Копать картошку я никогда не любил, но не мог отказать в помощи бабушке с дедушкой.
Начиная со школьных лет, приезжал в самом начале каникул и уезжал под самый конец. Школа сменилась институтом. Я возмужал, а бабушка с дедушкой постарели. Из мальчугана, который всем мешал, превратился в незаменимого помощника на плантациях нашего огорода.
Мама с папой уже давно жили раздельно. Сколько себя помню, папа был всегда пьян. Когда-то пил меньше, когда-то больше. Однажды, не найдя добавки алкоголя, поднял руку на маму, что вздумала в очередной раз перечить. Придя в себя и увидев заплаканную маму, прижимавшую маленького меня, молча собрал вещи и уехал. Наверное, теперь просто пьет в одиночестве где-то в коммуналке. Может так ему и легче.
Пока родители были вместе, мама рассказывала, что папа когда-то поссорился с дедушкой и бабушкой. И с тех пор ни разу не приезжал в гости. Я в эти разборки старался не лезть.
В этом году бабушка выбрала для посадки картофель с розовой кожурой, кажется, называют его каменским. Однако клубни попадаются мелкие, не больше перепелиного яйца. Дед каждый раз ругается в седые усы, сбивая землю с ботвы.
— Да что ж ты будешь делать, едрена вошь. Всю жизнь белую сажали, а тут надо же — бабке твоей вожжа под хвост попала, каменскую захотела посадить. В журнале каком прочитала али кто из соседок посоветовал. А теперя что? Такую только курам на корм.
Я улыбаюсь. Что картошка не уродилась, не переживаю. Ее и в магазине всегда купить можно за копейки. Так что голодными не останемся. А вот выбирать мелкие клубни из земли выматывает. Благо осталось несколько рядков.
Сделав очередной подкоп под куст, поднимаю солидный шмат земли с ботвой. Неожиданно что-то ярко-красное падает с лопаты.
— Ого! А вот и крупная пошла! — радуюсь я. — Дедуль, смотри — как шарик.
Поднимаю с земли пыльную картофелину. Клубень оказывается слишком легким.
— Странно, — шепчу под нос. — Это не картошка.
Внимательно осмотрев находку, вижу на одной из сторон небольшой отверстие.
— Да это же клоунский нос! — наконец, догадываюсь я.
Дед вздрагивает.
— А ну-ка дай сюда! — дедушка резво выхватывает красный шарик и прячет в карман куртки. — Где ты его взял?
— Да тут был, под клубнем.
Дед внимательно осматривает грядку.
— Знаешь, внучек, пойдем-ка передохнем. Жарко сегодня.
— Да ты чего дедуль, тут всего ничего осталось, давай доделаем.
Дед сурово смотрит на меня, словно я как в детстве разбил банку малинового варенья.
— Давай отдохнем, — внушительно повторяет он.
В этот раз не решаюсь спорить. Собрав остатки выкопанной картошки в ведро, бегу следом.
Домик в деревне небольшой. Сени со старым диваном, на котором спит дед летом, да просторная комната с печкой и двумя кроватями. Одну на каникулы отдают мне, на другой спит бабушка. Там же занавеской огорожена небольшая кухонька с газовой плитой, буфетом и обеденным столом.
Сняв резиновые сапоги на крыльце, вбегаю в избу.
— Ба, а мы клоунский нос нашли! — весело кричу я.
Бабушка роняет тарелку. Осколки разлетаются по всей комнате.
— Ой, батюшки! — всплескивает руками она и начинает суетиться с веником.
Обычно дедушка в такие минуты начинает притворно сердиться. Говорить что-то вроде «ну что ты старая, совсем уже руки не держат». Но в этот раз молчит.
Бабушку трясет.
— Я помогу, бабуль! — успокаиваю я и ищу совок за печкой.
— Не надо, внучек. Иди вон лучше котелок с кашей доставай. Только сготовила.
Все же придерживаю совок, пока бабушка заметает осколки. После мою руки и иду обедать.
Как бы не было в деревне тяжело, но что никогда не променяю на городские удобства — это еду. Из печки любое блюдо становится волшебно нежным и вкусным. Хоть каша, хоть мясо с картошкой. Чего уж и говорить о пирогах.
Навернув пол котелка, только сейчас осознаю, что кушаю в одиночестве. Бабушка с дедушкой о чем-то шепчутся в сенях.
— Ты думаешь он вернулся?
