.
Потом вдруг появились мужские проблемы, Михаил вынужден был пройти курс лечения, что стало очередным поводом для ревности. Не ревнивый по отношению к жене (верил как себе), с Надеждой изменился до неузнаваемости. Если не отвечала на звонки или задерживалась (дала ключи от квартиры, куда приходил как хозяин, – отмазкой для жены была загруженность по работе), не находил себе места и при встрече устраивал сцену.
Очередная беременность снова оказалась шоком, хотя, конечно же, такие страстные отношения ничем другим не могли закончиться. Надя опять хотела рожать. Михаил не мог определиться. Зато ее мать встала на дыбы — он ей категорически не нравился и, прежде всего, тем, что вел двойную игру.
Но Надя надеялась, что беременность заставит его расстаться с семьей. Этого не происходило, он постоянно находил отговорки, чтобы не рассказать жене об отношениях на стороне, несмотря на всю их серьезность. И для нее у него всегда были аргументы…
Сколько раз она вспоминала расхожую фразу о том, что, если мужчина не ушел к любовнице сразу, не сделает этого никогда. И, тем не менее, надеялась. Несколько раз даже подстерегала жену, которая, ни о чем не подозревая, возвращалась с работы.
Смотрела на нее, замотанную, уставшую, с сумками наперевес, и никак не могла понять, что удерживает его возле нее. Хотела даже подойти, рассказать все, но он строго-настрого запретил вмешиваться в его личную жизнь. Сделала аборт и поняла, что он рад.
Когда Михаил не приходил или уходил от нее рано, соскучившись, звонила домой. Если трубку поднимала дочь, просила позвать папу, если жена — молчала. А та ни о чем не догадывалась. После нескольких «алло» отшучивалась:
— Наверное, не тот хотят услышать голос.
Однажды, узнав, что он будет с женой в театре, Надя тоже взяла себе с подругой билеты. Столкнулись в фойе будто случайно, нос к носу, поздоровались, слышала, как жена спрашивала: «Это с работы?». В антракте увидела, что он выходит в холл один, бросилась следом и за колоннами стиснули друг друга в объятиях…
Ей очень не нравилось, что Михаил много и с любовью говорит о дочери, — признак того, что мужчине небезразлична жена. Однако с этим ничего поделать не могла. Потихоньку сама уставала от их отношений, вырывалась на танцы для тех, кому «за», а он, узнав, изводился ревностью. Но это подпитывало страсть.
Надя как-то услышала стихи Ларисы Рубальской, в которых была такая строчка: «Ты изменяешь мне с женой, ты изменяешь ей со мной», и понимала, что это — о ней. Пыталась предъявлять ему ультиматум, требовала, чтобы определился. Он сводил все к шутке, и все продолжалось.
Когда у них обоих появились мобильные телефоны, это намного облегчило связь. Могли договориться и сорваться с работы, чтобы встретиться в квартире, пока младшая дочь в школе (сын ушел к отцу, а старшая дочь уже жила в гражданском браке). Или выезжали на природу. Или закрывались в гараже. А жена продолжала ему верить!
Ей исполнилось 45. Прислал эсэмэску ранним утром (представила, что писал, наверное, запершись в ванной, чтобы не слышала семья). В сообщении была фраза: «Скоро будем вместе», отчего у нее внутри екнуло.
А через несколько дней Михаил простыл, и жена возилась с ним, судя по рассказам, как с писаной торбой. Едва уходила на работу, как звонила она, Надя, — по рабочему телефону на мобильный (если бы начальство знало, какие это «служебные разговоры», выгнало бы наверняка!), и так по десять — пятнадцать раз в день.
Устав от неопределенности, однажды поставила условие: или она, или жена. И вот этот звонок: «Я все рассказал жене…».
Потом Михаил признается, что жена не поверила. Но он впервые за последние годы говорил правду. Что любит другую женщину, что связь длится уже давно. Жена не устраивала истерик, только спросила шепотом, от которого у него мороз пошел по коже:
— По какому праву ты ломаешь мою жизнь?!.
Михаил приехал взбудораженный, с минимумом вещей. Это показалось странным. Разговор впервые не клеился — необходимость таиться придавала пикантность встречам. Надя не предложила поужинать (готовить не любила и этого не скрывала), и он подумал, что жена за это время несколько раз позвала бы к столу или вообще принесла бы тарелку в зал, где обычно смотрел телевизор.
Когда легли спать, на физическом уровне вдруг ощутил, что сделал что-то неправильное. Смежил веки и явственно увидел глаза жены, в которых как будто застыла вся боль мира. Озарение было ярким, подобно вспышке молнии, и весь день затем был сам не свой. Коллеги на работе даже спрашивали:
— У тебя что-то случилось?
Выдержал Михаил неделю. С каждым днем ему сильнее не хватало дома, жены, которую за столько совместно прожитых лет воспринимал как продолжение своего «я» и с которой практически не расставались. А однажды, встав утром, сказал:
— Прости. Но я поеду домой.
Бросилась на шею, плакала, обнимая, он был непреклонным. Ничего не объяснял, а, скорее, не мог объяснить, что чувствовал и почему решил вернуться в семью. Терялась в догадках по поводу столь поспешного ухода, вернее — бегства, и вскоре набрала номер его домашнего телефона. Трубку взяла жена. Надя назвалась и поинтересовалась, как та себя чувствует.
— Лучше всех, — прозвучало грустно.
Им, всем троим, предстояло научиться жить в новой реальности.