— Я сам видел. Это был его нос. Уж его ни с чем не спутаю.
— Как бы беды не случилось. Надо Максимку в город отправлять.
— Уже без толку. Он его где угодно теперь найдет.
— Ой, что будет…
— Да, тихо ты!
Картошку мы так и не докопали. Дед ушел топить баню, а бабушка суетится с ужином.
Оставшись без работы сажусь на кровать читать книгу. Но вскоре строчки слипаются, а смысл слов теряется.
***
Сквозь сон слышу настойчивый скрежет. Я давно привык, что в деревенском доме постоянно скребутся жуки да мыши. Но этот звук я не мог игнорировать. Словно кто-то длинными когтями проверяет доски на прочность.
Внезапно все стихает. Напряженно вслушиваюсь. Откуда-то снизу едва уловимо доносится скрипучий голос.
— Жили-были дед да баба,
Ели кашу с молоком.
Рассердился дед на бабу —
Хлоп по пузу кулаком!
А из пуза — два арбуза
Покатились кувырком.
А из носа — два матроса
Побежали босиком.
Дед заливисто смеялся,
Подзывая пальчиком.
Подойди ко мне поближе
Будь хорошим мальчиком.
Последние строки звучат особенно громко, словно обращаются ко мне.
Скрежет раздается вновь, на этот раз я могу с уверенностью сказать, что нечто пытается выбраться из подпола.
Медленно подбираюсь к краю кровати, осторожно выглядываю. Крышка погреба содрогается от внезапного стука. Гремит кольцо, прибитое вместо ручки. Еще один стук, более сильный.
— Отдай мой нос, мальчик!
Погреб приоткрывается. Из темной щели высовывает рука с грязным ажурным манжетом. На руке пыльная белая перчатка с дырками, откуда выглядывают когтистые пальцы.
— Отдай мой нос мальчик, или я заберу твой…
Холодный пот прошибает спину. Где-то в паху все сжимается. Я четко осознаю, что если сейчас слезу с кровати, то мне конец.
— Отвали от меня! — истерично кричу я, скидывая подушку. — Уходи!
Рука ловко ловит подушку. Из погреба доносится скрипучий смех.
— Отдай мой нос…
***
Просыпаюсь с беззвучным криком. Тяжелое дыхание вырывается хрипами. По лицу течет пот, тело пылает жаром. А вот кончик носа наоборот холодный, словно спал не в теплой избе а на улице.
Дедушка обеспокоенно выглядывает из-за занавески. По печальному взгляду понимаю, что он ждал когда я проснусь.
— Тебе снился он? Верно?
Киваю.
— Эх, едрена вошь. Пойдем, чаю что ли попьем, — жестом зовет за собой.
Бабушка тоже не спит. Чиркнув спичкой ставит на огонь чайник.
— Что это было? — наконец, решаюсь спросить я.
— Злой дух, внучек, — печально отвечает бабушка.
— Да не томи ты, старая, — серчает дед. — Расскажи все как есть. Максим парень взрослый. Пусть там сам решает, как поступать.
— Мама моя, Марфа Георгиевна, царство ей небесное, замужем была дважды. Первый раз за пропойцем Мишкой Кондратьевым. Он клоуном работал в советском цирке и вроде хорошо получалось. Но когда выпивал жестокий становился. И очень зло шутил. За это, говорят, из цирка и погнали. Они с мамой в деревню перебрались, да там еще сильнее запил. Бывало, его на свадьбы звали молодым на потеху. Да только пьянство клоуну не помеха. Он когда под градусом, еще смешнее падал. Так и зарабатывал на бутылку. Мама и рада бы от него уйти, да только уже на пятом месяце была. Куда ей податься? Потому терпела. Из луж да канав пьянчугу вытаскивала. Отмывала, да спать укладывала. А на следующий день все заново. Когда деньги на бутылку кончались, Мишка особо злым становился. Ходит, рычит постоянно. То к соседям занимать отправит, то в магазине под запись. Надоело это маме. Иди говорит сам, коли совесть пропил. Миша тогда на нее посмотрел так зловеще. Смешно, — говорит. — У меня тоже для тебя шутка есть. И как ударит ее кулаком в живот. А потом еще лицом об стол приложил. Вот тебе и два арбуза кувырком, — бабушка промакивает платком слезы. — Двойня у мамы должна была быть. Два мальчика. Да только вот какое несчастье… а Михаил стоял над ней скрюченной и смеялся что есть мочи. Не натурально так, по-клоунски. Мама говорила, что иногда по ночам ей этот смех снился. Тогда сама доползла до соседей, помощи просить. Потом была скорая, милиция. Мама ничего не рассказала. Упала, говорит, когда воду с колодца несла. Следователи может не поверили, но дело раздувать не стали.
— Но почему? — невольно вырывается у меня.
Дед выключает чайник и разливает кипяток по чашкам.
— Потому, что отомстить задумала. Так мне и говорила — не успокоилась бы, пока сама его в могилу не свела. Поправилась она в больнице, выписалась и домой вернулась. Да там Мишка снова пьяный лежит. Не стала она сразу мстить. Что толку пьяному? Даже не поймет ничего. А она хотела, чтобы понял. Собрала все бутылки пока он спал, выкинула. Только одну особую оставила. Когда муж трезветь начал, пришли соседи, пригласили на свадьбу паяцем отыграть. Миша согласился. Говорят хорошо свадьба прошла. Мишка вернулся в своем костюме клоунском, а тут и мама ему свою бутылку особую отдает. Уж не знаю какие травы она в спирт подмешала, но только выпил Кондратьев и упал без движения. Шевельнуться не мог. Только глазами полными ненависти прожигал. Потащила она его в погреб. Ногами вперед, а за руки спускает. Да не удержала, выпал он и крышка погреба сверху хлопнула. Да так, что нос ему всмятку раздавила. Тут он как засмеется. Хотя может привиделось ей. Не мог он, говорит, смеяться. Но смеялся. Заливисто и зло. Также как тогда, когда она в луже своей крови ползала. Осерчала мама. Взяла лопату да в погреб спустилась. Не знаю уж что там происходило, да только потом никто Михаила Кондратьева в живых не видел. Вся деревня знала, что он пил не просыхая, потому никто особо и не искал, куда пропал. Перепил, да и сгинул, слава тебе господи. Уже потом мама моего папу встретила, твоего прадеда. Поженились. Мама думала, что детей больше не сможет иметь, а поди ж ты — я появилась. Вот и весь сказ, Максимка.
— Так он что же тот клоун до сих в погребе закопан? — спрашиваю я.
— Может и закопан, — отвечает дед. Да только мы с Володькой, папкой твоим, его весь перерыли. На пять штыков копали — ничего не нашли.
— Папа знает? — удивляюсь я.
— Знает, — цедит дед. — Он помладше тебя был, когда тоже клоунский нос нашел на огороде. А потом каждую ночь кошмары и считалочка. Спать не мог. До нервного срыва дошло. Марфа Георгиевна как узнала, совсем плохая стала. Здоровье разом покинуло. Почти перед смертью о своем грехе бабушке твоей и поведала.
— А что с папой?
— Все также. Мы и в церковь ходили и к доктору. Подпол перерыли, да ничего не нашли кроме старых заготовок. Он в город уехал. Оттуда писал, что полегче стало — видать врал, чтобы нас не тревожить. Там в институт поступил, в общаге поселился. Мы ему деньгами помогали отсюда как могли. Маму твою встретил поженились. Да только все одно не уберегли. Видишь какое несчастье и с вами приключилось.
В груди холодеет. Так папино пьянство, побои… это все от еженощных кошмаров?
— Когда много лет такое терпишь, то волей не волей к бутылке пристрастишься, — говорит дед, допивая чай из кружки. — Не мне тебя об этом просить Максик, но ты не серчай на отца. Мы с тобой даже представить не можем, через что он прошел. И до сих пор проходит…
— Боюсь, что скоро я это узнаю, — сглатываю ком в горле.
***
Ночью скрежет повторяется. Вновь трясется крышка погреба.
— Отдай мой нос, мальчик…
Я вскакиваю с кровати.
— Выходи чертов клоун! Покажись, если не боишься!
— Хорошая шутка! Смотри коли сможешь!
Крышка погреба распахивается настежь. Из темноты появляется сначала одна когтистая лапа. Затем другая, но с обрубленными пальцами. Следом выдвигает уродливо лицо. На бугристой посеревшей коже множество порезов. Нос срезан подчистую. В глазнице нет глаза. Проплешина на голове прикрыты клоунским париком. Щербатый рот источает резкую вонь.
— Отдай мой нос или я заберу твой! — кричит чудовище и кидается на меня.
***
— Я знаю! — кричу я, едва отхожу от кошмара.
Дедушка с бабушкой устало садятся рядом. Неделя кошмаров не проходит бесследно и для них. Лица осунулись, под глазами мешки от недосыпа. Пока тревожно сплю, они бодрствуют, чтобы прийти на помощь, разбудить, успокоить.
Сейчас их глаза светятся надеждой.
— Я знаю, — повторяю я, но уже тише. — Дедуль, нам нужно в погреб.
Дедушка кивает. Приносит из сарайки лопаты, одну протягивает мне.
С кряхтением открывает крышку подпола. Я со страхом смотрю в черную дыру, словно ожидая, что и сейчас оттуда выскочит монстр.
Бабушка щелкает выключателем на стене и мы спускаемся с дедом вниз.
Лопату держу наготове как копье. Все же кошмары дают о себе знать.
Вдоль стен стоят стеллажи с банками солений, варений и компотов. Гурьбой лежат мешки с картошкой и луком. На гвоздях висят древние веники.
Внимательно осмотрев погреб, дед всаживает лопату в землю.
— Как и говорил, мы с Володькой, еще в тот раз все перекопали. Ничего не нашли. Но все лучше что-то делать, чем сидеть и ждать очередного кошмара. Верно внучек?
— Постой дедуль, — останавливаю я. — А вон те банки, давно здесь стоят?
— Эти то? Да лет пять наверное. Бабка твоя столько соли бухнула, что я огурец съем, а потом всю ночь изжога.
— А за ними?
— Ну те наверное еще дольше. Мы же вдвоем живем, внучек. Нам много не надо. Тебе бывает пару банок огурчиков да помидорок отправим. На новый год вам с мамой варенье передаем с теми, кто в город едет. Здесь что-то копится, что-то естся, что-то остается. А что такое?
— То есть ты ни разу в заготовках порядка не наводил?
— Да как-то руки не доходили…
— И тогда с папой вы их не трогали?
— Трогали конечно. Все с погреба наверх поднимали, когда копали. Только…
— Только потом все обратно составили? — догадываюсь я.
— Верно… так это что же… Едрена вошь… — дед заметно волнуется. — А ну ка внучек, давай-ка, родненький. Сейчас…
Дрожащими руками он хватает банку. Пытается посмотреть на свет.
— Огурцы вроде… Нет, не дело.
Взяв две банки поднимается по ступенькам.
— Эй, старая, давай-ка банки принимай. Сейчас мы тебе тут инспекцию устроим!
Банок оказывается очень много. Компоты из вишни, клубники, яблок, варенье из сливы, смородины, об огурцах и помидорах и говорить нечего. Все это методично отправляется на верх в комнату к бабушке.
Наконец остаются последние пять больших банок. Самые пыльные, заросшие паутиной и почерневшие от времени.
— Это он, — выдыхаю я.
— Едрена вошь… — мямлит дедушка. — Как ты догадался?
— В кошмарах, его тело словно порублено. Одна рука без пальцев, нос не раздавлен, а срезан и лицо в глубоких ранах.
Меня передергивает, словно увидел зловещего клоуна снова.
— Видать не всю правду нам Марфа Георгиевна поведала. Лопатой она его зарубила. И в банки как тушёнку закатала. Ох и велика выдумщица…
— Несмешная шутка, дедуль, — холодным голосом произношу я.
***
За пару бутылок водки мы договорились со сторожем на деревенском кладбище. Он выкопал яму, подготовил надгробье. Дедушка сколотил простенький гроб. Пригласили батюшку для отпевания.
Сторож с недоумением смотрит как мы складываем в гроб банки, но лишних вопросов не задает. Рядом с банками кладу мятый клоунский нос.
Когда батюшка, закончив молитву, перекрещивает свежую могилку, я с облегчением выдыхаю. Руки еще дрожат, но если повезет, сегодня, наконец, высплюсь в сласть.
Ночью мне снится отец. Он спит с улыбкой на губах. Еще никогда я не видел его таким счастливым.
Раньше я ненавидел папу за пьянство. Но теперь, смотрю иначе. Как на человека, который много лет боролся с кошмаром. Меня ждала такая же судьба и лишь по счастливой случайности я ее избежал.
— Избежал? — доносится скрипучий голос снизу. — Смешная шутка, мальчик. Отдай мне мою жизнь… или я заберу твою!
Автор: Хотеев Ярослав
